Бибирево по-итальянски. "Римские архитекторы ХХ века" в Москве

В 1962 году группа студентов архитектурного факультета Римского университета захватила здание факультета, забаррикадировалась в нем и провела там сорок дней. Все это время они требовали очистить образование от застоя и буржуазного конформизма, снять ректора и еще пытались изобрести новый архитектурный язык. Они всего добились, римский архитектурный факультет преобразился, и в нем перестали преподавать по образцу классической академии. Профессора там читали лекции, а после их лекций студенты рецензировали профессоров. Выдержали этот кошмар немногие, среди них великий теоретик и историк архитектуры Бруно Дзеви. Самые активные студенты – Пия Паскалино, Паоло Мартелотти, Антонио Перничи, Паола Д`Эрколи и Джузеппе Маринелли, окончив университет в 1968 году (как раз когда их опыт докатился до Парижа), образовали группу "Лабиринт".

Их первый проект назывался "Бумажный город", и рифма с российской бумажной архитектурой (появившейся тогда, когда "Лабиринт" распался, в 1979 году) здесь очевидна. Сами они, разумеется, соотносили себя не с московскими восьмидесятыми, а с российскими двадцатыми. Они родились из десятилетия студенческих революций, и атмосфера, в которой существовала эта архитектура, знакома нам или по недавнему фильму Бернардо Бертолуччи "Мечтатели", или по "Маятнику Фуко" Умберто Эко. Писатели, поэты, актеры, режиссеры, художники, музыканты, революционеры, террористы. Все левые, все друг с другом знакомы, все встречаются каждый день. Каждый где-то работает, но это не важно. Важно то, что делается и проговаривается задаром с целью изменить мир. По ходу дела кто-то знакомый убивает Альдо Моро. "Лабиринт", по сути, являлся одной из подгрупп этого римского социума. Члены группы работали дизайнерами, оформителями, архитекторами в составе больших проектных бюро, а по вечерам собирались и создавали архитектуру революции, которая вот-вот должна произойти. Результаты их деятельности печатали журналы, посвященные буржуазному уюту, "Домус" и "Казабелла", захваченные в этот момент революционными редакторами.

И вот мы видим их архитектуру. Бесконечные прямоугольные решетки. Земля, утыканная бетонными параллелепипедами. Между ними – перспективы прямых бетонных улиц. Иногда попадаются общественные здания – магазины, культурные центры, офисные пространства, сделанные в эстетике заводоуправлений. Я бы сказал, что если эту бумажную архитектуру попытаться мысленно перевести в некое реальное строительство, то сходство с нашими спальными районами 60-70-х окажется просто разительным. Спонсор выставки – группа "Керамос" изготовила один из проектов "Лабиринта", проект Политехнического института в Риме, в виде большой мозаики. Когда смотришь на эту мозаику, то такое ощущение, что ее сняли из вестибюля какого-нибудь зеленоградского НИИ и это характерное произведение "сурового стиля".

Конечно, есть отличия. Улицы пусты, пейзаж отчасти марсианский, а жесткий геометрический абрис прямоугольных решеток тянется в такую бесконечность и столько раз отражает сам себя, что возникает ощущение хаоса. Я бы сказал – панического хаоса, по которому ты летаешь взглядом, не чувствуя под собой ног, не находя себе места. В общем-то сюрреалистическое пространство, и если пытаться реконструировать то мироощущение, которое породило такое архитектурное видение, то в нем будет преобладать если не паническая, то, по крайней мере, взвинченная нота одиночества в мире, потерявшем смысл своего порядка. Но кто сказал, что наши районы типовой застройки не производят подобного эффекта? Каждому, кто часа в четыре утра пробирался прямоугольными полями советского Бибирева к пустым проспектам в безумной надежде поймать такси, знакомо это ощущение сюрреалистического одиночества, когда кажется, что алкоголическая тропа завела тебя на Марс. В самом существовании левых интеллектуалов на Западе в советское время было нечто сюрреалистическое – неужели, думалось, живя там, они вот этого хотят и вот об этом мечтают? Казалось, что это измышления советской пропаганды, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. А оказалось – да, есть, да, мечтают буквально об этом, о той яркости и остроте жизни, какой дарит нас одинокое Бибирево в пятом часу утра.

Наша бумажная архитектура была своего рода зеркальным отражением этой. Группа "Лабиринт" первоначально, в 1969 году, собиралась в портике Октавии в Риме, а потом, в 1971 году, переехала в Сан-Клементо около Колизея. Это примерно минут десять пешком. Понимаете, они сидят в портике Октавии и мечтают о Бибиреве. Если у нас есть что-то общее, то с точностью до наоборот. Наши бумажники сидели в параллелепипедах проектных институтов и мечтали о портике Октавии и Колизее. Размышляя, однако, об этой иронической симметрии, натыкаешься на один не предусмотренный ею эффект.

Давно замечено, что зеркала не то чтобы врут, но облагораживают ситуацию. Линии становятся четче, цвета – ярче. Мир лучше выглядит, когда он отражается в зеркале. И вот здесь то же самое. Паоло Мартелотти после своей революционной юности превратился в одного из самых известных в Европе выставочных дизайнеров, он в этом деле мастер экстра-класса, и буквально из ничего – из каких-то досок и тканей – он ухитрился собрать в Музее архитектуры выставку, которая смотрится просто великолепно. Возникает ощущение какого-то сложного пространства, а сами листы и инсталляции "Лабиринта" вдруг приобретают экспозиционное качество шедевров авангардной живописи и скульптуры. И даже зная по опыту советской жизни, во что такая проектная работа воплощается, не можешь отделаться от ощущения, что прежде всего это красиво. Красивые рисунки, перспективы, прекрасное чувство цвета, интересные пространства, и даже любительское кино, которое они снимали сами про себя в 70-е годы, кажется эстетически найденным. И даже думаешь, если бы такое эстетическое качество было придано брежневским районам Москвы, может быть, и они бы иначе смотрелись? Вряд ли, конечно, но вдруг?