Параархитектура и группа «Обледенение архитекторов»

О термине
Сначала нужно объясниться с термином, с понятием «параархитектура». Никакого отношения к параолимпийским играм он не имеет (а то еще найдутся люди, которые подумают, что параархитектура – это архитектура людей с ограниченными возможностями). Нет, нет и нет!
Этот термин придуман нами по аналогии с паралитературой, то есть с литературным творчеством, входящим в круг беллетристики, но по каким-то параметрам не дотягивающей или, точнее, не встраивающейся в круг высокой художественной литературы. В разряд жанров паралитературы попадают детективы (криминальные и шпионские), научная фантастика, фэнтези, ужасы, эротика, юмористика, исторический и современный экшн, вестерны, наконец. Вся литература – кроме «верховой» и комиксов (хотя последние как литературное произведение тоже попадают туда). Так что диапазон паралитературы огромен: от Баяна Ширянова до Конан Дойла и от братьев Стругацких до Толкина. Паралитература, как и литература, бывает хорошей или плохой, «долгой» (Жюль Верн, Дюма-отец) или «короткой» (никого не называем). Она всегда находится рядом с литературой, напротив литературы, около нее (отсюда приставка пара). Она всегда существует за счет большой литературы, но часто дает ей сюжеты, остроту взгляда, смелость выражения.
Примерно то же самое – с параархитектурой. Это – все «жанры» архитектурного творчества, которые не ведут впрямую к созданию того или иного конкретного архитектурного объекта. Так что к параархитектуре  можно отнести и архитектурные фантазии, и архитектурные шутки, архитектурные поделки; кроме того, к параархитектуре относятся все проявления «искусства ради искусства» (проекты ради проектов, макеты ради макетов), а также все то, что «выходит» или только «выглядывает» в соседние виды искусства: в кино, в мультипликацию, в современное искусство (видеоарт, коллаж, реди-мейд, инсталляция). Параархитектура сопровождает собственно архитектуру, «большую архитектуру», одновременно отражая ее как зеркало, иногда кривое, иногда – льстивое, иногда – ироничное.
Поскольку сам термин новый, то затруднительно очень точно перечислить все проекты и объекты, которые следовало бы отнести к параархитектуре. Пусть это сделают другие. Пока же совершенно ясно, что значительная часть творчества московской группы «Обледенение архитекторов» относится к параархитектуре. Это ни в коем случае не значит, что члены этой группы делают все только «околоархитектурное», нет, группа проектирует и загородные дома, и торговые комплексы, и барные стойки, и магазины с их шоу-румами. «Большая архитектура» присутствует в творчестве «Обледенение архитекторов», она составляет основу этого творчества, его цель, его перспективу. Но рядом с этой большой архитектурой постоянно присутствует недоархитектура, околоархитектура, надархитектура, короче – параархитектура. Этот вид архитектурного творчества в своем исполнении группа решила показать на отдельной выставке, которая была соответственно названа, а также в данном каталоге.

О группе
Группа «Обледенение архитекторов» существует уже более 15 лет, ее костяк составляют четверо московских архитекторов, Игорь Бурый, Илья Вознесенский, Алексей Кононенко и Вера Самородова.
Устройство работы группы примерно следующее: трое из перечисленных лиц сидят в одной архитектурной мастерской и делают проекты «на чужого дядю». К ним приходит друг из книжного мира. После работы или в выходные дни рождаются проекты для себя: как конкретные проектные предложения для Москвы и других мест, так и архитектурные фантазии, наброски, рисуночки, почеркушки, мультики, слоганы, тексты скринсейвера, эмблемы, памятники, указатели. Эти вещи (объекты, просто творения) рождаются иногда просто так, в качестве провождения досуга, иногда приурочены к тем или иным конкурсам, фестивалям, выставкам современного искусства, а порой составляют и самостоятельные проекты в рамках программы какой-нибудь галереи или некоего музея.
