Уроки Вентури

Современную архитектуру трудно представить без самобытного и провокационного Роберта Вентури. Его часто называют прародителем постмодернизма, дни которого принято считать ушедшими в прошлое, а среди наиболее значительных построек выделяется самая первая – Дом Ванны, матери архитектора (1964 г.). Этот дом матери и опубликованная нью-йоркским музеем Современного искусства в 1966 году книга “Complexity and Contradiction in Architecture” (Сложности и противоречия в архитектуре) – двойной манифест Вентури, оказавший глубокое влияние на развитие мировой архитектуры во второй половине 20-го века.

 Именно Вентури, развернувшему критику жестких канонов модернизма, которым беспрекословно следовали несколько поколений архитекторов, мы во многом обязаны сегодняшним разнообразием стилей и повсеместным экспериментам в зодчестве. Вентури был одним из первых, кто убедил зодчих в сложности и противоречивости современного плюралистического общества, в необходимости отражения этих явлений в архитектуре.   

  
 В 1972 году в соавторстве с супругой Денис Скотт Браун и коллегой Стивеном Айзенуром Вентури выпускает новую книгу, сразу ставшую бестселлером, – “Уроки Лас-Вегаса”. В “Уроках” авторы исследовали придорожную архитектуру символов и коммерческую иконографию, ставших главной темой всего последующего творчества Вентури.

 Влияние книг Вентури было бы не столь значительным, если бы он сам не был плодовитым практиком. В подтверждение этой активности, достаточно назвать лишь самые известные его проекты: Sainsbury Wing, новое крыло Национальной галереи в Лондоне; Guild House, Дом престарелых в Филадельфии; Музей искусств в Сиэтле; Детский музей в Хьюстоне; гостиничные и правительственные комплексы в Японии и в Европе; университетские корпуса и мастер-планы по всей Америке, не говоря уже об интерьерах и несчетном множестве товаров – от стульев и комодов до блюдец и солонок.

 В 1991 году Роберт Вентури получает премию Прицкера, самую престижную среди архитекторов. Эту награду считают запоздалой оценкой ранних работ Вентури и особенно его книги “Сложности и противоречия в архитектуре”.

 Наша беседа со знаменитой супружеской парой состоялась за ланчем в офисе архитекторов, в городке Манаюнк под Филадельфией. Накануне они вернулись из Китая, где работают над двумя новыми проектами, и вновь собирались в дорогу, в любимое ими место – Рим.    

                   
 В.Б.: Вы много ездите по миру и из первых рук соприкасаетесь с выдающимися шедеврами архитектуры. Есть ли такое здание, которое повлияло на вас больше других и почему?

 Вентури: Больше всего на меня повлияла архитектура Микеланджело. На мой взгляд, здание Porta Pia в Риме, построенное великим Микеланджело, – наиболее воодушевляющее. Я воспринимаю архитектуру Микеланджело, а также Палладио, как маньеристскую. (Маньеризм – стиль в архитектуре начала 16-го века. Итальянское Maniera означает тоже, что и по-русски – манера, другими словами –  персонифицированный стиль, для которого характерны неправильные перспективы, контрастность масштабов, непоследовательные и противоречивые сочетания и все, что шокирует и напоминает игру – отгадай что неправильного на этой картинке?  – В.Б.) Я изучаю и проповедаю маньеризм многие годы. Я многому научился у зданий Микеланджело в Риме и Флоренции и церквей Палладио в Венеции. Их архитектура воодушевляет меня больше всего из-за идей маньеристов следовать определенным устоям и при этом неожиданно нарушать их, делая исключения и уместные двусмысленные ходы. Эти идеи я исследовал в “Сложностях и противоречиях в архитектуре.” Мы опираемся на них не только в разработке архитектурных форм, но и в использовании символизма, которому мы научились у Лас-Вегаса и американской поп культуры.

