Золотая шапочка. Доминик Перро станет автором Мариинки-II

В январе 2002 в Санкт-Петербурге разразился форменный архитектурный скандал. Директор-худрук Мариинки Валерий Гергиев и тогдашний шеф Госстроя Анвар Шамузафаров представили проект известного американского архитектора Эрика Мосса. Городская общественность быстро отмобилизовалась и разнесла Мосса в пух и прах, объяснив, что у самих архитектора найдутся. Вице-губернатор Петербурга Александр Вахмистров заявил, что вид моссовского проекта "вызывает шок, и если бы проект был осуществлен, он вызвал бы колоссальный диссонанс". Коммерсантъ первым объявил тогда о "крахе русской архитектуры"
Газеты подхватили скандал, одни жалели Питер, другие - Мосса, и вскоре всем стало ясно, что не избежать конкурса, причем международного и с международным жюри. Конкурс "Мариинский II" , в котором приняли участие 11 архитектурных команд из России, Швейцарии, Франции, Австрии, Голландии, США и Японии был с большой помпой объявлен в прошлом декабре. Среди иностранных архитекторов — были швейцарец Марио Ботта японец Арата Исодзаки, американец Эрик Оуэн Мосс, француз Доминик Перро, австриец Ханс Холляйн, голландец Эрик ван Эгераат. Состав русских участников был также достаточно авторитетен. Предсказать результат конкурса никто не брался.
В мае проекты прибыли в Питер и - беспрецедентный случай - были выставлены для публики в залах Академии художеств. Общественность аккуратно ходила на выставку и заполняла книги отзывов. Общий смысл отзывов, не надо нам иностранцев, не надо нам ничего. Профессиональные критики, которые не могли повторить эту народную мудрость, стали выбирать. И самым заметным все, не сговариваясь, назвали проект Доминика Перро. Хотя потом высказывались - кто за Андрея Бокова и Олега Романова, кто за Исодзаки, кто - за Холляйна, кто за Эгераата. Были противники и у самого конкурса, вполне разумные и влиятельные, вроде искусствоведа Ивана Чечота, сказавшего, что появление нового театра, окончательно превратит старый из живого театра в музей и назвавшего съехавшуюся архитектурную братию "густопсовыми глобалистами"
Так получилось, что проект Перро я увидел первым в России (вот так-то!) - он показал его мне после своего мастер-класса в Москве. Театр под золотым решетчатым коконом выглядел настолько непривычно, что в продолжение всего компьютерного ролика я думал, что Перро разорвут в Питере на куски. Этот проект был еще радикальнее, чем проект Мосса.
— Глупо делать конкурсный проект, руководствуясь соображениями вежливости, — отмел мои сомнения Перро.
В Питер архитекторы слетелись 26-го для того чтобы по очереди представить свои проекты. Выставка была заперта и под замком работало жюри, а мастера мировой архитектуры слонялись по городу, читали от нечего делать лекции и ворчали, что они не мальчишки, чтобы дожидаться под дверью, когда позовут.
Удивительным образом, слухов о ходе судейства не просачивалось, разве что жалобы на строгости "не отвлекаться, не курить, не переговариваться". Да еще можно было видеть подъезжавшие к Академии художеств микроавтобусы откуда выгружали воду и хлеб — запакованные в пластик пайки для членов жюри и технического персонала.
О чем-то можно было догадаться во время защиты проектов - будущий хозяин театра Валерий Гергиев явно не собирался выслушивать всех подряд, и его предпочтения стали тут же ясны. Бродили слухи, составлялись и менялись тройки лидеров. Перро-Ботта-Боков, Перро-Исодзаки-Холляйн, Перро-Холляйн-Эгераат, в итоговой схватке сошлись "отец постмодернизма" 70-летний Ханс Холляйн и "новый модернист" 50-летний Доминик Перро.
Тем не менее на объявление пришли все. И с опозданием на какой-то час (ждали Валерия Гергиева) решение было объявлено. Из 13 членов жюри двое - за Холляйна, остальные - за Перро. Пока толпа журналистского ликования сметала Перро, я высматривал проигравших.
На Мосса было жалко смотреть. Ясно было, что он пошел до конца, не отступил и не согнулся, но от этого веяло не солдатской твердостью, а университетским занудством. Он и вправду расчистил дорогу новым проектам свох конкурентов, но совершенно не желал смириться с этой своей конкретно-исторической ролью.
— Фуксас сказал мне - зачем ты участвуешь, у тебя нет никаких шансов, И это член жюри! Позор!
