Медитация на Семеновской. Теплосети как источник красоты

Взаимодополнительностъ оппозиций — два одинаковых объема, врезанных один в другой — создает острый эффект, и сначала кажется, что все придумано ради этого эффекта. Так, будто две вечные темы любого фасада - стена и окно - после долгих лет совместной жизни в истории архитектуры решились, наконец, окончательно разъехаться, и каждое из них образовало свое здание без помощи другого - одно целиком из окон, другое целиком из стены. Им трудно друг без друга - отлетевший кирпичный карниз над домом ясно свидетельствует, что место, занятое любимым ленточным окном, для кирпичной стены еще никем не занято, еще пусто. Но они справились. На одном участке, находящемся еще в совместном владении, стена и окно выстроили себе свои разные дома. Но парадокс этого здания заключается в том, что эта формальная игра — совсем не главное. Главное — интонация этой игры. Ключ к ней находится не снаружи, а внутри дома. Это широкое окно, в которое видны стволы растущих совсем рядом деревьев. Нет ни корней, ни крон — только фрагменты ствола, и очень близко, в упор. Картинка по духу очень японская. Эстетика фрагмента, пойманное в рамку мгновение случайного взгляда, вдруг обнаруживающего в ничем не примечательной группе зеленых насаждений у станции метро совершенство чистых линий дерева на прозрачной картинной плоскости воздуха. Пропорции окна повторяют пропорции интерьера, в целом — скорее широкие, чем возвышенные, они оставляют ощущение помещения тебе соразмерного, но странным образом предоставляющего возможность свободно двигаться в любом направлении. Это ощущение повторяется в интерьере дважды - в зале в целом и в небольшом полуэтаже-балконе, вставленном в зал. Так, будто архитектор захотел показать, что дело не в размерах помещения, а в качестве найденных пропорций — и в большом, и в меньшем размере они в равной мере создают странное сочетание уюта с простором. Просто как в кадрах японского кино. Японская интонация чрезвычайно важна. Японская архитектура остро авангардна, но в ней есть одна особенность - авангардизм выглядит глубоко естественным. Формальный жест никогда не кажется жестом, как-то у них так получается, что когда смотришь на наклонные полы, падающие стены, взорванные потолки, немедленно убеждаешься, что это истинное положение вещей и никак по-другому быть не может. Формальный жест провоцирует не движение в сторону возрастающего удивления, но в сторону некой медитации на тему о том, как разумно и эстетически полноценно устроен визуальный ряд окружающего мира. Вот это ощущение правильности всего происходящего и есть главное в здании. Из интерьера оно переходит наружу так же естественно, как взгляд из окна - к деревьям за ним, и ты ясно видишь, что все, что вышло — не столько эффектно, сколько не может быть иначе. Вот так и должно быть, что на одной площадке стоят два разных дома, и один врезается в другой как на фотографии при двойной экспозиции, потому что... Не совсем даже понятно, почему — свойство места, свойство Москвы, свойство сегодняшней погоды. Медитация — довольно специфический механизм, она просто переворачивает твое восприятие так, что на все происходящее ты начинаешь смотреть с приязнью и признанием, вместо того, чтобы приставать к дому с вопросом, с каких дел ты туг такой встал. Обнаружить такую интонацию на Большой Семеновской, в хаотическом нагромождении отвратительных строений, между Макдональдсом и гаражом — довольно странное открытие. Но чем больше я приставал с вопросами к автору — Николаю Лызлову - тем более удручающие ответы я получал. «Взяли геоподоснову. Посмотрели на сети. От каждой отступили на нормативный разрыв: пять метров от теплосети, метр от кабеля. Получили пятно. Его надо было связать со структурой застройки. Оказалось, ее как таковой нет. Нет сетки. Есть дома, которые все кокетливо повернулись в разные стороны. Это пятно и структура подсказали ход». Архитекторы, они, вообще, здорово помогают критику понять, чего почему. Я даже думаю, что в скором времени архитектурная критика совершенно поменяется и превратится в критику геоподоснов и трассы прокладки кабелей, поскольку именно здесь скрыта тайна архитектурного творчества. «Вялая аморфная линия кабеля определила общее невнятное решение комплекса». «От стиля жесткой подосновы архитектор плавно перешел к стилю мягкой подосновы». И так далее. Но по некотором размышлении понимаешь, что из этой позиции и рождается интонация. Потому что это интонация ограничения формального жеста. Архитектор не признает, что создал дом ради формальной игры - давайте ему поверим. Качество игры от этого не поменяется, но добавится понимание того, что каждый его формальный жест внутренне обоснован. «Подоснова и сети» приобретают особое значение - это природа города. И подчинение им есть подчинение принципу естественности. В результате получается архитектура как обнаружение естественного порядка вещей, и она настолько же таинственна и притягательна, насколько в принципе таинственен и притягателен этот порядок для человека без комплексов революционера. Полгода назад ведущий архитектурной полосы «НГ» провозгласил возвращение конструктивизма в русскую архитектуру, и я, честно сказать, отчасти забоялся. Потому что конструктивизм — это, в общем-то, архитектура штурма неба, а мы тут уже так наштурмовались, что мало не кажется. Но неоконструктивизм, если это он, приходит в форме прямо противоположной тому, чем был конструктивизм. Это искусство не штурма, но подчинения высшим принципам. Принципы могут формулироваться сугубо инженерно, но нас это не должно обманывать. Настроение борьбы меняется на настроение эстетически выверенной медитации над данностью. Если разделять убеждение конструктивистов в жизнестроительном потенциале архитектуры, то такое изменение вселяет радужные надежды. Представляете, в ближайшее время здание Лызлова перестроит вокруг себя жизнь, и, попадая в район Большой Семеновской, вы вдруг ощутите дух странного изысканного спокойствия, присутствие чего-то высшего, и мгновенно осознаете пронзительную красоту каждого кадра, который фиксирует ваш зрачок. Пока со всей территорией этого не произошло, но само здание действует именно так.