Мы простимся на понтах.

Жизнь - это, понятно, река. Непрерывное движение, обновление, текучка, суета. Короче, мейнстрим со всеми его оптимистическими радостями: современности, причастности, актуальности. А мосты - это паузы. Перпендикуляр. Другое. Эту оппозицию конкурс "Мост 21 века" замечательно иллюстрирует. Есть какой-то процесс, все чего-то строят, но неизбежно зависят от денег, заказчика, места. И поэтому все в принципе предсказуемо. А тут возникают вещи из какого-то совсем иного, параллельного (перпендикулярного) мира. Мост-облако. Мост из воды. Мост в подвале. Или мост, идущий параллельно реке - и уже тем перпендикулярный.

Эта посторонность текущему процессу есть неотъемлемое свойство "бумажной архитектуры" (БА). Изначально не думая о реализации, она оперировала самыми фантастическими материалами и продуцировала самые гениальные идеи. Но, обладая этим роскошным потенциалом, русская архитектура им так и не воспользовалась. БА отходит в историю, студенты МАрхИ проектируют для нее музей, Юрий Аввакумов выдвигается на Госпремию - короче, в реальное строительство "бумажники" не встроились. Локальное же возрождение БА происходит уже второй раз - и снова благодаря мостам (не говоря о том, что и в начале ее тоже был мост - конкурс японского журнала JA 1987 года). В 1997 году Британский совет привез в Москву выставку "Ожившие мосты", а в дополнение к ней был устроен конкурс на проект обитаемого моста в реальной градостроительной ситуации. Уходили под воду коринфские капители моста "Памяти Третьего Рима" (Александр Бродский), взлетали, чтобы разминуться, стрелы "Красной горки" (Юрий Аввакумов), надувался кислотными шарами "Мост виртуалов" (Андрей Чельцов), катились "Волны времени" Юрия Кузина, пересмешничал и карнавальничал "Красный мост" Михаила Белова. Однако построен был на заданном месте совсем другой мост - "Багратион". Эта хрустальная сарделька сопрягается с БА только своей утопичностью - ибо ведет в Сити, то есть в никуда.

Дабы не провоцировать подобных конфузов, куратор проекта Ирина Коробьина не стала предлагать архитекторам конкретного места. Задан был просто мост: ХХI века, в Москве и еще - "остроумный". Последнее несколько озадачивало, поскольку вообще-то вся БА была сплошное остроумие, а предложение пошутить на заказ обычно кончается кавээновской пошлостью. Но тут вместо КВН нам показали "Очевидное - невероятное". Борис Улькин сочинил мост из прозрачного углепластика, который наполнен водой, а в ней плавают шары с газом. У Ксении и Михаила Скороходов газом заполнено уже все пространство "Моста Облака", которое болтается над Строгинским мостом, "соединяя" Тушинское авиаполе и Строгинский залив. Поскольку практической необходимости в этом соединении нет, речь идет, видимо, о визуальной реабилитации пустых пространств. А может, это просто клевый аттракцион. Или передвижной монумент генералу Нобиле. Или пародия на Кристо, который закутывал в золотистые шелка парижский Понт-Неф, а тут в целлофан завернули пустоту.

Некоторое отношение к Парижу имеет и "Беговой мост" Юрия Кузина, поскольку изрядно напоминает мельниковский проект моста-гаража через Сену. Только там сила человека была метафоризирована (вся махина держалась на плечах мускулистого качка), а тут она становится реальной задачей. Горожанин в кроссовках накручивает метры и виды, подымаясь все выше и выше по пяти пандусам и с каждым уровнем преисполняется гордости за классический тип передвижения - поскольку с одной стороны больной Метромост, а с другой - почивший в бозе Андреевский.