Мосс явно ошибся, причем дважды, во-первых, согласившись участвовать в новом конкурсе, во-вторых, переделав свой проект и превратив его в печальное напоминание о первом. Почетный диплом он получал с убитым видом. А ведь мог бы заподозрить неладное уже по той любви, которой на сей раз окружил его Питер, в прошлый раз рвавший его на куски. Такой любовью здесь пользуются только аутсайдеры. На сей раз большинство возмущалось именно Перро, грозно спрашивая А кто станет мыть ваш золотой кокон? А убирать за вами кто будет? Здесь за вами убирать никто не будет. Здесь уборщиков нет!
Печален был милейший профессор Марио Ботта, у которого хронически не складываются отношения с Санкт-Петербургом. Уже два его проекта увязли в болотах, теперь пропал и третий, хотя многие отмечали, что он едва ли ни наилучшим образом продуман с точки зрения механизма театра. "Я вот не еврей, но я же сделал синагогу - отвечал мне на это швейцарец.
Многие держали за ван Эгераата и его "Руку Ангела" — так он назвал свой прoект ".. под покровом белым ночей убаюкивают звуки музыки Рукой Ангела (это из пояснительной записки, разве что не положенной на музыку). Ван Эгераат со своим артистическим зачесом и в костюме с люрексом потом подошел и грустно и одновременно иронически поздравил Перро: Кто вы, а кто я… Я делаю обычные коммерческие проекты, а хотелось бы сделать что-нибудь культурное, театр, например.
Арату Исодзаки утешали и худрук Гергиев и министр Швыдкой. Его проект — оммаж русскому конструктивизму — был на выставке одним из самых красивых. Искусствоведы разглядывали перспективу, в которой угадывались "горизонтальные небоскребы" Лисицкого и горделиво вспоминали, откуда есть пошла современная западная архитектура. Но видимо город, уже однажды при Сталине замазавший свой конструктивизм классическим декором, не готов был пойти на новый круг. Так, наверно, проиграл бы русский архитектор, предложи он на конкурс по пекинской опере здание в виде иероглифа.
Проект Андрея Бокова и Олега Романова сложный, внимательный к контексту (они единственные, кто попытался сохранить сталинское здание ДК Первой пятилетки) оказался даже слишком тонким, хотя многие идеи были очень интересны вроде входа в новый театр с той же площади, что и в старый. Их работа была похожа и на проект Ботта и на проект Перро, но жюри явно захотелось увидеть один очевидный прием вместо суммы нескольких. Кроме того против русских участников на сей раз играла конъюнктура.
Победа русского была бы конечно лестна, но породила бы сомнения в объективности (а что поделать, если на всех последних конкурсах русских тащили за уши) и вообще убила бы идею международного соревнования. А организаторов бы подвела под монастырь за растрату казенного полумиллиона. В конце концов, здесь не было новичков, русские команды не на помойках нашли и почему тогда — вместо многомесячных и многотысячных страданий с собиранием звездной сборной по всему миру — не перейти улицу и не заказать проект давно знакомому человеку. Поэтому Боков и Романов спокойно пожали руку Перро перед премированным проектом.
Проект Перро обманчиво прост. Здание простых форм из темного мрамора и стекла, замкнутого днем и светящегося вечером, закрыто со стороны Мариинского театра огромным золотым коконом, работающим в панораме плоского Санкт-Петербурга как еще один купол. Со стороны площади золотая сетка создает фон для исторического здания театра а на другой стороне Крюкова канала принимает под свою сень некое третье пространство, принадлежащее одновременно и театру и городу.
Эта идея городского и театрального фойе одновременно - одна из самых привлекательных черт проекта Перро. На дальних точках — впечатляющий объем, отмечающий театр в городе, вблизи демократичное и гостеприимное пространство, связывающее огромный новый театр с тканью старого города.
Именно сочетание простоты приема и сложности восприятия сделали проект Перро безусловным фаворитом конкурса. Другие предложения казались даже более проработанным и потому закрытыми для совершенствования. Перро не стал заниматься упражнениями по прорисовке фасадов, не притворялся, что заранее продумал любую мелочь, но ясно дал понять, насколько богатым и сложным может быть воплощение его простой идеи. Проект Перро — набросок, в котором скрыто очень многое Именно эта свобода определила выбор, и за Перро горой встала техническая служба Мариинского театра - люди работавшие на главных мировых сценах, поняли, что именно этот вариант даст им больше всего возможностей.
— Ну вот победил Перро. Что дальше — будете его ломать через колено? спросил я главного архитектора Петербурга Олега Харченко.
Ну вот еще - обиделся Харченко — зачем тогда конкурс было городить.
— Наверное, денег не дадите? - спросил я министра культуры Михаила Швыдкого. — Говорят, из обещанных 100 миллионов дадут 80, а то и 60. Нет — обиделся министр никакие не 60 или 80, а 100 или 120.
