Русская деревня и Москва. Опыт сравнительного портрета

Начать решили с его родной деревни - создать своеобразную модель деревенской среды обитания, чтобы потом мысленно вживить ее в московское городское пространство. Как архитектора меня в большой степени интересовал, конечно, пространственно-средовой аспект. Проще говоря, мы надеялись выделить самые необходимые в жизни бывшего селянина элементы деревни и затем отыскать (воспроизвести) их в Москве...

Я попросил соседа вспомнить, перечислить и описать основные компоненты того деревенского мира, который так надолго пленил своего питомца. Договорились, что рассказывать он начнет с главной, на его взгляд, части родной деревни и, обращая внимание преимущественно на общие, образные характеристики, постепенно опишет всю иерархию компонентов деревенской среды.

Портрет по памяти

Сосед подумал немного и решил, что выберет для путешествия в прошлое свой возраст от 5 до 10 лет, когда деревня и окрестности осваивались и были освоены им в достаточной степени, не ограничиваясь уже собственным садом или площадкой перед домом. (За рассказом, взяв чистый лист бумаги, я попытался схематично изобразить его деревенский мир.) Включили диктофон...

1. Барский сад. Во-первых, он находился в самом центре деревни, занимал большую территорию, выходя своими границами почти во все деревенские улицы. Во-вторых, он окружен был огромными старыми липами, которые вселяли тогда ощущение древности, таинственности, родства со сказочными заколдованными замками... В дождливую ветреную погоду липы шумели, стонали, верно охраняя порученный им когда-то сад (странно, но яблони в саду были молодыми, очевидно, заменившими прежние уже после войны). В июне липы дарили всей деревне опьяняющий аромат своего цвета. Пчелы гудели целыми днями вокруг праздничных исполинов.

Зимою липы чернели голыми разветвленными силуэтами на фоне то серого, то голубого холодного неба, придавая пейзажу изысканную графичность.

Барский сад был, пожалуй, ядром всей деревни, ее величественным, таинственным центром.

2. Пруды. Они тоже окружены были ореолом таинственности.

Три больших и чистых пруда почти примыкали с разных сторон к Барскому саду. Один из них даже назывался Барским прудом. Когда-то давно здесь была помещичья купальня, но позже остался лишь небольшой мыс-полуостровок. Там здорово было купаться: чисто и неглубоко. Этот пруд назывался еще «Загадкой», и на берегах его созревала самая ранняя земляника.

«Кончанский» пруд располагался в самом конце (или в начале, верховье) деревни, был глубок и полон карасей. Иногда весной пруд «отпускали» и собирали корзинами богатый урожай живого золота. Кончанский так тесно примыкал к Барскому саду, что липы и прибрежные ракиты оставляли между собою только узкую и низкую, совершенно темную, жутковатую тропу.

Поздней осенью пруды замерзали. Весело было разбежаться и длинно прокатиться по новому льду. На Новом пруду молодежь поддерживала чистым от снега прямоугольный каток для хоккейных баталий. Весной пруды постепенно набухали, лед поднимался, трескался, начинался захватывающий аттракцион катания на льдинах (тревожное время для мальчишеских матерей).

3. «Порядки». Их в деревне называли еще «концами». Это ряды домов с участками, разграниченны дорогами или оврагами. В таком «порядке» может быть от 3-х до 10-ти усадеб. Назывались они, как правило, по имени хозяев крайних домов (Донюшкин, Анисьин и так далее). В деревне было 7-8 концов. Тянулись они почти все лицом к Барскому саду, огородами наружу, образуя почти замкнутое каре. Каждый порядок имел свою, связанную соседством, детскую ватагу, но большие деревенские игры или гулянья проводились в общих излюбленных местах.

4. Дома. Жилые дома в деревне были как-то равнозначны, за исключением тех, что стояли на краях (глинобитные, под соломенными кровлями, избы одиноких таинственных старух). Среди деревенских домов ничем не выделялась и усадьба моего соседа (но для него это был целый мир, освоенный бесконечно подробно). Вылезая на улицы своими в общем-то похожими фасадами, дома прикрывали собою отступавшие назад дворы, сады и огороды. Был колхозный клуб, переделанный из бывшего курятника - глинобитный сарай с устроенной внутри помостом - сценой, на которой ставили спектакли сельской самодеятельности или водружали кинопроектор, снабжавшийся поначалу электричеством от ручной динамо-машины. (Вообще, электричество в то время то ли было, то ли не было, но в каждом доме непременно красовались керосиновые лампы.)