В результате складывается особое пространство коллективного творчества, в котором, следует сказать, нетрудно выделить ту или иную индивидуальность («почерки», манеры разных участников группы угадать можно), но в которой в принципе эти индивидуальные стили не должны сказываться, поскольку они воплощаются в одном архитектурном объекте – фантазийном, полусерьезном или совсем серьезном. Следует подчеркнуть это выросшее внутри группы стремление если не к цельности, то к общности содержания, манеры, подачи, всего целого. Действительно получается некая «групповая архитектура», объединенный из индивидуальных почерков общий стиль, который отличает работы «Обледенения архитекторов».
Название группы, безусловно, шутливое, оно, понятно, обыгрывает словосочетание «объединение архитекторов», превращая его с помощью вставного «л» из привычного и казенного в какой-то сюжетный нонсенс или, наоборот, в воображаемую историю: где-то в стране бурых и белых медведей во льдах Красной площади архитекторы обледеневают, все вместе, группой, их работы вмерзают в лед, заносятся снегом…
Это все так, но тут возникает и неожиданный диалог с названием венской архитектурной группы Coop Himmelb(l)au. Если у этой группы «l» не читать, то получится «Кооператив Небесное Строительство», а с вставной буквой выйдет «Кооператив Небесная Голубизна». Участники нашей группы отнекиваются, говорят, что и не думали об этой параллели, а ведь она показательна: игра с названием обязывает архитекторов «внутри» группы к игровому и даже шутливому тону, тогда как зрителей, архитекторов «со стороны» такое название заставляет быть более внимательными к необычно зашифрованной группе, ко множеству значений, спрятанных даже в самом названии.
Группа выиграла несколько конкурсов, она участвовала во многих акциях и фестивалях, построила несколько зданий и оформила ряд интерьеров, но в этом ряду, в этом накопленном «портфолио» отчетливо выделилась особая линия, параархитектурная, которая и стала основой настоящего каталога. Это только часть творчества группы, только часть «Обледенения», которое давно уже замыслило каталог совместного творчества под названием «Обледенение от О до Е». Но собранная под шапкой нового термина часть, представленная в каталоге выставки «Параархитектура» способна говорить как о частностях того или иного проекта, так и о целом, обо всех плодах деятельности группы. Мы настаиваем на ограниченности взгляда через призму параархитектуры, но и утверждаем, что такой взгляд может по-особенному показать широту (и глубину) деятельности четырех сбившихся в кучку столичных архитекторов.

О жанрах
Здесь уместно задаться вопросом об иерархии архитектурных жанров – вообще и в рамках группы «Обледенение архитекторов» в частности. Мы выделяем в творчестве группы 5 направлений, 5 жанров.
Первым жанром будут проекты, сделанные «на дядю», это жанр «обычной» столичной архитектуры, но с необычным привкусом или оттенком: вполне воплотимые в камне, стекле и бетоне или уже воплощенные здания с помощью этих привкуса и оттенка получают новый смысл, в них ощущается примесь другого стиля, другого содержания. Эти здания и проекты не лишены китчевой или глянцевой составляющей, но из-за указанных «примесей» они глубже многих соседей.
Вторым жанром будут проекты и здания, сделанные на заказ, для скорого возведения в городах и селах, эти проекты уже абсолютно авторские, но они порой слишком уж утилитарны – для того, чтобы полностью отражать специфику группы. Но и в них есть много такого, что настораживает внимательного зрителя: в них присутствует упомянутая выше «примесь» какой-то другой архитектуры. В загородных домах в Подмосковье (Японский дом в Ватутинках, домик Нелли) появляется необычно «чистая» подача загородного, дачного жилья, в доме в Сочи – смешение «препарированной» и «разъединенной» классики, в офисных и общепитовских интерьерах – прибавление сюжетного компонента (березки в магазине «Новатор», бутылочный силуэт при входе в «Водка-бар», ненавязивая японистость в ресторане «Seiji»)
Третьим жанром следует считать визионерские и футуристические проекты. Они рождаются во множестве, они вполне серьезны, они вписываются в мировую традицию авангардного проектирования. Среди работ «Обледенения» сюда можно причислить «Мост в Москве XXI века», «Мост через Берингов пролив», «Музей бабочек», «Новая Москва», «Стена поперек», даже «Проект гипермаркета» (с силуэтом и фактурой кучи фекалий). Это отчетливая вершина иерархии. Это то, что может рассматриваться как лабораторные опыты по «подталкиванию» современной российской архитектуры вперед. Но и здесь очень ощутим такой «довесок» как литературность, сюжетность практически всех проектов.
