Неуверенная мебель. Массимо Сколари в Москве

Когда итальянский институт культуры в Москве заявил о желании устроить фестиваль итальянского мебельного дизайнера, это показалось странным. Итальянской мебели в Москве много, мебельные дизайнеры приезжают часто, и зачем вполне некоммерческой организации при посольстве устраивать подобную выставку, казалось не вполне понятным. Но, как выяснилось, дело того стоило. Массимо Сколари оказался художником замечательным.

Массимо Сколари (Massimo Scolari) окончил архитектурное отделение Политехнического института в Милане в 1969 году. Ученик великого итальянского архитектора Альдо Росси (Aldo Rossi), до 1972 года работал в качестве его ассистента. Профессор архитектуры в университете в Венеции, автор более сотни научных статей. С 1989 по 2001 год проектировал мебель для итальянской компании "Джорджетти" (Giorgetti).

В центре Аптекарского приказа стоит компьютерный стол, который называется Zeno, и кресло LIBA. Сначала кажется, что это просто очень респектабельный стол. Но что-то с ним не то - столешница с одного края толще, с другого тоньше, весь какой-то перекрученный. У него ноги в разные стороны. Их не четыре, а всего две, и это именно ноги - у них есть сама нога, а есть длинная ступня. И ступни смотрят в разные стороны, так, будто у человека одна нога растет задом наперед. В столе есть ощущение героического инвалида, который несмотря на всю тяжесть своего положения все равно выглядит безупречно аристократически.

С креслом еще интереснее. Когда смотришь на его фотографию, кажется, что это просто неправильно снято - кресло слегка заваливается назад. Но оно и в натуре заваливается. Чуть-чуть, на пять градусов, но отклоняется, при том, что у него безусловно прямая спинка и вообще это вовсе не шезлонг для лежания, а строгое деловое кресло. Образ человека, который в нем сидит, оказывается столь же парадоксальным - это некто, исполненный силы и достоинства, но одновременно как бы и отбрасываемый чуть-чуть назад какой-то опасностью, ударившей ему в глаза. Что-то вроде Мамонтова на портрете Врубеля.

Вся остальная мебель господина Сколари, развешанная в фотографиях на стенах музея, оказывается такой же. Она соединяет в себе респектабельность с неуверенностью, и это настолько странное сочетание, что сначала ему даже не веришь. Но когда из Музея архитектуры перемещаешься в ГМИИ и смотришь графику Сколари, то оказывается, что впечатление не только не ошибочно, но, напротив, это сочетание составляет самую суть его поэтики.

Стоит порадоваться за Массимо Сколари, который, по счастью, профессор архитектуры, а не профессиональный художник, и потому может позволить себе предаваться совершенно рутинному, вымершему роду занятий - просто рисовать картины. Около 60 картин и вывешено в ГМИИ. Как график он, безусловно, многое взял от Альдо Росси, но поскольку сам Альдо Росси многое взял от Де Кирико, то и у его ученика Сколари привкус итальянской метафизической живописи очень ощутим. Он рисует пустые города и пустынные архитектурные формы, равно удивляющие и своей монументальностью, и незащищенностью перед пустым пространством. В сущности, это очень римское ощущение - развалин, противостоящих разрушающей их пустоте времени. Но здесь оно доводится до первичного ощущения тела, которому боязно в пространстве. В пределе - это просто пережитый телом страх бытия, состояние, когда ты вдруг понимаешь, что для самого существования в пустом пространстве требуется известное мужество.

Массимо Сколари переносит это ощущение в мебель, и в результате его столы и стулья, кресла и диваны приобретают отчасти декириковский привкус неуверенности своего бытия в интерьере. И это и ново, и неожиданно, и как-то необыкновенно симпатично. Потому что в принципе мебель минималистская, модернистская, неоклассическая, будь она итальянская, американская или английская, всегда кажется чрезвычайно уверенной в себе. И именно этим отталкивает - образ уверенного в себе благополучия с известной точки зрения грешит пошлостью. Массимо Сколари - при том, что его подход очень далек от ремейков мебели прошлого,- удается поймать и передать настроение антиквариата петербургских (или венецианских) квартир, предметов, проживших уже достаточно, чтобы понимать относительность любой вещной формой, разъедаемой пустотой пространства и времени. Поразительно, что современная мебель может ухватить столь немебельные и несовременные настроения. Но у итальянца Сколари это получается.