Русские Классики

Многие считают, что классическая архитектура умерла. Навсегда. Что железобетону с кондиционером колонны не к лицу. Что классический стиль можно применять только с издевкой или c иронией, дистанцируясь от него. Что ампирное платье уместно, лишь если дополнено лысой головой и кольцом в носу. Но один любопытный факт опровергает это. В нашем языке постоянно звучит слово «классика». Называют им все подряд, от носков и сигарет до автомобилей. Все то, что классикой в строгом смысле не является. Но само присутствие слова в языке говорит о потребности в ней. Классический значит — образцовый. Не хватает образцовой архитектуры в Москве. Тяжело глазу: не на чем остановиться. В Италию надо ехать или, на худой конец, в Питер, чтобы его подлечить.

Первопроходцы
Год назад в номере «Империя» мы уже заводили разговор про классику. И пришли к выводу, что тяга в обществе к традиционной архитектуре объясняется тоской по красоте, порядку и аристократизму. И вот в Москве появились четыре классических дома. Дмитрий Бархин построил одно из зданий комплекса «Туполев-плаза» на набережной Туполева и дом на Большой Почтовой улице. Михаил Филиппов — «Римский дом» во 2-м Казачьем переулке. Илья Уткин — «Дворянское гнездо» в Лёвшинском. К классическим постройкам относится также портик Максима Атаянца, обозначающий фасад частной квартиры в доме в районе Остоженки (о нем писал «И+Д» 04/2004).

Что, собственно, случилось?
Ну сделали четыре дома и один портик. Капля в море московского строительства. Ан нет. Произошла очень важная вещь. Представьте, что человека поили поддельным вином и вдруг дали попробовать настоящего. Ведь после этого он поддельное пить уже не захочет. Появился критерий, камертон, точка отсчета. Задана планка настоящей классики (которую, впрочем, можно в дальнейшем и повысить).
Кукиш в кармане В Москве строится много откровенно плохой архитектуры. Это дурной историзм — кич с плохо нарисованными историческими деталями, который нам впаривают под предлогом современного прочтения классики. Заказчик, конечно, понимает, что здание, которое ему предлагают, весьма далеко отстоит по качеству от ренессансных палаццо, но вынужден выслушивать какие угодно объяснения: и времена не те, и бюджеты не те, да и сам заказчик не так крут, как Медичи, для которого строил Микеланджело. Однако есть шанс, что отныне архитекторам будет стыдно рисовать неграмотные капители и халтурные карнизы. Сравнения с классикой прошлого они, разумеется, никогда не выдерживали, а в современном строительстве их было просто не с чем сравнивать. Но теперь — баста. Прецедент создан. Качественную классику построить можно.
Тут есть интересный момент. Конечно, редко бывает, чтобы заказчик сказал архитектору: делай что хочешь — все оплачу. Но кич появляется не по вине заказчика. Сами авторы прекрасно знают, где халтура, а где — качественная архитектура. Их поведение можно сравнить с цинизмом Энди Уорхола. Уорхол заработал состояние, фотографируя банки от кока-колы, но после его смерти выяснилось, что он всю жизнь тайно собирал старинную живопись и антиквариат. Он как бы говорил людям: покупайте мой поп-арт, если вы такие наивные, а я на вырученные деньги приобрету настоящее искусство. Так и архитекторы, рисуя плохой фасад, «держат кукиш в кармане». Они понимают что к чему, но делать хорошо или не умеют, или не хватает сил, или не считают нужным.

Капиталист-разрушитель
Появление новой классики тесно связано с проблемой среды. Исторический город — общепризнанная ценность. Путешествуя, мы осматриваем городские центры, и редко кто тащится на панельную окраину, даже если там высится шедевр хай-тека. Задайте населению Земли вопрос о сносе Венеции — никто не согласится. С Москвой сложнее. У нас и город более пестрый, мозаичный, и памятников меньше. А кроме того, в центре есть рядовая ветхая застройка. Сохранить среду, видимо, не удастся. Разве что предприниматели станут цивилизованнее и поймут, что реконструкция памятника дает в конечном итоге больше прибыли, чем его снос.
Илья Уткин: «Москва стала опытным полигоном капиталистической системы. Жестко и безотказно заработала строительная машина, уничтожая старую Москву, выжимая из пространства каждый квадратный метр. В старой Европе еще сильны традиции, создаются системы охраны наследия на уровне законов. В России сто лет уничтожался человеческий генофонд, способный сохранять традиционные ценности. В историческом городе отстоять право на человеческую среду невозможно: слишком высоки коммерческие интересы, они перевешивают все культурные и моральные ценности».