 Скотт Браун: Добавлю, что идея научиться чему-либо у одной вещи мне интересна намного меньше, чем у спектра вещей. Мы учимся на опыте разных культур и городов. Иногда посещаем гениальное строение и оно приводит нас в настоящий восторг, но часто мы осознаем, что контекст, в котором оно находится, воодушевляет не меньше, а возможно и больше, чем само это строение. Мы учимся у Лас-Вегаса, Лос-Анджелеса, Рима и Токио не меньше, чем у самых гениальных отдельно взятых строений.  

                   
 Вентури: И мы учимся не только у экстраординарных вещей, но и обыденных и каждодневных.

 В.Б.: Вы оба прекрасно знали Луиса Кана. Чему вы научились у него? 

 Вентури: У меня довольно смешанные чувства о Кане. Я познакомился с ним еще в 1947 году, (Кану было 46, а Вентури всего 22 – В.Б.) до того, что он стал всемирно известным. Он был великим архитектором и я многому научился у него, но я также держу на него некоторую обиду. Повторюсь – он был великим архитектором, но он не был архитектором от бога. Он очень популярен сейчас и он никогда не терял своей популярности. Причина моей обиды в том, что он также кое чему научился у меня и других молодых архитекторов, но никогда этого не признавал, что несправедливо.

 В.Б.: Расскажите чему Луис Кан научился у вас?

 Вентури: Он научился у меня заворачивать пространства в слои стен и открытий; использованию традиционных окон, которые я называю дырами в стене (в то время окна чаще были на всю стену, как у Миса, или ленточными, как у Корбюзье, Вентури же обратился к традиционным окнам, которые впрочем никто и не отменял в обычном строительстве – В.Б.) Также Кан научился у меня использованию аналитических сравнений исторической и современной архитектуры, которые я в свою очередь перенял от своих учителей в Принстоне. 

  
 Скотт Браун: Я присутствовала на многих встречах между Бобом (Робертом) и Луи. Мы знаем, что Боб и все мы многому научились у Луи и это бесспорно, но очень многое Луи перенял у Боба. Влияние Боба было особенно важным не столько на архитектурную стилистику Кана, сколько на взаимоотношения между формами. Кан перенял такие маньеристские приемы, как исключения, дисторции и вздутия. Однажды я услышала, как Кан публично произнес такую фразу, ставшей впоследствии крылатой: “В каждом своем здании архитектор находит особое место для часовни”. Я была очень удивлена и польщена, так как незадолго до этого я проронила эти самые слова в частной беседе с Каном. Он никогда не уточнял авторства сказанных им слов и все, что им произносилось, приписывалось ему, как автору. В последние годы дружба между Бобом и Каном охладела, но когда Мэтр умер Боб плакал. Он воспринял эту утрату почти как смерть матери.

 В.Б.: Расскажите о своих взаимоотношениях с вечным городом.  

 
 Вентури: В прошлом году мы отмечали 55-летний юбилей моего первого дня в Риме. Впервые я оказался там, когда мне было 23 года. Рим всегда был очень важным для меня местом. Еще ребенком я знал, что хочу стать архитектором, так как родители были большими поклонниками архитектуры и привили мне к ней настоящую любовь. Как американца, больше всего Рим поразил меня тем, что он спланирован для пешехода, а не для автомобиля, а также контрастным сочетанием узеньких улочек и очень широких и открытых площадей-пиац. Особенно меня заинтриговала пространственно сложная архитектура барокко, а также особая аура и присутствие в окружении желтого и оранжевого цветов. Я много написал о Риме и сделал множество зарисовок там. Это очень эмоциональный и рациональный для меня опыт. 

 Скотт Браун: Риму принадлежит особое архитектурное наследие. Даже модернисты черпают в Риме большое вдохновение. Во многом, Рим – это база всего, что я сделала в своей карьере. 

