22.12.2004
Алексей Тарханов //
Коммерсантъ, 22.12.2004
Застенки модернизма. "Москва–Берлин" в Музее архитектуры
- Наследие
- Репортаж
- выставка
В понедельник в Государственном музее архитектуры имени Щусева открылась выставка "Москва–Берлин. 1950-2000", завершающая программу Российско-германских культурных встреч. Посмотреть на любимые города явился АЛЕКСЕЙ Ъ-ТАРХАНОВ.
Директор музея и один из кураторов выставки Давид Саркисян напомнил о выставке 1996 года "Москва–Берлин. 1900-1950", показанной в берлинском Мартин-Гропиус-Бау и в московском ГМИИ,– гигантской, роскошной, подробной до тяжеловесности. Ее продолжила прошедшая в этом году в Историческом музее "Москва–Берлин. 1950-2000", сконцентрировавшаяся в основном на изобразительном искусстве. По словам господина Саркисяна, именно Государственный музей архитектуры им. А. В. Щусева вместе с кураторами предложили дополнить "главную" выставку специализированным архитектурным продолжением и были поддержаны Минкультом.
Жанр выставки-комментария освободил кураторскую команду (Елена Гонсалес, Николай Малинин, Филипп Мойзер, Григорий Ревзин, Сергей Чобан) от воссоздания того контекста, в котором жила архитектура в двух страннейших столицах ХХ века, которыми были на нашей памяти Москва и Берлин. Из всех исторических реалий сохранили единственную, хотя и самую важную – Берлинскую стену, разделившую западный и восточный мир в одном отдельно взятом городе.
Само существование стены превратило тогда Берлин в двойное выставочное пространство: по одну и по другую сторону два лагеря экспонировали свои достижения – экономические, культурные и архитектурные. Причем два Берлина соревновались не сами по себе. Прямо за стеной Западного Берлина начиналась Москва, растянувшаяся от моря до моря, и Унтер-ден-Линден переходила в Сталин-аллее. Точно так же и Западный Берлин простирался далеко за Атлантический океан, что и подтвердил президент Кеннеди, сказавший: "Все мы, в западном мире, берлинцы".
Момент перехода из мира в мир, легального или нелегального (за который восточногерманские пограничники стреляли со своих вышек), был чем-то невероятным. Надо сказать, и до сих пор путь из бывшего Восточного в бывший Западный на верхней палубе автобуса поразителен: зеленая пауза между городами сохранилась и переход чувствуется почти физически. Тогда же это было, без преувеличения, чем-то равным выходу в космос или проникновению в фараонову гробницу.
Видимо, именно этот переход между пространствами и был идеей устроителей, которые протянули через залы Музея архитектуры пенопластовую стену, увенчанную декоративными веночками колючей проволоки, и развесили по обе стороны от нее фотографии зданий, принадлежавших двум мирам. А на белую стену спроецировали снимки рядовых архитектурных зданий Москвы, Западного Берлина, Восточного Берлина вперемешку.
Итог предъявляет совершенно удивительную реальность. Среда разных городов по разные стороны стены оказалась практически идентичной. И справа, и слева обнаружились столицы победившего модернизма, памятного нам по эпохе хрущевских пятиэтажек: два разрушенных города – с той разницей, что Берлин бомбили союзники, а Москву разрушали строители.
Глядя на этот самый Москва–Берлин, застроенный панельными трущобами, заваленный грязным снегом и заросший сорной травой, веришь, что modern architecture и вправду обрушилась на город с разрушительной силой "летающих крепостей". Кураторы настойчиво подсказывают вывод, что вирус модернизма насмерть поразил ослабленную после войны Европу и никакая стена не стала этому вирусу достаточной преградой.
Стена в общем-то гадость, но и строительство ее, и ее снос были эмоциональными всплесками, политической истерикой. Хотя, справедливости ради, без первого не понадобилось бы и второго. Жаль, что стена в экспозиции уже разрушена и не позволяет даже в музейном порядке насладиться переходом из одного пространства в другое и поразиться их сходству.
Можно, конечно, говорить, что западноберлинский модернизм приходил к нам с опозданием на десятилетия, изготавливался в десятки раз хуже, а имя одного автора заменялось десятиступенчатым творческим коллективом под руководством Посохина-отца. Мысль о том, что никакого антагонизма между двумя архитектурами по обе стороны стены не было,– одна из действительно неожиданных и действительно спорных. Но уже ради нее стоило заводиться с выставкой.
