Крупный советский зодчий

Чечулин, несомненно, советский, даже больше своего учителя, главного советского архитектора, «отца Мавзолея» Алексея Викторовича Щусева. Потому что никакого отягчающего дореволюционного опыта не имел, а имел правильное рабочее происхождение и огромное желание жить и работать. И всю карьеру «от Ильича до Ильича», до самой смерти в 1981 году, был самым советским из советских архитекторов, правильно меняя ориентиры.

В 1935 году построил кинозал в Кремле, чтобы Сталину было откуда следить за кинопроцессом, одобрять Александрова и поправлять Эйзенштейна. Построил гостиницу «Россия», чтобы Хрущев селил там делегатов съездов и гостей молодежных фестивалей. Построил, напоследок, для Брежнева Дом Советов РСФСР, который станет потом ельцинским Белым домом.

Чечулин, несомненно, зодчий, то есть не забубенный проектировщик, а архитектор-начальник. Пост главного архитектора Москвы, который он занимал с 1945-го по 1949-й, исключительно ему шел. Идея строительства высоток была выдвинута автором Дворца Советов архитектором Борисом Иофаном, но именно Чечулин довел ее даже не до планов и перспектив, а, что куда более важно, до соответствующего постановления Совмина. Семь высотных зданий было построено в Москве, построили бы и восемь, не пожадничай Чечулин, как настоящий зодчий, и не возьми себе целых два заказа. Один — дом на Котельнической набережной — он таки построил, второй, в Зарядье, самый масштабный, самый парадный, господствующий над Кремлем,— упустил. Успел только заложить фундаменты с грандиозным министерским бомбоубежищем. И уже потом, когда возводил на месте несостоявшегося своего триумфа гостиницу «Россия», разместил там кинозал. То есть, как подобает настоящему зодчему, был он настойчив. И еще был памятлив. Когда окончательно похоронил несчастный проект своего соперника Иофана, залив зияющие фундаменты Дворца Советов водами бассейна «Москва». Он бы с легкостью и храм на этом же месте построил, но, увы, не дожил.

Его сосед по нынешней выставке и преемник на посту главы московской архитектуры Александр Власов — автор нескольких блистательно талантливых проектов и множества средних вещей. У Чечулина нет такого блеска, зато он фантастически ровен и четок в своих ответах на предложенные ему задачи.

Об этом ясно говорят вещи с выставки. Кинотеатр «Москва» — как он придумывался тогда «Государственный Академический кинотеатр»,— с голубым небесным плафоном, роскошными балконами и ложами, не хуже какого-нибудь нью-йоркского или парижского «Рекса». Зал Чайковского с его унаследованным от Театра Мейерхольда революционным амфитеатром и наведенным Чечулиным дачным уютом. Пергамский алтарь входов в метро «Динамо». Парадная «Комсомольская-радиальная», свернувшая московское метростроительство к «дворцам под землей». Гостиница «Пекин» с поражавшим поколения москвичей китайским рестораном и вознесенным над площадью храмом неизвестно какой религии. Все это в отличных перспективах, сделанных под пристальным руководством мастера. Художник, готовивший для Чечулина «показуху» (подрамник, который предстояло везти на утверждение), рассказывал мне такую историю. Отмывка высотки на Котельнической выходила на славу. Стройная башня со шпилем поднималась в небеса. Навстречу ей сквозь просвет в облаках пробивались лучи солнца. Показали Чечулину. «Смыть облака! Там,— перст в небеса,— не любят облаков».

Зодчий понимал правильное обхождение, этому нынешним учиться и учиться. Вот на перспективе с Домом Советов РСФСР, которую носили главному архитектору Москвы Посохину на утверждение, изображена (пусть на заднем плане, но внушительно) высотка на площади Восстания, произведение оного главного архитектора. Заметим, не здание СЭВ того же Посохина, а именно высотка, полученная когда-то Посохиным из рук царившего в то время в Москве Чечулина.

И, разумеется, Чечулин — крупный. Немаленький человек, что называется в теле, особенно в пожилом возрасте. На фотографии со скульптором Томским они позируют как два добродушных сановных кита. В жизни он явно не мелочился и жил в три горла, как и полагалось тогда крупному советскому зодчему, заслуженному, а там и народному советскому барину.

Это отчасти следует из авторского живописного полотна «Празднование Нового года в квартире на Чкаловской в 1947 году». Красного дерева мебель, белого полотна скатерть, индейка на блюде, салаты и рыбы, золотые конфеты горкой, заливное, икорка, понятно, шампанское, прозрачные графинчики, для женщин — красненькое.

Семейная живопись на выставке в МУАРе— вообще неожиданный подарок, не хуже проектов отсчитывающая движение времени. То семья на дачной веранде, большая, породистая, красивая, прожорливая, должно быть, семья. Вот портрет жены 20-х годов, бумага, карандаш. Жена — веселая женщина 20-х в цветном платке. Вот портрет дочери в свадебном платье, и это уже портрет 50-х, и техника посерьезнее — холст-масло, и женщина из какого-нибудь фильма «Весна». И, наконец, бушующий дачный натюрморт— стол на давешней веранде, заваленный сельхозплодами, да какими. Белый гриб размером с барабан, гладиолусы как тропические хризантемы, ощипанная курица в страусиных статях, тыква-рекордсменка. Неужели осьминог? Нет, жирные и длинные корни петрушки. Картина не подписана, этикетку не успели повесить к открытию, но я почти уверен, что название звучит так: «Советская природа приносит дары крупному советскому зодчему».