|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 08.05.2014 | |
|
Пространство жизни архитектурной графики |
|
|
Юлия Тарабарина |
|
|
Историческая графика на выставке «Только Италия!» показана как в музее, а современная стала частью воображаемого «храма искусств», ответственного за выживание традиции… Мы поговорили с каждым из современных участников экспозиции: Сергеем Чобаном, Максимом Атаянцем, Сергеем Кузнецовым и Михаилом Филипповым.  Зал графики XX века. Фотография Ю. ТарабаринойВ Инженерном корпусе Третьяковской галереи открыта для посещения выставка архитектурной графики «Только Италия!». Половину экспозиции составляют вещи из коллекции фонда Сергея Чобана, половину – рисунки из фондов ГТГ, и еще некоторую часть – работы четырех современных художников-архитекторов: Максима Атаянца, Сергея Кузнецова, Михаила Филиппова и Сергея Чобана. Выставка – совершенно удивительная по множеству причин. Прежде всего качественная архитектурная графика это материал, располагающий к себе. Рассматривать ее от листа к листу, детально исследуя завитки, тени, стаффаж, ордер – совершеннейшее удовольствие.  Ш.-Л. Клериссо. Архитектурная фантазия с портиком античного храма и надгробием. Перо, гуашь, тушь. 1773. Фрагмент. Коллекция Сергея Чобана Зал графики XX века. Фотография Ю. Тарабариной Ж.-Ф. Тома де Томон. Вид античного Рима у дворца Нерона. Бумага мелованная, графитный карандаш, коричневый карандаш, процарапывание, перо, сепия. 1798. Коллекция Сергея ЧобанаС другой стороны нельзя сказать, что архитекторов часто показывают в Третьяковской галерее. Их там почти никогда не показывают. А тут – экспозиция объединила не только вещи из запасников галереи, такие, у которых мало шансов быть показанными в другое время, с листами из коллекции фонда Чобана, хранящимися в Берлине. В центре всего, как венец творения, помещены рисунки современных архитекторов. Дизайн экспозиции принадлежит бюро SPEECH и Сергею Чобану, который расположил работы современников (в том числе и свои) в небольшом ротондальном зале; в окружающей его галерее выставлена графика XX века; поодаль, в двух более прямоугольных пространствах выставлены листы XVIII–XIX веков, разделенные на два блока: «Рождение темы» и «Россику» (работы иностранцев в России). Таким образом, хронология расходится в пространстве экспозиции кругами, или точнее сказать – сходится от прошлого к современности: что-то вроде кругов на воде, только наоборот.  Круглый зал XXI века. Фотография Е. ПетуховойНадо заметить, что SPEECH довольно-таки последовательно развивает мотив круглого зала в своей работе с экспозиционным дизайном: достаточно вспомнить выставку «Музей графики» на АрхМоскве 2013 года (когда берлинский музей графики еще не был открыт), или два дизайна экспозиции павильона России на венецианской биеннале архитектуры: живописную диараму города Вышнего Волочка в 2010 и «Пантеон» из QR-кодов 2012 года, недавно воссозданный в Зарядье. Круглые залы встречаются в дизайне современных выставок довольно редко – пространство ротонды не слишком удобно для экспонирования, так как имеет свойство подавлять экспонаты и выглядеть более важным и ценным само по себе. Оно – храм, а не музей, пространство сосредоточения или даже – служения. Это качество круглого подчеркнуто и использовано в развеске. Графика Нового времени выставлена по всем правилам музейного экспонирования и с причитающимся почетом. В ротондальном пространстве слева – графический лист перестает быть самоценным, становясь соподчиненной частью пространственного сюжета. Листы Атаянца, Кузнецова, Филиппова, Чобана развешаны в два ряда, не фиксируя внимание на каждой отдельной работе как на музейной ценности (графика XX века в круговой галерее служит переходом, само по себе кружение уже снимает музейную строгость). Смысл высказывания достаточно ясен. Современная графика здесь не вполне экспонат, а скорее декларация самого факта ее существования – миссии продолжения и оживления традиции классического рисования. Она часть воображаемого храма искусств, тогда как историческая коллекция – что-то вроде его ризницы, хранилища ценных образцов. Характерно, что пластическое интерьерное высказывание, столь тонко интерпретирующее содержание выставки, остается в рамках языка классики. Совершенно безордерной, но детализации и пространственных переживаний круглому залу добавляют собственно графические листы. Они его эфемерная архитектура. Чего стоит, к примеру, круглый бок