Три "Москвы–Берлина" показали главное: как мы ни высмеивали друг друга, сколько ни строили стен, а происходило вокруг одно и то же – что при Сталине–Гитлере, что при Хрущеве–Аденауэре, что при Брежневе–Брандте–Хонеккере. Открытие, что мир один и тот же, даже по виду, и нас уже целый век призывают бороться с Западом, чтобы сделать то же самое, с большим опозданием, значительно худшего качества, но под руководством собственных, а не заемных идиотов – неплохое закрытие Российско-германских культурных встреч.
Комментарии
comments powered by HyperComments
Жанр выставки-комментария освободил кураторскую команду (Елена Гонсалес, Николай Малинин, Филипп Мойзер, Григорий Ревзин, Сергей Чобан) от воссоздания того контекста, в котором жила архитектура в двух страннейших столицах ХХ века, которыми были на нашей памяти Москва и Берлин. Из всех исторических реалий сохранили единственную, хотя и самую важную – Берлинскую стену, разделившую западный и восточный мир в одном отдельно взятом городе.
Само существование стены превратило тогда Берлин в двойное выставочное пространство: по одну и по другую сторону два лагеря экспонировали свои достижения – экономические, культурные и архитектурные. Причем два Берлина соревновались не сами по себе. Прямо за стеной Западного Берлина начиналась Москва, растянувшаяся от моря до моря, и Унтер-ден-Линден переходила в Сталин-аллее. Точно так же и Западный Берлин простирался далеко за Атлантический океан, что и подтвердил президент Кеннеди, сказавший: "Все мы, в западном мире, берлинцы".
Момент перехода из мира в мир, легального или нелегального (за который восточногерманские пограничники стреляли со своих вышек), был чем-то невероятным. Надо сказать, и до сих пор путь из бывшего Восточного в бывший Западный на верхней палубе автобуса поразителен: зеленая пауза между городами сохранилась и переход чувствуется почти физически. Тогда же это было, без преувеличения, чем-то равным выходу в космос или проникновению в фараонову гробницу.
Видимо, именно этот переход между пространствами и был идеей устроителей, которые протянули через залы Музея архитектуры пенопластовую стену, увенчанную декоративными веночками колючей проволоки, и развесили по обе стороны от нее фотографии зданий, принадлежавших двум мирам. А на белую стену спроецировали снимки рядовых архитектурных зданий Москвы, Западного Берлина, Восточного Берлина вперемешку.
Итог предъявляет совершенно удивительную реальность. Среда разных городов по разные стороны стены оказалась практически идентичной. И справа, и слева обнаружились столицы победившего модернизма, памятного нам по эпохе хрущевских пятиэтажек: два разрушенных города – с той разницей, что Берлин бомбили союзники, а Москву разрушали строители.
Глядя на этот самый Москва–Берлин, застроенный панельными трущобами, заваленный грязным снегом и заросший сорной травой, веришь, что modern architecture и вправду обрушилась на город с разрушительной силой "летающих крепостей". Кураторы настойчиво подсказывают вывод, что вирус модернизма насмерть поразил ослабленную после войны Европу и никакая стена не стала этому вирусу достаточной преградой.
Стена в общем-то гадость, но и строительство ее, и ее снос были эмоциональными всплесками, политической истерикой. Хотя, справедливости ради, без первого не понадобилось бы и второго. Жаль, что стена в экспозиции уже разрушена и не позволяет даже в музейном порядке насладиться переходом из одного пространства в другое и поразиться их сходству.
Можно, конечно, говорить, что западноберлинский модернизм приходил к нам с опозданием на десятилетия, изготавливался в десятки раз хуже, а имя одного автора заменялось десятиступенчатым творческим коллективом под руководством Посохина-отца. Мысль о том, что никакого антагонизма между двумя архитектурами по обе стороны стены не было,– одна из действительно неожиданных и действительно спорных. Но уже ради нее стоило заводиться с выставкой.
Три "Москвы–Берлина" показали главное: как мы ни высмеивали друг друга, сколько ни строили стен, а происходило вокруг одно и то же – что при Сталине–Гитлере, что при Хрущеве–Аденауэре, что при Брежневе–Брандте–Хонеккере. Открытие, что мир один и тот же, даже по виду, и нас уже целый век призывают бороться с Западом, чтобы сделать то же самое, с большим опозданием, значительно худшего качества, но под руководством собственных, а не заемных идиотов – неплохое закрытие Российско-германских культурных встреч.