ОТ РЕДАКТОРА XVI век занимает особое место в типологии средневековой русской культуры. Этот век напряженного поиска языка самоидентификации, в том числе в формах искусства, можно назвать столетием Позднего Средневековья. Растущий интерес к памятникам XVI столетия стал существенным отличием отечественной медиевистики 1980–1990-х гг. Обилие сохранившихся памятников архитектуры, живописи и декоративного искусства XVI в., а также письменных источников определяет специфику исследования художественной культуры того времени. Открывается возможность детально проследить осуществление государственных программ и ктиторскую деятельность отдельных вкладчиков. Вместе с тем многие произведения, особенно живописи, не реставрированы и искажены наслоениями. Многие не атрибуированы и не охвачены вниманием исследователей. Реконструкция целостной картины развития русского искусства этого столетия еще далеко не завершена. Статьи показывают единство тем, нашедших отражение в архитектуре, иконописи, монументальной живописи, мелкой пластике и книжной миниатюре. Одна из них, наиболее характерная для всей эпохи Позднего Средневековья, — это определение места Руси во вселенском пространстве. Воплощение в искусстве символических образов, раскрывающих основные для того времени понятия, такие как богоизбранность русского царства, каноничность автокефалии Русской церкви, стали предметом группы статей сборника. События конца XV в. поставили в центр сакрального пространства Руси Успенский собор, новый кафедральный храм, ставший в XVI столетии символическим образом автокефальной Русской церкви, чем и объясняется копирование его форм в соборном строительстве времени Василия III и Ивана IV (статья А. Л. Баталова). Установление родовой и харизматической преемственности является центральным звеном в сложении концепции власти московских государей и находит отражение в программе росписей Средней Золотой палаты Московского Кремля (Майкл Флайер и Дэниэл Роуленд). Здесь большое значение приобретает идея замещения Москвой столицы Вселенского православия Константинополя, а московским царем — символического места византийского императора. Такой символический параллелизм устанавливается в иконографии росписей Смоленского собора Новодевичьего монастыря, выполненных при Борисе Годунове, в эпоху которого происходит окончательная кристаллизация концепции вселенского значения Московского царства (статья Н. В. Квливидзе). Программные произведения, появление которых связано со значительными событиями в истории государства, определяют этапы в развитии искусства XVI в. Они аккумулируют в себе изменения в церковном сознании, влияют на изменение не только иконографии, но и стиля. Для истории живописи XVI столетия таким значением обладали произведения, созданные при митрополите Макарии после пожара 1547 г., иконография которых была прокомментирована современниками при разборе известного дела дьяка Висковатого. Материалы этой первой в истории русского Средневековья полемики по поводу каноничности изображения неоднократно обсуждались в литературе, что тем не менее не закрыло проблему их интерпретации (статья Л. И. Лифшица). Деятельность митрополита Макария по структурированию местной церковной традиции не только определила традиционализм культуры «грозненского» времени, но и стала источником новой иконографии, а также направлений строительной деятельности. Упорядочение почитания местных чудотворцев на «макарьевских» соборах привело к развитию иконографии русских святых, а также к программному строительству храмов над их мощами. Дискуссионным проблемам формирования пантеона русских святых в середине XVI в. посвящена статья диакона Александра Мусина. Значение митрополита Макария для истории Русской церкви, для формирования художественной культуры XVI в. трудно переоценить. Поэтому в сборник включена статья архимандрита Макария (Веретенникова) об иконографии митрополита Макария, прославленного Русской церковью. Наряду с традиционализмом, сопровождавшим начавшееся на Руси еще во второй половине XV в. напряженное определение места страны в пространстве вселенской истории, XVI в. отмечен вовлечением русской культуры в европейский художественные процесс. Явлением, определившим пути развития русского зодчества в XVI столетии, стала деятельность итальянских мастеров в Москве при Иване III и Василии III. Несмотря на многолетние исследования построек итальянских зодчих, полнота картины их строительства на Руси в первой трети XVI в. не была достигнута, поскольку не было конкретных сведений о самом значительном строительном предприятии рубежа XV–XVI вв. — о великокняжеском дворце, построенном Алоизио да Карезано в 1499–1508 гг. Только в последние годы удалось провести беспрецедентные исследования кремлевского комплекса, благодаря которым сформировалось новое представление не только об этом ансамбле, но и о глубине проникновения в русскую действительность ренессансной культуры (статьи С. С. Подъяпольского, Г. С. Евдокимова, Е. И. Рузаевой, А. В. Яганова, Д. Е. Яковлева). Деятельность итальянских мастеров простиралась за пределы кремлевских стен, и только малое число сохранившихся построек времени Василия III не позволяют нам сколько-нибудь