Пантеона, артикулированный аккуратно прорисованной плинфой разгрузочных арок: «пантеон в пантеоне» продолжает начатую игру дальше, уже в воображаемом пространстве за плоскостью графического листа. К сказанному остается добавить, что выставка, начиная с «основателей» XVIII века, далее исследует специфически русскую традицию любования Италией, и ближе к XXI оказывается, эта традиция приобрела здесь какие-то совершенно особенные черты, не лишенные ноты преклонения и в хорошем смысле одержимости, которую так тонко улавливает храмовая форма зала. Никто не исповедует штудии антиков так искреннее, как Максим Атаянц; никто не считает, что его архитектура рождается из акварельного пейзажа, как Михаил Филиппов; никто так не привержен самоценности жанра архитектурной графики, как Сергей Чобан, создавший ее музей и Сергей Кузнецов, постоянно выезжающий на пленеры. Вместе получается явление неоднородное, но безусловно уникальное.  Дж.-М. Гранди. Чертеж капители и базы коринфской колонны Пантеона в Риме. Перо, тушь, кисть коричневым тоном, карандаш. 1796. Коллекция Сергея Чобана Зал «Расцвет архитектурного рисунка». Фотография Ю. ТарабаринойМы поговорили со всеми четырьмя экспонентами зала современного рисунка. ***  Сергей Чобан Архи.ру:– Это действительно самая масштабная выставка архитектурного рисунка из сделанных при участии вашего фонда на данный момент? Сергей Чобан: – Я думаю, что да. И по количеству представленных работ, и по охваченному периоду, – это масштабнейший показ. Здесь присутствуют работы выдающихся западноевропейских авторов, основателей школы архитектурного рисунка XVIII века, и огромное количество графики замечательных российских художников и архитекторов, которые активно работали в этом контексте. – Выставки архитектурной графики, организованные вашим фондом, уже складываются в определенную последовательность. Есть ли какой-то общий план, вектор развития, или сюжет каждый раз придумывается заново? С.Ч.: В общем-то, каждый раз придумывается заново, хотя мы у нас есть определенные принципы. В частности, мы стремимся работать с выдающимися музейными институтами. Один из наших следующих проектов будет совместным с венской Альбертиной. Доктор Шрёдер [директор музея Альбертина в Вене – Архи.ру] был в залах нашего музея в Берлине и высказал пожелание сделать совместный проект, – мы очень рады этому и горды таким предложением. Есть и другие проекты. Есть замыслы поработать с музеем архитектуры имени Щусева, я считаю, что это очень важно. – Вы коллекционер, график, дизайнер, архитектор – как это связано между собой? С.Ч.: Мне кажется, что это разные звенья одного занятия. В историческом контексте архитекторы были также и художниками; занимались не только капитальными строениями, но и дизайном сцены, театральных постановок. – До XX века у архитекторов не было фотографии… С.Ч.: Я думаю, что фотография преследует не те же цели, что архитектурный рисунок. Рисунок запечатлевает важнейшую часть человеческого творчества – архитектуру, которую человек создает внутри природного пространства. – Между тем Максим Атаянц и Михаил Филиппов делают классическую архитектуру, а Вы нет. С.Ч.: Конечно нет, это не связано напрямую с той архитектурой, которую мы делаем. Мне кажется, что изучение архитектуры путем рисования может приводить к совершенно разным результатам: это и изучение пропорций, и пространственных эффектов, и ткани, и детали. Недаром же сегодня не только в российских, но и во многих европейских школах снова уделяется много внимания рисованию, потому что только за счет рисования Вы можете увидеть, как сочетаются между собой материалы разной структуры, как ткань малейших деталей перетекает друг в друга. – Ваши рисунки на выставках это всегда очень законченные работы, рисование с натуры. Почему Вы не выставляете эскизы? С.Ч.: Во-первых, тема данной выставки – совершенно определенная, она другого не предполагает. А во-вторых рисунки сами по себе должны обладать самостоятельным качеством. Эскизы не всегда обладают таким качеством. – Ваше рисование больше вырастает из вашей коллекции или из вашей архитектуры? С.Ч.: Я думаю, что все-таки коллекция выросла из рисования. И многое в архитектуре, которую я делаю, вырастает из рисования. Только вырастает не прямо. Такого, чтобы ты рисовал сооружение античного периода, а потом проектировал что-то похожее, нет. Ты проектируешь потом что-то другое, потому что законы развития пространства – разные.  