Если кузинский мост зовет человека быть citius, altius, fortius, то "Кузнецкий мост" Владимира Тюрина совсем наоборот - предлагает расслабиться и получить удовольствие. Авторы проекта формулируют эдакое псевдовозмущение псевдопроблемой: как это так - слово есть, а попы нет? В смысле - где мост-то? Который Кузнецкий? И вообще безобразие: крутой подъем и гололед зимой. Дабы одним махом избавиться от этих недоразумений, архитекторы вставляют в пасть улицы стеклянную кишку, которая и мост реабилитирует, и пешехода избавляет от лишних мускульных усилий. И если согласиться с утверждением каталога, что стеклянная часовня Бродского-Уткина спровоцировала "Хрустальную часовню" Церетели, то остается предположить, что тут уже Церетели, доставший из-под земли Неглинку, сподвигнул Тюрина добывать из недр Кузнецкий.

Всерьез к мосту как к средству спасения движения "в условиях уплотнения городской ткани" отнеслись две команды. Видя, что зарываться в землю уже негде, а ставить поверх существующих улиц автобаны-дублеры есть преступление перед пейзажем, "Обледенение архитекторов" выдвинуло последний возможный компромисс: проложить трассы (авто и монорельса) непосредственно над руслом Москвы-реки, воткнув их в дно диковинными стеблями опор. Похожую идею параллельного моста разработала и команда Дмитрия Быкова - только уже вдоль Яузы и с пешеходно-торгово-развлекательными функциями.

В пику этому прагматизму - мост архитекторов Чукловых в собственной квартире, находящейся на первом этаже. Это такой домашний зверь вроде кошки или черепахи - которая, собственно, и инициировала проект, разнюхав под полом журчание вод. Воды оказались историческим ручьем Кукуй, который остается открыть, разобрав перекрытия пола и на их месте соорудив мост. А стены покрыть стеклами-слайдами на тему нашей "малой родины", превратив семейный альбом в краеведческий музей. И утереть тем самым нос новым русским с их жалкими бассейнами. И если раньше жители Лефортова тряслись над своими подземельями, не давая прорыть злосчастный тоннель, то теперь осознали свою мелочность и щедро жертвуют приватным пространством для осуществления скрытых резервов ландшафта.

Что сказать? Конечно, мосты уже не те. Вместо былой монументальности - легкость и прозрачность; вместо решения важных градостроительных задач - приватное, домашнее мостотворчество; вместо идеологемности - чистое эстетство; вместо привычного поперек - вдоль; вместо диалога - монолог. Они вообще больше не хотят ничего соединять. А если и общаться - то с небом, как деревянный мост с фотографии Ильи Уткина, или с какими иными мирами (с Крымского моста, как известно, можно увидеть Бричмуллу). То есть требуют себе некоего абсолютного значения, как тот символистский горшок у Мандельштама, который отказывался варить. Трагедийность моста возрастает: если раньше на нем прощались, то теперь на него падают - вдребезги, как Земфира.

Мосты желают летать (если не взаправду, как скороходовский дирижабль, то хотя бы метафорически - недаром Александр Асадов прицепил к новому мосту на 91-м километре МКАД эдакий пропеллер) или хотя бы плавать - как поплыл недавно Андреевский мост. Они не хотят быть похожими на вокзалы, как старый Крымский или Дорогомиловский, на самолеты - еще пожалуйста, а лучше - на булавки (проекты Асадова). В крайнем случае - быть эпиграфом к чему-то: взвалить на свои плечи "Рабочего и колхозницу" (проект реконструкции Смоленского метромоста; мастерская Сергея Ткаченко) или хотя бы вести к храму. Этот посохинский проект моста к храму Христа Спасителя обзавелся еще и башенками - хотя Роман Иванович Клейн, как мы видим на выставке, в последний момент образумился, и со своего Бородинского моста аналогичные предметы снял.

Впрочем, вторая часть проекта Москомархитектуры и "Архитектурной галереи", посвященная мостам существующим (эта выставка дополняет конкурс), свидетельствует, что между архитектурой бумажной и официальной по-прежнему лежит пропасть. И тут мост, похоже, невозможен.