Архнасекомые размножились в Венеции

Прогресс, хай-тек и глобализм
Из крыши главного штаба архитектурной биеннале Венеции – павильона Италии – кокетливо торчит красненькая молния. Как в барочном театре, она - аллегория гнева господня, огненным дождем и великим зданий разрушением обычно сопровождающегося. Примечательно, что автор этой молнии, итальянский архитектор Массимо Сколари, внутри павильона поместил еще один излюбленный в велеречивую эпоху барокко символ: Вавилонский зиккурат – башню, разрушенную вследствие людской гордыни и неумения договориться друг с другом. Сколариевская башня представляет собой распиленную на части конусовидную турбину, с винтами и шпинделями на оси. Поначалу кажется, что проект Сколари радикален своей оппозиционностью главной теме биеннале «Метаморфозы», предложенной швейцарским историком архитектуры Куртом Форстером. Вы дерзаете беспрерывно экспериментировать с архитектурными формами? Смотрите на Вавилонские руины: вот к чему ведут прогресс и разрыв с традицией (собственно, жажда «превращений») – гнев небес, руины, мусор. Vanitas vanitatis. Все суета сует…

Однако, пообщавшись с самим сеньором Сколари и оценив контекст, в котором живет его инсталляция, понимаешь что темы и сюжеты барокко, как и всей классической культуры, выбраны им не в союзники, а в оппоненты. Сам он так объясняет смысл своей инсталляции: конечно, удар молнии разрушил башню, но в то же время испепеляющий жар огня обжог строительный материал, сделав его более прочным, твердым, пригодным для новых неожиданных конструкций.

Выходит, что выбранная эмблемой биеннале молния долбанула не по человеческой гордыни, а по привычным техникам и методам строительства. А это уже позиция не классика, а футуриста, поднявшим на щит прогресс, хай-тек и глобализм. На этих трех китах и покоится Венецианская биеннале нынешнего года.

Новый тренд - физиология
Когда заходишь в главное выставочное пространство биеннале – т.н. «Кордери» (Corderie) старинного Арсенала, прежде всего дивишься красоте работы дизайнеров. Огромной протяженности неф «Кордери» превращен в подобие того плазменного, мягко изогнутого, подвижного, пульсирующего тоннеля, что обычно воронкой затягивают глаз на мониторах компьютера. Виртуальное пространство компьютерных игр выстроено в реальности стараниями профи из бюро «Асимптот» (Asymptote) Хани Рашида и Лиз Анн Кутюр. Перед павильоном Италии они же соорудили перспективную обманку – комнату, где вместо стен – стекла, создающие эффект коридора, бегущего в бесконечность. Сама комната оказывается пастью длинной красной змеи из пластика, «ползущей» прямо по главной аллее садов Джардини.

Образцом для своих экспериментов с пространством Рашид и Кутюр считают иллюзорные перспективы Ренессанса и барокко, в частности сценографию построенного в 1584 году в Виченце великим Андреа Палладио театра «Олимпико» с разбегающимися в резком перспективном сокращении игрушечными улицами. Фасады улиц оформлены сказочными по красоте палаццо, храмами, портиками, каждый из которых ни что иное, как маленький архитектурный макет. Макеты же новых зданий XXI века выставлены и на пластиковых мембранах в коридоре «Кордери».

Однако Рашид и Кутюр все-таки не апологеты, а, как и Сколари, скорее оппоненты классики. Для мастера Возрождения важно было представить идеальную, гармоничную, незыблемо-правильную картину мира, ту картину, что созидается волей, разумом и глазом человека, ту, в которой он владыка, царь. Для «асимпототовцев» важна другая мысль: все находится в постоянном атомарно-молекулярном движении, все объекты, тела трутся друг о друга, сцепляясь в странных причудливых конфигурациях. Никто в этом мире не господин. Зрение расфокусировано, оно как у мухи «мультифасеточно». И главной точки нет. Ты видишь предмет сразу отовсюду, он твоему глазу неподконтролен. Никакой власти над ним ты не имеешь. Ты везде и нигде.