   
 Вентури: Для меня было большой честью провести два года в Риме в Американской академии. Я научился у Римского барокко больше, чем у классического Рима. Также огромное влияние на меня оказали ранние христианские базилики и их богато украшенные мозаики. Для нас иконография очень важна. Две 25-этажные башни, которые мы планируем сейчас для Шанхая, по свей сути напоминают здания Миса ван дер Роэ, но их фасады покрыты электронными орнаментами. Эти башни очень символичны и они подкрепляют идею архитектуры как символа, что идет в разрез с популярной сегодня барочной и даже гротескной драмой скульптурной архитектуры. В архитектуре 20-го века доминировала эстетика абстрактного экспрессионизма. Но нельзя забывать, что в архитектуре прошлого всегда присутствовал символизм: в египетских храмах, греческих портиках, мозаиках ранних христианских церквей или в витражах великих европейских соборов. Все это повествования, с помощью которых здания прошлого пытались вам что-то продать – Католицизм, Протестантство или что-то еще. В наше с вами время иконография может быть нанесена на здания в виде вывесок, орнаментов или электронных табло. К примеру, американская коммерческая архитектура продает товары посредством выставленной напоказ иконографии. Все это очень интересно, о чем мы поведали в нашей недавней книге “Иконография и электроника в обычной архитектуре.”

 В.Б.: В вашем предисловии к “Противоречиям” вы заявили, что книга является одновременно критикой и оправданием вашей собственной архитектуры. Почему вы считаете, что современная архитектура нуждается в объяснении?     
 Вентури: Архитекторы писали всегда, хотя вы ничего никому не должны объяснять. Если же архитектор по каким-либо причинам не имеет возможности строить, то по крайней мере, он может сформулировать свои мысли на бумаге. 

  
 Скотт Браун: Архитектура, которой мы занимаемся, нуждается в поясняющих ее словах.

 В.Б.: Разве вы не занимаетесь архитектурой, воодушевленной каждодневными и ординарными вещами? Все что ординарно – знакомо и понятно, другими словами – не требует объяснения, не так ли?

 Скотт Браун: Это не так, потому что люди привыкли к стереотипам. Они видят, что вы используете обычные методы и материалы, которыми пользуются обычные дизайнеры магазинных молов и им кажется, что вы просто смеетесь над ними. Поэтому нам необходимо объяснить, что мы предпринимаем серьезную попытку постичь сущность той или иной проблемы, что мы не просто делаем, то что сделал бы обычный строитель в Лас-Вегасе. Мы предлагаем высокохудожественные интерпретации. Мы пересекаем стереотипы и поэтому то, что делаем мы, нуждается в объяснении. Раньше люди не ожидали увидеть банку супа в художественной галере. Когда же они столкнулись с этим, они подумали, что Уорхол просто смеется над ними. Поэтому всегда стоит объяснить словами смысл той или иной идеи.

  В.Б.: Ваша архитектура больше коммуникационная, чем пространственная?

 Вентури: Это абсолютно точно.

 В.Б.: В таком случае, чем архитектура отличается от других искусств, таких как музыка или живопись?

 Вентури: Мне кажется, все виды искусства пытаются что-то сказать с помощью повествования, символики и репрезентации.

 Скотт Браун: От архитектуры требуется то, что ни музыка, ни живопись сделать не в состоянии. От нее требуется дать кров всему, в том числе и нам с вами. Пространство подразумевается самими компонентами архитектуры. Архитектура обладает двумя составляющими. Прежде всего – это кров, убежище. Вторая составляющая – это коммуникативность, декор на фронтоне убежища. Это, конечно же, экстремальное заявление, но оно помогает уйти от представления о том, будто пространство это единственный компонент архитектуры. Пространство – лишь один из многих компонентов архитектуры.

 В.Б.: В любом творческом союзе есть лидер. Кто из вас двоих генерирует идеи?

 Вентури: Мы оба одинаково важны в генерировании идей. Денис повлияла на меня, указав на красоту ординарных вещей, познакомила меня с Лас-Вегасом и поп культурой. Я же повлиял на Денис, познакомив ее с понятием аналитического сравнения. Мы оба очень критичны к друг другу, и эта критика очень важная часть нашего дизайна.