полно представить их участие в церковном строительстве. Приблизиться к пониманию их влияния на формирование облика городских храмов позволяет открытие первоначальных форм церкви Илии Пророка в Москве (статья Л. Б. Арутюняна). Окончание деятельности итальянских мастеров, приехавших при Василии III, относится к концу 1530-х гг. Период, совпадающий по времени с регентством Елены Глинской и малолетством Ивана IV связывают с определенным процессом «деитальянизации», с обращением к местным образцам. Период конца 1530–1540-х гг. относится к наименее изученным в архитектуре XVI в. Однако многие памятники, традиционно датируемые началом столетия, могут быть отнесены к строительству времени регентства и первых лет самостоятельного княжения Ивана Васильевича (статья А. В. Яганова). Сложившиеся представления о зодчестве середины–второй половины столетия как об изолированном от европейского влияния в последние годы подверглись достаточно решительному пересмотру. Поиск мастеров за границами московского государства при Иване IV велся столь же интенсивно, что и при Василии III. Об этом косвенно свидетельствует и находка при исследованиях великокняжеского дворца архитектурной керамики середины XVI в., указывающей на существование керамического производства в Москве, которое было создано при участии иностранных мастеров уже при Иване IV (статья Г. С. Евдокимова, Е. И. Рузаевой, Д. Е. Яковлева). Встреча с Западом имела последствия не только для архитектуры, но и для орнаментации русских рукописей, где обнаруживается влияние произведений немецких граверов второй половины XV в. (статья Т. С. Борисовой). Вопреки устоявшимся представлениям русская художественная культура пережила в XV–XVI вв. столкновение не только с европейской художественной традицией. Недооцененным остается факт проникновения в русское искусство восточных мотивов. История контактов Руси с мусульманским Востоком указывает на возможность обсуждения восточного происхождения некоторых конструктивных и композиционных приемов в русской архитектуре конца XV–XVI в. (статья С. С. Подъяпольского). Централизация государственного управления, изживание удельного суверенитета определили процесс угасания в XVI в. местных художественных центров, доминирование Москвы в сложении общерусского искусства. Картина развития искусства в XVI в. была бы упрощенной и схематичной без включения в нее периферийных произведений, иногда значительно четче, нежели столичные, иллюстрирующих идейный контекст эпохи (статья Э. С. Смирновой о новгородских миниатюрах первой половины XVI в.), а в определенные периоды определяющих облик программных памятников эпохи, как, например, оформление томов Великих Миней Четьих (статья Е. И. Серебряковой). Одна из малоисследованных проблем в изучении духовной и художественной жизни Руси Позднего Средневековья — это характер почитания различных святых в столице и в отдаленных от центра страны уездах и его влияние на иконографию (статьи Э. С. Смирновой, М. А. Маханько). Реконструкция художественного процесса возможна только на основе локальных исследований, новых открытий, связанных с введением в научный оборот новых памятников, подобных резной иконе XVI в. «Ангел Хранитель» из собрания Музеев Московского Кремля (статья И. М. Соколовой). Столь же важным для понимания культуры столетия оказывается и реальный образ Опричного двора в Москве, археологическое изучение которого помогает определить степень легендарности дошедших до нас письменных свидетельств (статья И. И. Кондратьева и Н. А. Кренке). Устоявшиеся в литературе представления о сакральной топографии Москвы XVI в. часто оказываются основанными лишь на сложившейся в литературе традиции прочтения источников и оставляют нерешенной проблему локализации храмов и монастырей — проблема, которую заострил в своей статье Л. А. Беляев. В XVI в. меняется и образ храмового пространства. Это связано не только с обогащением типологии, формированием типа храма с крещатым сводом, появлением шатровых сооружений или двустолпных построек, но и со стабилизацией формы алтарной преграды. Для истории русского иконостаса особое значение имеет алтарная преграда московского Успенского собора, исключительная по своему типу и по орнаментации (статья М. А. Орловой). Именно в XVI столетии широко распространяется алтарная преграда в виде глухой кирпичной стенки, которая служит основанием для высокого иконостаса, включающего теперь и праотеческий ряд. Конкретизация наших представлений об этом процессе требует привлечения, из-за небольшого числа сохранившихся иконостасов, их описаний в писцовых книгах и других источниках. Систематизация подобного материала по новгородским храмам позволяет детально проследить изменение состава иконостасов на протяжении всего столетия (В. М. Сорокатый). Известно, что XVI в. отмечен появлением новых сюжетов в иконописи, сложением новой иконографии, которой не знала предшествующая эпоха (статьи И. А. Шалиной, Л. В. Нерсесяна). Изменения в иконографии являются внешним проявлением более глубинных изменений в видении образа, что в большей степени характеризует эпоху и в конечном итоге определяет и характер стиля. Характеристикой эпохи может быть и отношение создателя произведения