Дизайн Рашида и Кутюр превращается в манифест: в эпоху политкорректности архитектура обязана быть свободна от авторитарного присутствия человека. Ей не возбраняется развиваться по своим биологическим законам, свободно расти, любить, размножаться. Итак, неподконтрольная человеку деконструктивистская физиология архитектуры и стала главным трендом всемирного форума.

Концептуальными пропилеями самой выставки стали выбранные Куртом Форстером четыре архитектора - визионера 80х: Альдо Росси, Джеймс Стирлинг, Питер Айзенман, Фрэнк Гери. Первых двух условно можно причислить к постмодернизму, вторых – к деконструктивизму. «Постмодернистское» будущее, предложенное Росси и Стирлингом, уже принадлежит истории, тогда как Айзенман и Гери стали протагонистами архитектуры, атакующей мир последнее десятилетие.

Экспонаты главной выставки разделены по темам. Их логика, по мнению Форстера, следует «симфоническому» принципу. Первая тема: «Трансформации». Далее – «Топография». Затем – «Поверхности», неотделимые от другого сюжета выставки – «Атмосфера». Наконец, монументальная кода – «Гиперпроекты». «На бис» в павильоне Италии показали раздел «Архитектура театральных зданий».

Инсектный жанр
Большинство представленных в Кордери и павильоне Италии проектов отлично оживили бы футуристический пейзаж какого-нибудь навороченного блокбастера от создателей «Звездных войн» или «Пятого элемента». Сжимаешься при одной только мысли, что многие из представленных проектов или построены, или в процессе строительства, или будут построены в ближайшее время.

Качество проектов – макетов, моделей – в большинстве случаев просто отменное. Высокие технологии – один из козырей нынешней биеннале. Безграничные технические возможности и страсть к эмансипации архитектуры от ее традиционных (обусловленных ордерным мышлением, антропоморфным сознанием) оков определили и характерные формы построек. Преобладают такие: сетка-облако (проекты Доминика Перро, Ренцо Пиано, Массимилиано Фуксаса, австрийского бюро «Кооп Химельблау»); целлофановый пакет (проекты Питера Айзенмана, Грега Линна, Эрика Мосса); пачка балерины (вариант – корсет) (проекты бюро Вилкинсона Эйре, «Гримшо Акитектс»), «долгая дорога в дюнах» (проекты Карлоса Ферратера, Тойо Ито, Захи Хадид, Дагмара Рихтера), «рваная рана» (или «термальный ожог») (проекты Вольфганга Шапеллера, Даниэля Либескинда).

В отдельную группу можно выделить свой «инсектный жанр». Попавшие в эту группу дома вполне могли бы стать жилищем для героев романа Пелевина «Жизнь насекомых», всех этих кровососущих, жужжащих, ползающих жучков-паучков-червячков, общающихся почему-то по-человечески. За самое насекомоподобное здание поборолись бы многие проекты. Есть тут и водяные блохи (оформление парка в Мальме, Швеция, бюро SLA), и личинки мух (проект Ренцо Пиано музыкального Аудиториума в Риме), и раздавленные, насосавшиеся крови комары (спроектированный лос-анджелесским бюро «Ксефиротарч» Дом музыки в Пусане, Корея). Самый омерзительный – виртуальный скорпион «Аллобио». Это, похожее на монстров из фильма «Чужие» компьютерное чудище придумал американец Маркус Новак. Нанотехнологическими и биотехнологическими методами он выводит такой живущий оплазмированный архитектурный вирус, который развивается в несколько фаз: от активной к интерактивной, далее к трансактивной. А передвигается этот блестящий и скользкий Аллобио по экрану с помощью каких-то щупалец-клешней. Что будет с человеком, когда Аллобио выпрыгнет из виртуальности в реальность – подумать страшно!

Обособление «инсектного жанра» в полноценный иконографический раздел биеннале – тревожный сигнал. Это один из тупиковых путей физиологического тренда. Человек из архитектуры уволен. Мысль и чувство развоплотились. Победил инстинкт простейших организмов.