 Скотт Браун: Никто не хочет этого признавать, но у нас совместное творчество. Многие считают, что творчество не может исходить от двух
личностей. Поэтому я должна быть всем что угодно, но не дизайнером – машинисткой, менеджером, плановиком и так далее. На самом же деле я являюсь спектром всех этих вещей. Я заметила, что в мире становится все больше таких творческих союзов. Одна пара даже пишет свои полотна вместе. Он ставит свою подпись слева, а она – справа. В нашем офисе мы оба лидеры и нам помогают более трех десятков архитекторов, чье участие невозможно переоценить.

 В.Б.: Когда к вам обращаются заказчики, что на самом деле они хотят получить от вас?

 Скотт Браун: Разные заказчики хотят разные вещи. К примеру, в Пекин нас пригласили из-за нашего американского know-how. Наши китайские клиенты стремятся построить университет мирового уровня. Их заинтересовало, как Боб рассказывал о кампусном планировании. Они не сказали – давайте поищем мировую знаменитость и используем его имя для того, чтобы получить деньги на строительство. Это была проникновенная встреча, нацеленная на достижение функциональной и прогрессивной архитектуры.

 
 В.Б.: Ирония и парадокс играют большую роль в вашей архитектуре, не так ли? Вы считаете, это обогащает архитектуру?

  Вентури: Я не думаю, что вы начинаете с того, что хотите быть ироничным. Но мне кажется, что если вы практикуете архитектуру в наше сложное и противоречивое время, то маньеризм – прекрасное средство выражения, а ирония – естественный прием такой архитектуры.

     
 Скотт Браун: Вы не можете выполнять все правила в архитектуре, так как многие из них находятся в прямом противоречии, что неудивительно для сложного современного общества. В таком обществе вообще невозможно быть хорошим человеком, который придерживается всех правил. Если вы следуете одним правилам, то обязательно противоречите другим. Вот почему существует необходимость в иронии и маньеризме.
Также архитекторам полезно быть более скромными, ироничными и не создавать кульминации там, где в них нет необходимости. Я думаю, что в самых монументальных шедеврах всегда присутствует немного комизма и они обязательно очеловечены в своих пропорциях и масштабах. 

 
 Вентури: Как Porta Pia Микеланджело.

 В.Б.: Вы бы могли прокомментировать ваш забавный рисунок “Eclectic House Series”?
 

Вентури: Этот шутливый рисунок появился в один из субботних вечеров много лет назад. Идея была в том, что архитектура может быть многослойной, символической, репрезентативной и декоративной. Архитектура может быть непоследовательной и противоречивой, а также просто шутливой и перевоплощаться в различные исторические стили.
 

В.Б.: Лас-Вегас сыграл не менее важную роль в вашей архитектуре, чем Рим. Что вы увидели там такого необычного?
 

Вентури: Нас очень поразили жизненная сила и энергетика, праздность и фанфарность, откровенная вульгарность и уродство, а главное – гипертрофированные вывески этого города. И тогда мы подумали – пожалуй, мы можем чему нибудь научиться здесь. Будем учиться не только у Корбюзье, но и у того, что принято считать ординарным.
 

Скотт Браун: На нас произвело впечатление необычно голубое небо и яркие вывески на его фоне. В этом была какая-то греческая ясность. Мы также осознали, что хаос – это порядок, который мало кому понятен. Нас удивило то, что все нас окружающее было по-театральному оркестриорованно.
 

Вентури: Точно так как Рим – захватывающе пешеходный город, Лас-Вегас оказался захватывающе автомобильным городом. После Лас-Вегаса мы воспринимаем Рим не только как пространство, но и как город символов.
 

В.Б.: А что вы думаете о постмодернизме? Какое вы имеете к нему отношение?

