Мариинский тупик - 2

Для нашей страны это был, пожалуй, самый странный конкурс за всю ее историю. Подходя к зданию Академии художеств, я встретил конкурсанта Андрея Бокова.- Перро?- скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес он вместо приветствия.

- Перро, - поздоровался и я.
Потом встретился конкурсант Эрик Мосс, чей проект потряс Петербург в прошлом году.
- Привет, - начал он. - Гергиев ушел с заседания, когда я рассказывал про свой проект. Как думаешь, к чему это?
- Не знаю, - соврал я.
- Фуксас, член жюри, приятель мой, говорит, у меня шансов нет. Перро?
- Говорят, Перро.
- Ну и идите вы все...
Я и пошел - встретил конкурсанта Александра Скокана.
- Пари хотите? - спросил он.- Ставлю на Перро.
- Не хочу, - говорю, - сам думаю, что он выиграет.
- Ни с кем не получается, - без раздражения констатировал Скокан. - Все за него.

Когда происходило объявление результатов - вялое ожидание, что, может, жюри как-то смухлюет. Конкретных подозрений не было - просто общее ощущение, что не может не смухлевать. "Победил Доминик Перро", - объявил председатель жюри Юрий Гнедовский. Занавес.

Я не помню ни одного случая, чтобы у нас все проходило так гладко. Просто собрались члены жюри, выслушали всех претендентов, проголосовали. Десять за Перро, двое за Ханса Холляйна.

Я знаю, что это прорыв в истории русской архитектуры. Я знаю, что это великолепный проект, который необходимо описывать, прокладывая аналитику восторгами. Я сейчас начну. Но прежде, чем это делать, я хочу сказать о том, что меня больше всего поразило. Атмосфера глубокого равнодушного спокойствия.

Проект Перро прост и очень эффектен. Прямоугольное здание театра накрывается металлической корзинкой. Это превосходный аттракцион. Я бы отметил два источника этого проекта. С одной стороны - акции знаменитого "упаковщика" Кристо, который в свое время упаковывал в целлофан парижские здания, архитектурные памятники и даже острова в море. Огромный бесформенный тюк придает архитектурным формам какое-то геологическое измерение, они становятся подобны горам. Народ со всего мира валом валил посмотреть на это чудо. С другой стороны - знаменитое "серое пространство" финской архитектуры 70-х годов. Это когда между зданием и улицей образуется некая промежуточная зона, ни то ни другое. Финны обожали закрывать такие пространства сетками - правда, не в таком масштабе. И тот и другой тип архитектурного аттракциона прекрасно себя зарекомендовал.

Образующееся пространство идеально работает как "ничья" зона, она притягательна и таинственна, в "щель" между упаковкой и зданием невольно хочется зайти. Перро здесь предлагает разместить кафе, рестораны, бутики - превосходно. Это обеспечивает связь театра и города - вокруг здания театра, и даже как бы в нем, постоянно движутся потоки городской жизни. Издалека же театр выглядит призраком золотой горы. Призраком - потому, что корзинка из сетки, хотя и застекленной. Сквозь эту сетку днем должен просвечивать таинственный прямоугольник темного театра, ночью - литься поток света. Очень театрально. Представляете: плакат. Серый петербургский сумрак. Золотая гора. Из нее исходит золотое сияние. И на первом плане Гергиев, весь в черном, в черных очках. Эффектно?

Это действительно самый ясный, самый простой и самый эффектный образ из всех, которые были представлены на конкурсе. Но что для меня совершенно неясно - это полное изменение принципов тех, кто этот проект принимал.

Доминик Перро, объясняя мне принцип своей работы, говорил, что если традиционный модернизм работает с историей - противостоит ей или находит формулы ее развития,- то он работает с географией. Петербург - город абсолютно однообразного плоского рельефа. Ему нужна гора. Два года назад Эрик Мосс, объясняя принципы своей работы, говорил, что существует, по его мнению, слабая архитектура и сильная. Слабая следует логике города и подчиняется ей. Сильная вытаскивает из города какой-то, не проявленный пласт энергетики. Например, сильной архитектурой в Петербурге является постамент Медного всадника. Городу нужна скала, и его театр - это скала. У того гора, у этого скала. Почувствуйте разницу. Я помню зал Мариинского театра два года назад, когда Эрик Мосс представлял свой проект Мариинки, а в партере сидели практически те же самые люди. Я помню, как по залу гуляли волны энтузиазма и ненависти. Я помню того же Андрея Бокова, едва сдерживавшегося от негодования: "Какой-то... из Калвер-сити... детский сад". Олега Явейна, председателя ГИОП, который, тряся окладистой бородой, гневно восклицал: "Рано радуетесь! Не допустим!" Бледного, с белы-1И губами Олега Харченко, главного архитектора Санкт-Петербурга, шептавшего: "Провокация. Это провокация". Те же самые люди. Радость, согласие и спокойствие от хорошо сделанного дела.

Разумеется, каждый, к кому я обращался с вопросом "Как же так?", отвечал, что разница огромна. Одно дело - волюнтаристический проект Эрика Мосса, который проталкивал бывший председатель Госстроя РФ Анвар Шамузафаров; другое дело - цивилизованно выбранный международным жюри проект Доминика Перро. Но я не могу понять, какая разница для жителей города, построят ли им волюнтаристическую скалу из стекла или демократическую гору из золотой сетки. Когда главному архитектору города приносят готовый проект с готовыми инвесторами без конкурса - проект в высшей степени авангардный, взрывающий город, совершенно не соответствующий духу Санкт-Петербурга, - он пугается, шепчет "провокация" и начинает борьбу против. Потом проводится международный конкурс, тратится полмиллиона долларов, получается точно такой же с точки зрения отношения к городу проект- и тут он счастлив, победила демократия.

Нам больше не надо держать пальцы за авангардистов, не надо боятся консервативности властей- напротив: теперь они, пожалуй, даже как-то пугающе согласны с нами и раскованы в принятии решений. Проректор Академии художеств Петербурга Семен Михайловский, в свое время один из самых решительных сторонников конкурса, обсуждая его итоги, удивлялся составу участников. "Все эти архитекторы и Перро прежде всего - специалисты по реабилитации каких-то заброшенных промышленных районов, бывших военных баз и т. д. Я не понимаю, почему их позвали, почему нет тех, кто строит в историческом городе".

Это понятное недоумение. Я слушал и думал: хорошо, а что такое, в сущности, эта территория, где будет Перро, что такое Новая Голландия, как не бывший дровяной склад, в котором долгое время располагалась военная база? Как раз такая убитая территория, в которую надо приглашать авангардистов для реабилитации. Конечно, так может рассуждать человек, полностью лишенный исторического чувства, для которого камни Санкт-Петербурга - пустой звук, который не видит в Новой Голландии шедевра мирового классицизма, а видит только склад для матросских бушлатов и сапог. Но организаторы этого конкурса именно так и рассуждали.

Проект Перро очень хорош. Точно так же, как был хорош проект Эрика Мосса. Но путь, пройденный от одного к другому, - это не путь от худшего проекта к лучшему. Это путь от боязни прикоснуться к великолепной исторической ткани Санкт-Петербурга к решимости ее разорвать и отбросить в сторону. В общем-то полмиллиона за такое - немного. Потому что казалось, совершенство этого города таково, что его не решится нарушить никто и никогда, ни за какие деньги. А оказалось, что вся цена величия - меньше, чем одна элитная квартира на Невском.