Работа Сергея Чобана. Предоставлено организаторами*** Трем другим участникам выставки нам удалось задать один и тот же, в данном случае важный, вопрос: отличается ли их графика от исторической и если да, то чем. Максим Атаянц – Чем Ваша графика отличается от исторической, представленной здесь, на выставке? М.А.: Здесь выставлена настолько разная графика… У меня такое ощущение, что четыре современных участника выставки отличаются друг от друга почти так же сильно, как и от тех, кто висит в других залах этой выставки. Эпохи разные. На современную графику не могла не повлиять колоссальная визуальная избыточность современности. За последние два года в мире было сделано больше фотографий, чем за всю предыдущую историю со времен первого дагерротипа. Давление визуальной избыточности заставляет по-другому относиться к рисунку и вытаскивать оттуда что-то такое, чего нету, скажем, в фотографии. Я достаточно профессионально фотографирую, поэтому мне важно сравнивать эти вещи. Но я боюсь рефлексировать на эту тему сознательно, потому что задача-то и рисунка и фотографии одна и та же... Мне хочется как-то выразить свою радость и волнение при встрече с этими зданиями. Наверное, Кваренги те же задачи решал. А результат разный, потому что эпоха другая. Как еще на это ответить? – А почему Вы не только фотографируете, но еще и рисуете? М.А.: А вот на это я легко отвечу. Потому что задействуются разные механизмы. Рисунок это способ изучения, единственный вид человеческой деятельности, в которой одновременно с равной интенсивностью задействованы мозг, глаз и рука. Невозможно вдумчиво и сконцентрировано провести час, глядя на какое-то архитектурное произведение, если ты не рисуешь. Это способ изучения. Фотографируем мы для других, чтобы поделиться, а рисуешь для себя. Для усвоения. В моем случае, по крайней мере. – Вы когда-нибудь рисовали с фотографии? М.А.: Конечно же, как любой оболтус, обучавшийся в Академии художеств, я рисовал с фотографии ночью, когда не успевал, например, сделать курсовую работу. Тогда мне казалось, что это легче. Теперь я стараюсь этого не делать, потому что это бессмысленная имитация процесса. На мой взгляд, смысл рисования в том, чтобы рисовать с натуры. Когда я рисую, что-то постигая, то этот процесс – глубокий. Зачем его упрощать, пытаясь получить дешево тот же результат? Или внешне выглядящий так же. В тех случаях, когда не успел на месте закончить, иногда, конечно, подсматриваешь в фотографии… Но это вторично. Поразительно, что мне сейчас с фотографии нарисовать гораздо труднее и дольше, чем с натуры. Это правда.  Графика Максима Атаянца. Предоставлено организаторами***  Сергей Кузнецов – Чем Ваша графика отличается от исторической, представленной здесь, на выставке? С.К.: Я бы скромно сказал, что мы так не умеем. Я восхищен работами Максима Атаянца, который нашел в себе ресурс, смог погрузиться и перейти на другую степень детальности – понятно, что сложно не значит хорошо, а просто не значит плохо, – но тем не менее то, каких высот достигали старые мастера, и в терпении, и в трудолюбии, и в глазомере, – это потрясает. Надо учиться… Я пока с завистью смотрю на графику, представленную здесь; овладеть таким навыком, конечно, было бы здорово. – Значит ли рисование классической архитектуры стремление строить классическую архитектуру? С.К.: Нет, абсолютно не значит. Рисование классической архитектуры не надо увязывать с проектированием классической архитектуры, как чтение «Трех мушкетеров» не значит, что ты готов завтра размахивать шпагой. – Как тогда у Вас лично связаны архитектура и рисование? С.К.: Я в этом смысле олдскульный человек, я ценю базовые, ремесленные навыки. Мне кажется, что способ делать архитектуру не изменился и не должен меняться: человек должен пропускать через себя мысли, ощущения, чувства – компьютер не позволит выразить всё. Я много и серьезно увлекался компьютерной графикой, у меня было много публикаций и выставок, это дает мне возможность сравнить работу руками и глазами – и работу с компьютером. Когда ты владеешь рукой и можешь изобразить то, что у тебя в голове, своими руками, это помогает и лично тебе, и как инструмент убеждения тоже хорошо работает. – Почему Вы не выставляете эскизную графику? С.