 Вентури: Мне кажется постмодернизм – это сплошное недоразумение. Я не имею с этим явлением ничего общего. Я никогда не признавал и не признаю навязанного мне отцовства этого архитектурного движения. Я могу понять критическую реакцию против этого стиля, хотя я не одобряю и сегодняшней драматичной архитектуры, которая вытеснила собой постмодернизм. В “Сложностях и противоречиях” я задействовал исторические ссылки лишь для аналитического сравнения. Архитектура должна быть аналитической, а не просто копироваться из прошлого. Я не вижу ничего страшного в использовании исторического опыта, но при этом не должно возникать никакой путаницы между историческим и современным. К примеру, взгляните на наш неосуществленный проект филадельфийского концертного комплекса. Его фасад напоминает классический портик. Вместе с тем, он очень современен. Портик лишь знакомая ссылка, а нижняя часть фасада украшена постоянно меняющимися электронными экранами. Это коммуникационная архитектура, что совершенно противоположно современной экспрессионистской скульптурной архитектуре.   
 

Скотт Браун: Постмодернизм был темой не только в архитектуре, но и в литературе, философии и теологии. В его задачи входило стремление понять разные системы оценок и примерить богатство различных культур художественно. Но посмотрите как далеко в своих рассуждениях зашли архитекторы. Они заявили: “Нас ничего больше не сдерживает, мы можем делать всякие глупости и нам не нужно нести никакой социальной ответственности.” Поэтому я считаю, что даже неомодернизм многих современных архитекторов можно рассматривать как одну из форм постмодернизма.

 Вентури нельзя обвинять в выписывании рецептов современным архитекторам, но нельзя и не отметить, что это он бросил вызов сложившимся архитектурным традициям – следованию определенной системе правил, согласно которым лишь “правильная” архитектура могла быть построена, изучена и понята. Вместо привычной во все времена замены одних правил другими, Вентури поставил под сомнение саму идею подчинения любой системе правил, оберегающих “чистоту” стиля, раскрепостив тем самым фантазию современного зодчего. Именно поэтому и не имеет смысла причислять Вентури к тому или иному стилю. Современная архитектура характеризуется не столько правилами, сколько исключениями и индивидуальной стилистикой.
 

В.Б.: Одни критики считают, что Дом Ванны Вентури – наиболее значительный частный дом второй половины 20-го века, другие идентифицируют его, как первый пример постмодернистской архитектуры. А что думаете вы?
 

Вентури: Я думаю, что это первый дом, где имеют место символические ссылки. Он прямо заявляет: “Это я – дом, это я – жилище.” Модернисты никогда не сделали бы этого. С другой стороны, я обожаю Корбюзье и я многому научился у его Виллы “Савой” в Пуасси под Парижем. У этой виллы тоже много символизма, но он совсем другой – индустриальный.
 

Скотт Браун: Мне кажется, Дом Ванны Вентури действительно инициировал то, что архитекторы называют постмодернизмом. Но они его неправильно поняли. Для нас он представляет конечное видение всего, что мы сделали с тех пор и до сегодняшнего дня. Для нас Дом Вентури остается своеобразным компасом, хотя нельзя не согласиться с тем, что он содержит элементы художественного, философского и теологического контекста постмодернизма.
 

В.Б.: В эти дни я работаю над проектом дома для семьи на Лонг-Айленде, заказавшей мне свой идеал – типичный пригородный дом с колоннадным портиком. Что бы вы посоветовали современному архитектору в подобной ситуации?  
 

Вентури: Мне кажется, вы должны прислушаться к вашему заказчику и одновременно попытаться удовлетворить его желания и ваши архитектурные порывы. Согласен, это не просто. Я думаю, что некоторый компромисс здесь вполне возможен. Однако не стоит забывать, что вы рискуете своим именем, поэтому иногда лучше оставить проект.   
 

Скотт Браун: Когда архитектор молод, ему на помощь приходят симпатизирующие заказчики. Они понимают ваши замыслы, сопереживают и помогают вам. Мать архитектора, конечно же, лучший заказчик. Но реальный мир полон кислых сюрпризов.