5. Конюшня и овчарня стояли в самом центре деревни, рядом с Барским садом. Тырла - загоны для овец - чернели в окружении длинных жердей-заборов, спускаясь в овраг; сани и телеги навалом лежали вокруг растянувшейся конюшни. Тут же возвышалась кухня для скота - обиталище многочисленных голубей и крыс. Крысы привлекали сюда самых отчаянных мальчишек, вооружавшихся рогатками с тугими резинками и запасом битых чугунков.

Еще заметным сооружением в деревне была пекарня рядом с водонапорной башней. Когда в пекарне случился пожар, ее шиферная крыша устроила настоящую канонаду на всю округу.

МТС была скорее территорией, чем сооружением, но комбайны казались настоящими домами. Те, что уже отработали свое, превращались в склады запчастей, стоявшие на отшибе, поставлявшие мальчишкам блестящие шарики подшипников, черные плоты-баллоны, длинные резиновые ремни для пастушьих кнутов...

Рига высилась уже за деревней, большая, покрытая серой дранкой, обложенная вокруг светлыми горами конопляной костры. В этих хрустящих горах обитали чудесно-огромные жуки-носороги и красно-черные, красивые жучки-«трамвайчики».

6. Дорог как таковых в деревне не было, - были вытоптанные полосы земли вдоль улиц, углубленные кое-где в низких сырых местах колеями от грубых тележных колес. Было много тропинок, ведущих к колодцам или по склонам оврагов (использовавшихся большей частью парнокопытными обитателями деревни).

7. Овраги. Вся деревня стояла на берега раздвоенного оврага. Склоны и мелкие ответвления настолько принадлежали телу деревни, объединяясь с ее концами, прудами, что весь этот колоссальный разлом земли, тянувшийся и углублявшийся ниже деревни, в ней не воспринимался как нечто целое. Являясь каким-то почти пустым, ненужным местом, деревенский овраг обладал и романтичностью туманного русла, и был укрытием от родительской опеки (тайным выходом из деревни), и вообще представителем неосвоенной свободы - всеобщности и ничейности.

Трудно выделить какие-то определенные границы нашей деревни - ее не окружала околица. Разве что края возделанных приусадебных участков, обращенные вовне, составляли несколько отрезков этих границ... Однако при выходе из деревни вдруг ощущалась потеря ее покровительства и защиты. Что-то невидимое, зрительно когда-то утраченное, продолжало осенять ее территорию символом высокой взаимной ответственности и общего Долга. Может быть, это воспоминания о деревянной церкви, которая, говорят, проглядывала когда то давно за стволами лип Барского сада, а потом была разобрана, увезена в соседнюю деревню для строительства школы.

Взаимоотношения жителей деревни можно охарактеризовать понятием «соучастие», включающим сопереживания в горе и в радости, соподчинение высшим силам природы, Богу, не покидавшему их, несмотря на официальный атеизм власти. В большие церковные праздники старушки с рассветом отправлялись за десяток километров в действующую церковь. Природа собирала людей вместе на взаимную помощь в страду - на посадку и уборку картофеля, сенокос...

Деревня принадлежала всем. Здесь существовали не только «порядки», но и Порядок, уклад, выработанный веками. Может быть, это всеобщее родство и помогало деревне преодолевать испытания стихийными бедствиями, эпидемиями, войнами, общественными затмениями...

Деревенское стадо, подтверждавшее совместность интересов, стекалось по сумеречным излучинам деревенской карты ранним утром в туманный овраг, шествуя к пастбищам, чтобы поздним вечером вернуться вспять — в отдельные, но общие дворы. Вообще, деревенские животные, наполнявшие ее среду своей простотой и искренностью, составляли, конечно, не предметный и не звериный, а очень живой и домашний мир.