К четвертому жанру можно причислить все то, что участники группы делают в рамках фестивалей и программ, это работы, образующие радикальное крыло архитектуры, смыкающееся с современным искусством. Это уже полуархитектура-полуискусство. Это гибрид, рождающийся внутри некоего общего поля, пространство которого со стороны архитектуры освоено пока лучше всего именно «Обледенением».  Хотя все работы в этом жанре связаны в той или иной мере с архитектурой (собственно формой или только архитектоничностью), они подчеркнуто «никчёмны», не несут «провидческой» или формотворческой функции: они существуют «просто так», для развлечения и размышления. Снежные и ледяные домики и «Сноухендж» дышат холодом и переливаются искорками кристаллов, пингвины готовятся к телепортации у снежного куба-«Телепорта». «Леса в лесах» поражают странным сочетанием живых и неживых стоек, необычными ракурсами с дорожек в уровне крон, та же тема развивается в проекте поселка из стеклобетонных вороньих гнезд на тонких ножках посреди смешанного леса. Для бездомных в мегаполисах приготовляются уютные малярные люльки с минимумом интеллигентского уюта на столе, для верующих всех (или почти всех) религий готовится «Веселый храм» из зонтиков-куполов с символами на них и ковриками под ними, а для воскрешения мертвых готовятся новые уровни в еще не слишком перенаселенных пятиэтажках… Все это собирается в особый мир, в котором архитектура образует только сторону равностороннего треугольника, оставшиеся две стороны заняты шутовством и тем, что раньше назвалось «изобразительным искусством».
Пятым жанром, абсолютно полярным первому, но очень близким ко второму, являются архитектурные шутки и поделки, плоды абсолютно свободного творчества (еще более свободного, намного более свободного, чем «полуискусство» для фестивалей). Собственного говоря, это тоже вершина, только обратная, противоположная футуристическому проектированию, но близкая ему по способу взгляда. Со стороны кажется, что люди сидят где-то и прикалываются. Это, конечно, не так, но ощущение некоего шока от свободы мысли приходит с разглядыванием каждой вещи, каждой почеркушки, каждого проекта.
Вот рисунок с «Русским слоном» на Красной площади (1997), то есть мамонтом с кремлевской Царской башенкой на гриве – зримый образ новорусской государственности. Вот мульфильмы с оживленными мозаиками Дейнеки на станции метро «Маяковская» (1999) – так можно сделать дублирующую станцию в неосталинистском духе. В «Схроне» (2005) «культурная» сталинско-хрущевская комнатушка спрятана под травкой и деревцами – можно переждать тугие времена; в «Небесной деревне» того же года уютная русская избушка ставится на крышу панельного дома (кто кого тут одухотворяет – ясно, про истоки – туманнее); в почти одновременном памятнике Пушкину («Возвращение в Арзрум») перьевой автопортрет из рукописей поэта предлагается поместить на горе над турецким Эрзерумом. В проекте клуба на 300 человек (2006) место архитектуры занимает текст: имена и фамилии этих трехсот (можно прочесть и узнать фамилии многих знакомых и полузнакомых лиц). В многочисленных проектах, посвященных Шаргороду, небольшому украинскому городку, сохранившему еврейский квартал с необычными домиками и синагогой XVIII века в центре, всячески обыгрывается проступающее в деталях и подчеркиваемое новыми, привнесенными архитекторами, деталями прошлое: голубем, посаженным в руку памятнику Ленина, ковровой дорожкой на растрескавшейся лестнице, указателями и символами на нескольких языках (это при том, что польского, идиша и иврита тут уже не слышно давно), проектом консервации руинированных еврейских домишек, в котором они находятся внутри стеклянных колпаков – как насекомые в каплях янтаря. В картинке «Сон сосны» (2007), иллюстрирующей лермонтовское стихотворение и приводящей его текст по сторонам, дается прием из комикса (с мыслью о пальме, помещенной в облаке, исходящем из «головы» сосны). В проекте гаража на 600000000 машиномест предлагается уставить машинами пустую Австралию (московские ли это машины и московский ли это гараж – не комментируется).