Что делать?
Традиционную архитектуру ценят все (это редкий случай, когда общество почти солидарно). Заказчикам она нужна для солидного имиджа, властям — поскольку они считают себя обязанными сохранять национальные традиции, горожанам — чтобы было на что посмотреть (ведь визуальной информации на классическом фасаде ровно столько, сколько нужно для глаза, в отличие от стены современного здания, которая слишком монотонна). Традиционную архитектуру ценят все… кроме архитекторов. Среда так или иначе разрушается, заменяясь либо подделкой под традицию, либо сухим модернизмом.
Михаил Филиппов: «Представления о том, что ценно в архитектуре, полностью разошлись у тех, кто архитектуру делает, и тех, для кого она создается. Если архитекторы ценят соответствие принципам авангардной эстетики, то жители считают ценным исторический город, а все, что находится за его пределами, рассматривают как пространство, в котором приходится жить». Современная архитектура, способная органично продолжить исторический город, — это как раз классика. Чтобы вписаться в среду, она должна быть сделана не хуже, чем исторические здания. Не повторять их, а именно встать рядом по принципу равного достоинства.

«Танцующая классика»
«Римский дом» Михаила Филиппова продолжает традицию доходных домов начала ХХ века. Этих домов много в районе Полянки, где он стоит. Они по-московски нарядные и непринужденные. Филипповский дом жесткой художественной логикой и несколько сумрачной монументальностью ближе к петербургской неоклассике Серебряного века. Во всяком случае, не уступает ей по качеству архитектурной мысли. Дом интересно придуман: его боковые крылья почти смыкаются, обнимая круглый двор. Круглый атриум — любимая филипповская тема. Двадцать лет назад один его проект получил премию на японском конкурсе Central Glass. Тот двор был окружен по периметру двадцатью тремя арками всех эпох и стилей — метафора непрерывности традиции. В «Римском доме» тоже есть аркада, но арки одинаковые. Четырехколонные портики расположены ступенчато. Каскад колонн и объятия аркады находятся в движении, как будто кружатся в танце. Такого еще нигде не было. Ни у Палладио, ни у Пиранези. «Римский дом» единственный из вышеперечисленных не повторяет, а развивает классический канон. Что крайне трудно, ведь за две с половиной тысячи лет, кажется, все придумано. Эта пассионарная архитектура выражает абсолютно современное содержание, сообщенное классическим языком. Не случайно сам Филиппов назвал ее «танцующей классикой».

«Нет ничего невозможного для человека с интеллектом»
Дмитрий Бархин любит повторять эту фразу. Он великолепный знаток исторической классики, как русской, так и западной. Проповедует истовое отношение к качеству архитектуры. Детали на зданиях Бархина обладают старомодным совершенством, словно искусные кружева на бальном платье галантного века. Здание с портиком, часть комплекса «Туполев-плаза», видное со стороны улицы Радио, кажется кусочком старой Франции. Перед нами грамотная вещь выверенных пропорций. Главный фасад по традиции охраняют львы. Метод Бархина состоит в творческом цитировании элементов из классики прошлого. В этом доме есть отсылки и к архитектуре Венеции, и к фасадам русского архитектора ХIХ века К.М. Быковского. Идея соединить классический «дом с деталями» и стеклянный офис, в котором он отражается, принадлежит заказчику. Она оказалась удачной (хотя и без стекла изящный «дом с деталями» стал бы событием). Это правильное, интеллигентное сосуществование классики и современности. Они друг в друга проникают: в «дом с деталями» проникли стеклянные поверхности, а на стеклянной коробке «проступил» задний, более монументальный, классический фасад.

Брошь на потертом пальто
Идея перенесения в Москву прекрасных цитат близка и Максиму Атаянцу. Его портик, обозначающий вход в квартиру, — парафраз античной библиотеки Цельсия в Эфесе. Двухэтажный портик приставлен к четырехэтажному кирпичному дому около Зачатьевского монастыря. Можно говорить о том, что колоннада композиционно не очень сочетается с домом. Что она слишком хороша на фоне нашей разрухи, как брошь тончайшей ювелирной работы на потертом пальто. Но при московском дефиците красоты выбирать не приходится. Наоборот, благодаря колоннам банальный красный кирпич фасада неожиданно напоминает о Венеции.

Введенный во дворянство
Дом в Лёвшинском Ильи Уткина носит обязывающее имя «Дворянское гнездо». За «Гнездо» архитектору пришлось воевать три года. Не зря. Дом хорошо нарисован и качественно выполнен, особенно головы атлантов, поддерживающие балконы. Автор считает, что архитектура должна «лечить» город. Действительно, по масштабу, пропорциям фасадов дом хорошо вписался в среду. Но детали более жесткие по сравнению с окружением. Где ждешь завитка, там прямая линия, где хочется рельефа, там плоско. Современную жесткость форм компенсируют две романтические башни на крыше (одна из них, полукруглая на углу, ответила ротонде ампирного домика напротив). Холл украшают фигуры атлантов и люстры, выполненные по авторским эскизам.