«Городские» (выходцы из деревни), появлявшиеся в деревне на летние каникулы и в отпуска, сразу становились своими, сохраняя лишь внешнее отличие благодаря городским костюмам. Как им там жилось, в городе, в Москве, которую в мелком возрасте показывали каждому деревенскому мальцу парни постарше, поднимая вверх за непонятливую голову с больно прижатыми ушами?

«В Москву!»

Получив такие образные совместные представления о деревне и даже изобразив ее на бумаге в виде обобщенной схемы, мы с соседом для начала решили мысленно «переселить» всю его деревню прямо в Москву, чтобы он, наконец, почувствовал себя «как дома». Прием этот выглядит упрощенным, формальным — соседу он даже показался почти детской игрой. Но выбрал же он именно детские воспоминания о деревне...

Первый вариант заключался в переселении только деревенских жителей без их недвижимости. Подсчитав примерное количество жителей его деревни (около 30-ти семей), мы поняли, что все они как раз поместились бы в наш пятиэтажный трехподъездный дом. Но как мучительно было моему соседу хотя бы мысленно представлять себе внутри городских квартир весь деревенский скарб или, напротив, - его отсутствие; невозможность привычных сельских занятий и взаимоотношений земляков или губительное для них бездействие; умопомрачительную уплотненность проживания с одновременной жесткой разграниченностью поведения...

А вам не приходилось ли встречать в московских домах огромные деревенские сундуки, терпеливо стоящие в полуобщественных коридорах? Не наталкивались ли вы где-то за гаражами на неожиданные возделанные клочки земли с зеленящейся картофельной ботвой? Не удивлял ли своим постоянством крик петуха, такой реальный в отстраненности городской ночи? Хотя, формально в структуре многоэтажного дома при желании можно отыскать сходство со строением деревни, непопулярность «крайних» (первого и последнего) этажей весьма напоминает отчужденность крайних деревенских изб.

Второй вариант основывался на перенесении в наш городской район территории деревни, ее масштаба и основных планировочных элементов. Деревня своими размерами как-то удачно «уложилась» между четырьмя железнодорожными ветками, ограничивающими жилой район. В наличии были и скверы, и ручьи, и жилые дома, разнообразные общественные и производственные постройки, многочисленные проезды и пешеходные дорожки и даже некое подобие оврагов. Все это с большой натяжкой можно было бы сопоставить с очертаниями нашей деревни, однако все соизмерялось какой-то иной мерой, другим масштабом, теряло смысл, перемешивалось, наползало друг на друга, дублировалось... и в довершение всего «большак» (одна из крупных радиальных магистралей города) прорезал вдруг самую середину «деревни».

В третьем варианте мы договорились опереться прямо на внемасштабную, образно-отвлеченную структуру деревни, и вот тут неожиданно все встало на свои места. Место Барского сада сразу же занял Московский Кремль с его таинственностью, величественностью, древностью и бесспорной центральностью. Роль прудов досталась, правда, не настоящим московским прудам, а Москве-реке, вернее, ее наиболее известным участкам (в том числе и каналу). «Порядками» выглядели крупные микрорайоны и жилые районы. «Домами» ос- тались городские здания, «уменьшенные» на просторах городской территории. «Дороги» в масштабе огромного города потеряли свою катастрофичность и тоже «уменьшились» до деревенских пропорций. А вот «оврагом» стало неожиданно подземное метро. «Большак» лег на свое место, изогнувшись кольцевой окружной дорогой, соседние «деревни» замаячили в отдалении известными железнодорожными станциями и городами-спутниками (Мытищи, Люберцы, Апрелевка...). Сопоставление образных описаний каждого из элементов деревни и Москвы приносило по-детски неожиданные открытия, мгновенно изменяя отношение к городу.

Попробуй и ты, дорогой читатель, не пожалев времени и вернувшись к описанию нашей (а, может быть, своей) деревни снова мысленно пройти по ней как по Москве. «Поброди» по Бульварному кольцу деревенских «порядков». Может быть, тебе удастся узнать красивых жучков-«трамвайчиков» в настоящих московских трамваях или увидеть, словно через огромное увеличительное стекло другие «мелочи» деревни, так обильно насыщавшие ее жизнепитательную среду.

Между тем, мы поняли, что занимаемся совсем не частным вопросом, а темой, касающейся многих и многих москвичей - выходцев из деревни...