К.: В данном случае это было бы не уместно… Это не сознательная позиция; будут предложения – будем выставлять. Вообще говоря, это неправда, мы ее выставляем – на выставке «архитектора года» на Арх Москве у нас была эскизная графика. У нас много эскизов хорошего качества. Почеркушки же, на мой взгляд, попросту не будут интересны зрителям. Я бы вообще сказал, что интерес зрителей к какой-либо работе прямо пропорционален объему вложенного в нее труда. – Как Вы начали рисовать историческую архитектуру? С.К.: Рисовать я начал задолго до поступления в институт. Мои родители никак не были связаны ни с искусством, ни с архитектурой, а я увлекся разнообразным творчеством, макетированием, рисованием, так и попал на подготовительные курсы в МАРХИ. С тех пор я не прекращал рисовать; правда после института была пауза, когда я занимался больше не ручной, а компьютерной графикой. Позже, начав работать с Сергеем Чобаном, где-то около 2006 года, я предложил ему ездить по разным городам, рисовать архитектуру. С тех пор мы регулярно по несколько раз в год ездим рисовать архитектуру. Наша первая поездка на пленер в Рим была, например, по следам Пиранези.  Графика Сергея Кузнецова. Предоставлено организаторами***  Михаил Филиппов – Чем Ваша графика отличается от исторической, представленной здесь, на выставке? М.Ф.: На такой вопрос я не могу ответить. Я могу сказать, чем отличается архитектурная графика от архитектурного пейзажа. Я член союза художников уже 30 лет и выставлялся как художник в очень многих местах, включая Третьяковскую галерею и Русский музей. Для меня этот вопрос абсолютно понятен. Архитектурный пейзаж, которым занимались наши предки – это, прежде всего, высококачественный рисунок и организация листа с художническим подходом. Архитекторы, к сожалению, в большинстве своем рисуют полюбившийся объект как маленькую перспективу, а не как пейзаж. В советское время я даже работал по договорам Академии художеств как чистый пейзажист. В перестройку там пришли как раз к власти серовцы – в большинстве своем хорошие художники, реалисты, Грицай, Решетников, Налбандян… Сильные, техничные графики тоже были. Остальная советская графика развивалась в направлении модернистской организации листа: к примеру, если вода светлая, то она пишется совершенно белым, и так далее. Я же, когда начал писать, больше думал о нюансах, промежуточных тонах; оттенки белой ночи, качество рисунка, тонкости перспективы… Это сделало меня в то время довольно уникальным, меня эти старики очень любили. Я работал по договорам, приходил, показывал, они делали какие-то замечания, – было такое ощущение, что меня смотрят мастера. Так что я не чувствую большой разницы со старыми мастерами. Если они делали не технический рисунок, а – пейзаж. К пейзажу подход был – как художника. На архитектурный факультет Академии художеств в свое время брали тех, кто рисует лучше, а на живописный – тех, кто хуже рисует. И давали диплом под названием «художник архитектуры» – так это формулировалось до какого-то, я не помню точно, года. Я не чувствую никакой с ними разницы, особенно когда это касается работ начала века. Я воспитан на работах Остроумовой-Лебедевой. Хотя для меня интересен другой нюанс – белая ночь. Русский пейзаж был нюансирован на промежуточных состояниях. К примеру, Васильев – оттепель, ни зима, ни весна, ни свет, ни темнота, полутон, проглядывающий луч солнца… Вы не найдете в мировой живописи качественных пейзажей, в которых были бы яркое голубое небо и яркая зелень! Может быть у Рылова что-то такое может быть или у Сезанна, но это другое уже. – Получается, у Вас две темы: ваш архитектурный пейзаж и ваша архитектура… М.Ф.: Нет! Никакой разницы нету. Красивая архитектура должна быть связана с природой, с солнцем. Я очень хорошо знаю и люблю историю искусства. В 1980-х годах мне было интересно продолжить то, что оборвалось в двадцатые годы, когда живопись так или иначе стала превращаться в – может быть, очень качественный, – но модернизм. – Вы считаете, это реально срастить? М.Ф.: Да, это абсолютная реальность. В январе этого года я сдал – леса сняты с 750 тысяч квадратных метров жилых объектов. – В Сочи? М.Ф.: Не только в Сочи, в Москве дом на улице Маршала Рыбалко. Уверяю Вас, это воплощение стиля 2001 года, который я придумал тридцать лет назад. – Вы ощущаете это как воплощение вашей живописи? М.Ф.: Да, да… Я не вижу разницы. Вы не поверите, я ведь закончил Академию, придумал концепцию и после этого первый раз взял кисточку и акварель. Я не писал ни в Академии, ни в художественной школе. А если писал, так на то, что я тогда делал, смотреть невозможно.  Графика Михаила Филиппова. Предоставлено организаторами*** выставка открыта до 27 июля ()
|
|