В самых недавних проектах (2008) осмысляется или современность (это простой технически проект робота-друга, с которым можно выпивать и чокаться) или классическая древность: в «Схроне-2» римский Пантеон зарывается в землю, через знаменитый окулюс свет идет не днем и внутрь, а ночью и извне, переиначивая, тем самым, основные понятия сакрального (это веселая антиутопия), а в посвященном 500-летнему юбилею Андреа Палладио шитом полотне (в проекте участвовала Ольга Левицкая) коринфская колонна и фрагмент сопровождающего ее текста факсимильно воспроизведены в виде то ли баннера, то ли растяжки, то ли вообще знамени архитекторов. В каждой вещи, каждом проекте видна работа с материалом, парадоксальное осмысление сюжетов известных и постоянное придумывание новых, видно желание облечь сюжет в оригинальную форму, занимающую в целом то же значение, что и сюжет. «Шутки» и «почеркушки», картинки и мультики складываются не в ленту последовательности, а, скорее, образуют калейдоскопическую картинку из разных «стекляшек».
Легче всего было бы сказать, что и «полуархитектура» («полуискусство») и «шутки» являются подготовительными жанрами, что они имеют вспомогательное, лабораторное значение для выработки визионерской, футуристической архитектуры. Тогда иерархия жанров станет понятной: вверху – прозрения, ниже – достигнутые результаты (реализации группы), еще ниже – полуархитектура и шутовство, совсем уж внизу – то, что сделано в составе других коллективов. Для того чтобы вклад группы в московскую (и российскую) архитектуру состоялся нужно только дать группе возможность строить, воплотить то что, найдено, и то, что еще найдется. 
Может быть, это и так, но при перебирании всех этих жанров не оставляет мысль о самоценности архитектурных шуток, дурачеств, пастишей, поделок и выходок. В них, оказывается, заключена особая жизнь архитектурного мира, которой мы так долго были лишены. Причем это совсем не пространство одного юмора (вроде «физики шутят»), это пространство освобожденной, раскрепощенной фантазии, пространство, которое и называется параархитектурой.

О технике исполнения
Сейчас совсем непонятно: останется ли вообще «ручная» архитектурная графика как жанр? Вроде бы все заполонила графика компьютерная, а ручная – существует только в виде предварительных набросков архитекторов (и то ее мало кто предъявляет). Вот и у «Обледенения» графики настоящей становится все меньше (хотя она есть, и можно составить целую выставку только из почеркушек), а компьютерная графика и компьютерная анимация занимают все больше места. Фактически все компьютерное уже победило. Но новая графика в исполнении группы приобретает особый характер, она становится подчеркнуто изысканной, рафинированной, разработанной до совершенства. С таким качеством можно говорить о графическом изяществе. Это был бы просто комплимент, но в приложении к «Обледенению» это становится определением: мы видим в проработанности графики дополнительное свойство группы, стремящейся не только дать яркий параархитектурный образ, но и его исполнение довести до совершенства, до лабораторной чистоты линий и цветов. Кроме того, эту графику теперь все чаще заставляют «двигаться», она переходит в мультипликацию, видеоарт и кино.