к себе как к субъекту творчества, что проявилось в упоминании имени иконописца в ктиторских надписях (Б. Тодич). Столь же показательно для понимания особенностей эпохи формирование новых традиций личного благочестия, сказавшихся в появлении так называемых мерных икон, написанных в рост царевичей — сыновей Ивана IV (статья Т. Е. Самойловой). Столь же показательны царские вклады в почитаемые монастыри, как например, изготовленный в 1561/62 г. для Соловецкого монастыря в кремлевской мастерской напрестольный крест с мощами (статья Е. А. Моршаковой). Известно, что для искусства Позднего Средневековья характерна своего рода литературность в воплощении сакрального образа, что проявилось не только в иконописи или монументальной живописи, но и в скульптуре и мелкой пластике. Символический замысел некоторых богослужебных предметов становится объяснимым в контексте их литургического использования (статьи О. В. Клюкановой, И. А. Журавлевой). В изучение искусства XVI в. внесли свой вклад многие поколения исследователей архитектуры, живописи и прикладного искусства. В последние десятилетия наиболее систематично исследовались памятники зодчества этого столетия, что в целом закономерно продолжало традицию, сложившуюся в историко-архитектурной науке еще в 1920-е гг. Особая роль в формировании современных представлений об архитектуре и о художественной культуре XVI в. принадлежит Сергею Сергеевичу Подъяпольскому. Его статьи и доклады долгие годы неизменно имели доминирующее значение в нашей науке. Активное участие Сергей Сергеевич принял в подготовке и этого сборника, предоставив для публикации в нем свои работы последних лет. Его скоропостижный уход стал не только горем для его близких и учеников, но и невосполнимой утратой для всей отечественной науки о древнерусском искусстве. Светлой памяти профессора С. С. Подъяпольского мы посвящаем это издание. А. Л. Баталов СОДЕРЖАНИЕ От редактора (C. 5) С. С. Подъяполъский К вопросу о восточных элементах в московском зодчестве XV–XVI вв. (C. 9) А. Л. Баталов О традиции строительства Успенских храмов в Московской Руси XVI в. (C. 38) С. С. Подъяполъский, Г. С. Евдокимов, Е. И. Рузаева, А. Б. Яганов, Д. Е. Яковлев Новые данные о Кремлевском дворце рубежа XV–XVI вв. (C. 51) С. С. Подъяполъский Московский Кремлевский дворец в XVI в. по данным письменных источников (C. 99) Г. С. Евдокимов, Е. И. Рузаева, Д. Е. Яковлев Архитектурная керамика в декоре московского великокняжеского дворца в середине XVI в. (C. 120) А. В. Яганов К вопросу о датировке собора Благовещенского Киржачского монастыря (C. 130) Диакон Александр Мусин Соборы митрополита Макария 1547–1549 гг. и проблема авторитета в культуре XVI в. (C. 146) Л. И. Лифшиц Кто такие «галатские еретики»? (C. 166) Майкл Флайер К семиотическому анализу Золотой палаты Московского Кремля (C. 178) Даниэл Роуленд Две культуры — один Тронный зал (C. 188) Бронислав Тодич Надписи с именами художников в русской живописи XVI в. (C. 202) М. А. Орлова О времени создания живописной декорации Успенского собора Московского Кремля (C. 212) Я. Б. Квливидзе Символические образы Московского государства и иконографическая программа росписи собора Новодевичьего монастыря (C. 222) В. М. Сорокатый Храмовое строительство и иконостасы Великого Новгорода в середине–второй половине XVI в. (C. 237) Я. А. Шалина Врата с «притчами» как символический вход в Дом Премудрости (C. 269) Л. Б. Нерсесян Видение пророка Даниила в русском искусстве XV–XVI вв. (C. 294) Э. С. Смирнова Круглая икона св. Николая Мирликийского из новгородского Николо-Дворищенского собора. Происхождение древнего образа и его место в контексте русской культуры XVI в. (C. 314) М. А. Маханько Почитание московских святынь Строгановыми: влияние столичной культуры на периферии (вторая половина XVI–начало XVII в.) (C. 341) Г. Е. Самойлова К истории возникновения традиции написания мерных икон (C. 360) Я. М. Соколова Резная икона XVI в. «Ангел Хранитель» из собрания Музеев Московского Кремля (C. 367) О. Б. Клюканова Новгородский амвон 1533 г. (C. 373) Е. А. Моршакова О некоторых драгоценных богослужебных предметах 60-х годов XVI в. работы кремлевской мастерской (воздвизальный крест 1561/62 г. из Соловецкого монастыря) (C. 386) И. А. Журавлева Об одном из типов драгоценных реликвариев на Руси в XVI–XVII вв. (C. 397) Э. С. Смирнова Новгородские миниатюры первой четверти XVI в. с персонификациями Премудрости Божией и со св. Лукой-иконописцем (C. 417) Е. И. Серебрякова Об орнаментальном убранстве рукописей макариевской книгописной мастерской (C. 426) Г. С. Борисова Гравюра на металле в русских рукописях XVI в. (C. 440) Л. А. Беляев Проблемы архитектурной топографии Москвы XVI в. (C. 456) Л. Б. Арутюнян Исследования храма 1519–1520 гг.: церковь Пророка Илии на Новгородском подворье в Москве (C. 469) И. И. Кондратьев, Н А. Кренке Опричный двор Ивана Грозного: археолого-геоморфологические и исторические данные (C. 494) Архимандрит Макарий (Веретенников) Иконография митрополита Макария (C. 512) Памяти Сергея Сергеевича Подъяпольского (1928-2002) (C. 521) Научная и реставрационная деятельность С. С. Подъяпольского (C. 523) Список иллюстраций (C. 530) Список сокращений (C. 539)