И вопреки этому инстинкту, вопреки агрессивно атакующим глаз зрителя пузырям, червям и плазмам от старомодной проблемы качества избавиться, само собой, не удалось. Если модель Арата Исодзаки Академии искусств и музея для города Beijing, Китай восхищает своим простым совершенством, безупречной пластикой и функциональностью, то проекты знакомого нам по конкурсу на Мариинский театр Эрика Мосса укачивают как при ненастье в море. Он «гонит волну», а нам тоскливо и дурно, потому что волна эта бессмысленна и беспощадна к нашим мыслям и глазам.

Деконструкция ответственности
Бионика и технократия в архитектуре уязвимы не только своей мнимой сложностью, оказывающейся на деле редукцией творческой мысли, но и связанной с этой редукцией безответственностью. Ответственность в архитектуре это и создание идеальных условий жизнедеятельности, и способность быть чуткими к окружению, контексту. В «контекстуальных» разделах биеннале – «Трансформации» и «Топография» - убедительного не много. Запомнилось дружелюбно подмигивающее старому городу своими складчатыми зеркальными фасадами здание Аптеки в Париже, строящееся сейчас по проекту Мишеля Зее. Понравились рифмующиеся с рельефом горного ландшафта проекты для Испании, особенно Культурный центр Галиции, спроектированный Питером Айзенманом для Сантъяго де Компостела в форме раковины, хранящей «генетическую» память топографии средневекового города.

Увы, многие другие проекты к своему историческому окружению «постыдно равнодушны», а часто даже безжалостно агрессивны. При этом декларируемая архитекторами «пассионарность» их творений не соответствует реальному положению вещей. Новострои демонстрируют не силу уверенного в себе, способного собрать, сплотить и восхитить все вокруг лидера, а хамство закомплексованных необразованных слабаков. Потому-то, наверное, самым невыразительным вышел раздел «Гиперпроекты», посвященный мегаполисам, «метрополисам», гигантским зданиям и ансамблям. Мыслить масштабно и интересно, собирать пространство получается у избранных (пожалуй, оригинальностью решения – сделать район во Франкфурте, выбрав в качестве модуля лейбницовскую «складку» - убедил тот же Айзенман, а красотой формы гигантского музея Естественной истории в Лионе – бюро «Химмельблау»). Другие, пользуясь новой компьютерной программой и уповая на безграничные возможности строительной технологии, превращают отведенное под новый градостроительный ландшафт пространство в парк бессмысленных и дорогих аттракционов.

Придуманная Куртом В. Форстером главная выставка биеннале вышла на удивление честной. Идея была в том, чтобы поднять на щит технократию и бионику. На деле оказался развенчан миф об их всесилии. Проблем с физиологией архитектуры нарисовалось немало. А главная из них – недостаточная дисциплина творческой мысли расслабленной упованием и на хай-тек, и на компьютер, и на раскрученный фандрайзинг, и на пиар, и на масс-медийную аттрактивность. А без этой дисциплины, ранее обусловленной традиционным, «конструктивным» стилем мышления зодчего, все размякает, оплывает, растекается, ползет, течет и скоро забывается.

Фавориты
Впечатление от экспозиций национальных павильонов в этом году сдержанное. Похоже, архитекторы разных стран оказались в растерянности от заявленной Форстером главной темы «Метаморфозы». Не поняли, как выставлять собственно процесс превращения чего бы то ни было в нечто. Потому, видимо, показывали что-то слишком экстравагантное: кто фильм о каменоломнях, кто виртуальные игры в стиле мультиков «манго», кто (прежде всего павильон России) проекты-импровизации, клаузуры.

