Досмотр культурного багажа. Израильтяне законсервировали позднесоветский стиль

Выставку бременской коллекции в МУАРе, которая стала кульминацией скандала по реституции, едва не приведшего к отставке Михаила Швыдкого, охраняли гораздо хуже. Вчера двор Музея архитектуры был заперт железной цепью и блокирован могучим черным джипом, вход осуществлялся только через одну дверь, где дежурили три охранника -- два русскоговорящих, а один на иврите. Без приглашений не пропускали даже ивритофонных посетителей, журналистов досматривали не по-детски: рядом с двумя египетскими атлантами располагались спецпривезенные ворота металлоискателя. Их обслуживали отдельные секьюрити, видом своим явно говорившие: лучше тебе в этих воротах не звенеть. Вспомнились эпизоды ранней перестройки, когда первые туристы в Израиль привозили видео и, показывая мощных потных солдат на фоне блокпостов на голой земле, с восторгом говорили, что вот она какая, моя историческая родина.

Народу на выставке было столько, что несколько знакомых архитекторов, не входя в зал, развернулись и заявили, что лучше придут в другой раз. На торжественном открытии духота была, как если бы в Синайской пустыне случился час пик. Часа полтора к экспонатам было не подойти, а потом остались только редкие обманутые слухами, что будет фуршет с мацой, человек сто. Его так и не случилось, зато удалось посмотреть выставки.

"И два дэ" привезли не очень много предметов, штук 15. Два дизайнера, Алекс Падва и Элиша Таль, делают вещи простые, купив которые, вы никогда бы не заподозрили, что это авторская дизайнерская работа. Электронную записную книжку Palm, ничем не отличающуюся от той, которую у меня сперли три месяца назад. Коммуникатор в гостинице. Презентационный прибор, который работает как микрофон и проектор, сравнительно небольшой и тем удобный. Электронные настольные часы. Одну хотя и странную, но действительно новацию -- ручку, которая выглядит как настоящая, но не пишет, а запоминает все написанное в виде файла, воспроизводимого потом на экране компьютера.

Все это вещи хорошие и интересные, но лишенные печати авторства. В 80-е годы в переходе на Пушкинской площади, под "Известиями", располагалась постоянная выставка ВНИИТЭ, института технической эстетики, и там выставлялись передовые образцы советской промышленности: катушечные магнитофоны с цветными наушниками из кожзаменителя, велосипеды, фотоаппараты, лыжи. Иногда там появлялось что-то инновационно-бессмысленное вроде скейта с электромотором. У этих вещей как бы не было автора, это были просто промышленные изделия. В последние годы, после приездов Филиппа Старка или Гаэтано Пеше, мы как-то забыли, что бывает и такой дизайн. Нам напомнили.

Это был как бы эпиграф к выставке Михаэля Бурта и Давида Янная. Вообще-то это довольно редкая ситуация, что два разных архитектора, никогда вместе не работавшие, почему-то выставляются вместе. Но тут они действительно очень похожи, просто как будто один архитектор. Разница, пожалуй, в том, что Давид Яннай в большей степени практик, а Михаэль Бурт больше склонен к фантастическим проектам на будущее.

Архитектура Давида Янная больше всего напоминает большой конструктор. Из одинаковых кубиков, параллелепипедов или шайбочек он выстраивает большие комплексы, напоминающие инсталляции футуристических городов в магазине "Детский мир". Когда есть и композиция в целом, довольно устрашающая, и каждый отдельный кубик виден. В принципе это классическая архитектура структурализма 70-х годов, она активно проектировалась и в СССР, хотя реализовано мало: несколько санаториев на ялтинском побережье и гостиница "Союз" в Москве. Но яннаевский Дом солдата в Хайфе, реабилитационный центр для ветеранов, делался уже в 90-е.

Что же касается Михаэля Бурта, то его творчество распадается на два разных периода соответственно с теми структурами, которые его больше увлекают. В молодости, в 60-е годы, он увлекался сложными звездчатыми микроструктурами и делал по их образцу пространственные формы, очень сложные, двойной кривизны, которые укладывались в повторяющиеся ряды. Так был сделан его аквапавильон на биеннале 69-го года в Израиле. Сегодня его больше интересуют ячеистые структуры обитаемых мостов; он предлагает застроить побережье Израиля такими мостами, соединяющими острова на понтонах, и таким образом решить проблему перенаселенности (аналогичные проекты он делал для Стамбула -- мост через Босфор, и для Японии). Если графика Янная больше напоминает картинки из советских архитектурных журналов 70-80-х годов, то Михаэль Бурт скорее тяготеет к журналу "Наука и жизнь", где тоже любили рисовать такие города с футуристическим привкусом.

Вместе с "И два дэ" эта архитектура создает четкое ощущение возвращения в эстетику позднесоветского времени. Та же компьютерная ручка, которая ничего не пишет, но содержит все написанное в себе, вполне могла бы украсить страницы "Техники -- молодежи" или "Науки и жизни". Все выставленные архитекторы не эмигранты, но они создают четкое ощущение эмигрантской культуры. Эмиграция не только скачок в пространстве, но и во времени, когда человек начинает все с нуля в чужом и социальном, и культурном контексте и тратит примерно десять-пятнадцать лет на то, чтобы доказать: то, с чем он приехал, те идеи, которые его волновали и воспитывали, имеют большую ценность и значимость. И когда он этого достигает, оказывается, что он отстал как раз на этот срок в десять-пятнадцать лет.

Но это с точки зрения глубоко посторонней, просто фиксирующей состояние той культуры, которую нам демонстрируют. Для постороннего она прошла, ее уже просто нет, и кажется, что люди, ею воспитанные, как бы и не живут, а остановились. Но они-то не остановились! Видели бы вы, как рассказывал Михаэль Бурт про свои города, как искренне верил он в то, что не сегодня-завтра они возникнут, как они технологичны, какое качество жизни среди голубых морских просторов обеспечивает его пионерская идея голубых городов!

Этим даже можно было заразиться. Поверить, что главное в архитектуре -- изобретение, что главное в изобретении -- его технологичность, что бесконечно повторяющиеся ячейки прекрасно изготовляются на заводах, что это обеспечивает большую реалистичность проекта, что строительство благодаря такой технологичности пойдет очень быстро, фактически речь идет о сборке на месте, а в целом все это напоминает Венецию и будет таким же прекрасным. Я думал о гигантских многоэтажных металлических понтонах с жилыми ячейками, которые навсегда закроют вид моря железной решеткой своего силуэта и напоминать будут вовсе не Венецию, а нефтедобывающие платформы в море, и как это будет страшно. Но страшно мне, а ему с его пафосом заводского строительства, инженерной формы, искривленными гиперболическими звездчатыми структурами -- ему там будет очень хорошо, потому что он странным образом ухитрился законсервировать в себе веру в светлое будущее, достигаемое через развитие индустриального производства. Наверное, наш мир, не случись с ним всего, что случилось, мог бы походить на этот, с романтикой "Науки и жизни" и "Техники -- молодежи", и в чем-то это было бы прекрасно. Но он не походит.