Впервые за последние 70 лет проведен открытый для иностранцев конкурс, честность которого пока никто не ставит под сомнение. Впервые жюри, в котором сидели рядом русские и иностранцы пришло к единому решению, и выбрало из всех представленных объективно лучший проект. Впервые о решении жюри узнали не за два месяца до объявления результатов и саспенс в зале был натурально оскаровским.
И все равно было очень тревожно. Пока победители обнимались а неудачники проклинали судьбу, я пытался понять, почему. Одни натурально разводили руками, никак не в силах поверить, что конкурс прошел честно и без скандала. Другие сокрушались, стоило ли убивать Мосса, чтобы получить за это Перро - в бок. Ни и это меня не волновало. Третьи, и я в том числе, думали о том, что дальше. Да, победил лучший проект из представленных, но дело не только в Мариинском театре. Если он будет построен, начнется новый этап и в архитектуре Петербурга и в русской архитектуре в целом. Крах и импотенция охранительной архитектуры "в стилях" (наследие все того же Ханса Холляйна) с избытком явленный в лужковской Москве - станет совершенно и окончательно очевиден. И что же тогда будет? Новый модернизм? Новое обращение с историческим городом? Хотим ли мы этого? Хотят ли русские войны? Хотят, хотят, хотят.

"Из вежливости архитектуру не создашь"
Корреспондент Ъ АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ встретился с победителем конкурса ДОМИНИКОМ ПЕРРО.


— Вы были фаворитом конкурса. Вы это знали?. Вы приехали за победой?
— Нет, совсем нет. Вы же видите, приехали все, каждый надеялся победить. Жюри есть жюри, его не заставишь делать то, что ему не хочется. Возникнут споры, особые мнения, конкурс будет замаран сразу. Что же касается фаворита, знаете, я вспоминаю другой свой главный конкурс - на Национальную библиотеку в Париже. Жюри заседало три дня. Председателем жюри был Пей, создатель пирамиды Лувра. Он мне потом сказал - слушай мы в первый день обошли все проекты и ты уже выиграл. Сложнее было определить второго и третьего. Так и бывает на конкурсе - ты либо сразу побеждаешь, либо нет, торговля, доводы, тут ничего не решит.
— В чем секрет выигрыша?
— Работать для себя. Если ты слишком внимательно читаешь программу конкурса, смотришь, кто твои соперники, кто сидит в жюри и стараешься все учесть и всем угодить, считай приграл.
— А как же контекст, Петербург Достоевского и все такое…
— Мне кажется, что учет контекста очень важен, но если выступить только с предложениями, продиктованными правилами вежливости к контексту, то это не творческий подход. Я вам говорил и повторю - из вежливости архитектуру не создашь. Что-то должно исчезнуть и тогда появится новое.
— Как бы вы определили новизну своего проекта?
— Я бы сказал: осторожнее, здесь не все так просто, здесь не все так, как кажется. Есть золотая шапка, но это не купол. Есть театральное фойе, но туда попадают не по билетам, есть классический зал, но это не зал старинного оперного театра, а совсем другая субстанция
— Меня очень заинтересовало название курса, который вы читаете в Цюрихском университете - "право на снос" .
— Студенты должны понимать две вещи. Во-первых, город должен меняться и он будет меняться, хотим мы того или не хотим. Из этого следует второе. Если я что-то хочу снести, давайте задумаемся, что я построю на этом мечте, будет ли лучше. Это учит ответственности.
— Вы государственный архитектор, вы признались, что у вас никогда не было частного заказа. Легко ли быть политиком в архитектуре?
Это одновременно и преимущество и большое неудобство. Например, во Франции я каталогизирован и классифицирован как архитектор социалистов, архитектор эпохи Франсуа Миттерана. Для энциклопедии, может, и неплохо, а вот работать сейчас во Франции с таким ярлыком трудно. Трудно работать во Франции архитектору прошлого президента республики.
— Вы работаете во всем мире. Как вам удается приспосабливаться к новым условиям.
— Я работаю в связке с местными архитекторами, которые лучше знают конкретные условия. Я вообще вижу, что заказы становятся все более интернациональными. Очень скоро в Европе будут не национальные, а европейские архитектурные бюро. Например, в моем парижском бюро французы - меньшинство.
— И вы теперь откроете бюро в Санкт-Петербурге, как открывали в Берлине и Мадриде.
— Я думаю об этом. Только думаю.
— И вообще — что теперь, после победы? Что вам сказали организаторы конкурса: "Ждите, мы вам обязательно позвоним"?
— Надеюсь, что и дальше все будет так же хорошо организовано. Но правда, дня три хотелось бы ни о чем больше не думать. Устрою себе сегодня настоящую "белую ночь"
— Хорошо быть победителем. А каково проигравшим?
— Отлично знаю, каково. Я тут прикинул, что участвовал за свою жизнь примерно в 200 конкурсах. 40 выиграл, казалось бы, немало, но ведь 160 проиграл.