«Золотого льва» получила экспозиция павильона Бельгии. Называется она «Воображаемый город» и посвящена урбанистическому пейзажу города Киншаса бедной африканской страны Конго. Идея - наглядно продемонстрировать, что уникальный архитектурный ландшафт может быть создан в отсутствие самой архитектуры. В трех залах на нескольких экранах параллельно крутятся несколько фильмов, посвященных повседневной жизни Киншасы: рынок, уличная толпа, крупным планом - темнокожие аборигены. Они общаются, рассказывают о жизни, исполняют этнические танцы и песни. Много лет изучавший африканский социум Филипп де Бек идею представленного им в павильоне проекта формулирует так: «Инфраструктура африканского города подобна человеческому телу. Всю архитектуру, появляющуюся в Киншасе, можно назвать «бодибилдингом» (панорамы Киншасы напоминают огромный цветной муравейник, в котором лачуги, дома-хижины, сараи лепятся друг к другу, будто концентрируя в себе креативную энергию самой африканской земли и ее жителей. - С. Х.). Телесность воплощает свой, органический, хтонический вариант урбанизма. Его трудно понять визуально, но легко - в контакте, в общении с жителями, узнав их язык, мифы, традиции».

В принципе павильон Бельгии удостоился звания лучшего справедливо: стилистический мейнстрим биеннале, всю эту органику и бионику бельгийцы показали в самом тонком философском аспекте, уверив нас, что биоморфность может быть аттрактивна и без парка имитирующих стихии в стекле и бетоне аттракционов.

Впечатляющей хай-тек-репрезентацией стала выставка «Эпизоды» в павильоне Италии. Инсталляция «Эпизоды» создана для того, чтобы зритель смог испытать пространственные и материальные превращения архитектуры лично. В одном зале возведены условные конструкции классической архитектуры, от Палладио до ар-деко 30-х и домов автора инсталляции, упоминавшегося выше деконструктивиста Питера Айзенмана. Зритель плутает по коридорам с декоративными белыми колоннадами, как по лабиринту, и не может найти ни центра, ни единого для них модуля. Питер Айзенман привез на биеннале с десяток своих проектов и получил «Золотого льва» за вклад, заслуги и проч. Конструкции Айзенмана в павильоне Италии - это его авторский манифест о том, что никакого общего знаменателя у классики нет и быть не может. Ну да чего, впрочем, еще ждать от отпетого «криволинейщика»?

Как нельзя кстати оказывается соседство инсталляции Айзенмана с символом биеннале – развалившейся Вавилонской башней Массимо Сколари. Оба проекта ярко формулируют кредо организаторов Девятого мирового архсмотра: утопия и антиутопия, классика и авангард, прекрасное и безобразное подвержены взаимным метаморфозам. И панацеи нет.
Комментарием главной инсталляции биеннале стали два проекта, рассказывающие о творчестве мастеров-пророков, чье наследие понято и оценено только сегодня. Это монографические выставки, посвященные уругвайскому инженеру Эладио Дисте (Eladio Dieste) и русскому романтику эпохи конструктивизма Ивану Ильичу Леонидову. Эладио Дисте (1917 – 2000) придумывал изощренные сводчатые конструкции, основным материалом которых был традиционный кирпич. Иван Леонидов (1902 – 1960) оказался визионером урбанистики нового тысячелетия.

Экспозицию, посвященную его творчеству, можно считать одной из самых зрелищных на всей венецианской выставке. Особо приятно, что подготовлена она российским Центром современной архитектуры (куратор Ирина Коробьина). Партнерами ЦСА выступили Фонд Форда и Фраунхоферский Институт медиакоммуникаций.

Посетителям темного зала внутри павильона Италии выдаются стереоочки. Ты глядишь на огромный экран - там 3d-проекции архитектурной утопии Леонидова «Город Солнца». Секунда - и ты уже внутри: движешься между восхитительных по чистоте мысли пространственных конструкций, огибаешь гигантские башни, летаешь вокруг пирамид, шаров, подвешенных на канатах; ныряешь в перспективные тоннели, взмываешь к небесам, в которых плывут дирижабли. Полный восторг!

И восторг не только оттого, что из чертежей Леонидова сделано классное интерактивное шоу, но и оттого, что дилеммы «старое – новое», «классика – авангард», «деконструкция – постмодернизм» разрешаются вот так просто: очевидно, что архитектура любого «бренда-тренда» может быть либо хорошей, либо плохой. Леонидовская завораживает, а плохую не спасут никакие современные материалы, компьютерные программы и аттрактивные репрезентации.