Как отличить подлинник от подделки
У хорошей классики есть три критерия. Самый главный — «как придумано», качество архитектурной мысли, работа мозга. Второй критерий — «как сделано». Это качество ремесленной работы. Третий — «из чего сделано», натуральные материалы. Относительно мысли. Филиппов и Уткин доказали свою эстетическую состоятельность еще двадцать лет назад. Они выиграли несколько международных конкурсов концептуальной бумажной архитектуры. До этого единственным вкладом России в мировую архитектуру считался конструктивизм 1920-х годов. Второй раз мир нас оценил в 1980-х. Причем оценил именно мысль, изобретение, ведь в бумажной архитектуре нет ничего другого. Живя за железным занавесом, бумажники творили независимо от западных течений, черпали идеи из здешнего контекста. Поэтому избежали вторичности, когда все бросились подражать Западу. Бархин и Атаянц стали классицистами, плывя против течения. Первый в конце 1990-х, наперекор мейнстриму, сделал фасад банка на Новинском бульваре, который можно принять за исторический. Второй перессорился с профессорами Академии художеств, сделав блестящий классический диплом. У каждого из архитекторов свой путь, несомненна — авторская уникальность. И главное, они показали: можно не смотреть на Запад. У нас есть что продолжать.

Национальный ресурс
Классика сегодня — единственная оригинальная архитектура, которую может предложить Россия миру. С ней много возни. Ее трудно сочинять, потому что разница между классикой и модернизмом, как между симфонией и песней. Ее трудно чертить, потому что много деталей. Ее трудно воплощать, потому что приходится биться с заказчиком и строителями. Но раз уж мы обзавелись национальным достоянием, можно постараться. Оно должно быть из натуральных материалов. Не пенопласт и гипс, даже не штукатурка, а камень, кирпич и дерево — материалы классики. Детали Бархина были бы еще прекраснее в мраморе, а колонны Филиппова — в камне. Атаянцу повезло: его портик изваян из травертина, поскольку заказчик, владелец фирмы «Керамос» Илья Савельев, не только любит и ценит классический стиль, но и способствует его развитию. Что касается ремесленного качества, ситуация в России в целом легче, чем на Западе, потому что ручной труд здесь не требует запредельной оплаты, а именно он, наряду с изобретением архитектора, гарантирует зданию уникальность.

Рыцарский турнир
Филиппов как-то сказал, что он двадцать лет ухаживает за девушкой по имени «классика». Видимо, именно такое серьезное, рыцарское отношение к ней всех четверых архитекторов приводит к тому, что они беспощадно критикуют друг друга, относятся к творчеству коллег крайне ревниво. Это и неудивительно: ведь они служат одной Прекрасной Даме. И в этом их отличие от большинства архитекторов, которые служению предпочитают ни к чему не обязывающий «гражданский брак».

Фанатизм Его Высочества
Рыцарское соперничество прекрасно, но оно же и вредит делу. Нашим бы классикам примириться, объединиться, манифест издать, книжку. Их западные единомышленники, сторонники классического движения 1980-х, были дружнее и бойчее. Им, впрочем, повезло: фанатом классической традиции оказался сам принц Чарльз. Он инициировал ряд телепередач, в которых традиционную архитектуру настойчиво отождествлял с экологическим движением. Чем завоевал общественное мнение. Пример подала королевская администрация, заказав виллы в Риджентс-парке, затем была библиотека в Оксфорде и т.д. Классицисты всех стран объединились и понастроили вилл и поселков по Европе и Америке.

О пользе пижонства
Заказчиками классики всегда были эстеты, пижоны и снобы. Римские патриции устраивали себе роскошнейшие загородные виллы. Ренессанс начался с того, что кучка друзей влюбилась в античную литературу, а там и архитектура пошла. В начале XVIII века английские аристократы-либералы демонстрировали свою свободу от власти с помощью стиля. Власть насаждала барокко, а они заказывали виллы в стиле Палладио. В России у классики тоже нашлись поклонники. Когда Екатерина разрешила дворянам не служить, они срочно поехали в деревню, и случился расцвет русской усадьбы. А неоклассику Серебряного века оплачивали банкиры. О монархах нечего и говорить: те классику обожали. Российские заказчики быстро учатся. Судя по моде на антиквариат, скоро появятся и ценители классической архитектуры. Народ ездит за границу, смотрит антики, разбирается. Роль принца Чарльза мог бы взять на себя какой-нибудь олигарх. Строящие новую классику одаренные российские архитекторы — наш национальный ресурс. Не хуже нефти и получше футбола.