О культуре
Параархитектура в исполнении «Обледенения архитекторов» буквально наполнена культурой, даже переполнена ею. Под культурой здесь подразумевается не повседневная культура (так, как в археологии и этнографии), а культура высокая, книжная, киношно-артхаузная, культура классиков и шедевров. Современный москвич как-то стесняется этой культуры в себе, а потому при повседневном использовании и употреблении облекает ее в площадные формы, чуть принижая и одновременно осовременивая ее. Нечто подобное делают архитекторы из «Обледенения»: они не молятся на литературную (и всякую другую) «классику», но обращаются с ней запанибрата, включая в свои работы без всякой дистанции (или с дистанцией скрытой, подразумеваемой), буквально жонглируя культурными клише, символами и алтарями. Все это делается вовсе не от пренебрежения, а от любви, но эта любовь предполагает активное использование, укоренение культуры в повседневном обиходе творчества, а не молитвенное молчание и поклонение.
При этом употребление имен, цитат, клише из классики в самом широком значении слова сопровождаются еле заметными, но все же различимыми «оговорками», так что при внимательном рассматривании видно, что архитекторы чуть подсмеиваются сами над собой за эту интеллигентскую глубину, которую они проявляют чуть ли не в каждой работе. Почему? Думаю, что это проявляется общая для архитектурного модернизма реакция на классическую культуру. Модернизм немного стесняется ее, ведь, вроде бы, он должен оперировать «внекультурными» категориями (техника, экология, психология, бионика, геоморфология и т.д.), тогда как культурный контекст может вести или к постмодернизму (что сейчас всеми воспринимается как ужас) или к таким тонким намекам, к такой виртуозной и эфемерной игре, когда от самого культурного контекста остаются только эфемерные «знаки». Возможно параархитектуру, околоархитектурное игровое пространство следует рассматривать как способ восприятия модернизмом классической гуманитарной культуры: в этом околопространстве культурные знаки, сюжеты, цитаты осваиваются – на легкой дистанции, с остранением, – чтобы потом быть использованными в «большой» архитектуре в виде еле различимых «намеков», действующих на уровне подсознания.
Но это касается вероятного соотношения культуры, параархитектуры и собственно модернисткой архитектуры. Если же говорить о параархитектурном пространстве, созданном группой «Обледенение архитекторов», то оно сплошь состоит из культурного материала. Стоит только перечислить круг прямых и непрямых цитат, обращений и ассоциаций, заметных (и зашифрованных) в работах четырех архитекторов, как это станет очевидно. Пушкин, Лермонтов, Хармс («Стена поперек»), Шолом-Алейхем, Герберт Уэллс (мост XXI века не без «Войны миров», Умберто Эко (отель в Беринговом проливе на линии перемены дат – не без «Острова накануне») – это из литературы. Палладио, Иктин и Калликрат (Акрополь над путями Киевского вокзала), Аполлодор из Дамаска (Пантеон в «Схроне-2»), строители Стоунхенджа, Душкин и Дейнека (ожившие мозаики «Маяковской») – это из архитектуры и искусства. Из кино – «Старик Хоттабыч» Казанского (ковер-самолет, скорее оттуда, чем из арабских сказок) и «Пятый элемент» Бессона (робот-друг является развитием идеи бармена-робота). Дальше можно не продолжать: раствор получается насыщенный.

О применении: Бескорыстное творчество
Архитектурное творчество имеет отчетливый меркантильный, прагматический и социальный характер: почти все, что делается, делается для возведения нового здания, нового квартала, нового города. В такой системе действия прагматически не мотивированные являются только «приготовительными» или «подготовительными»: архитектурные фантазии, например, подготавливают новый стиль. Но эта система всеобщей обусловленности пользой особенно опасна для таких культур, как русская: сейчас у нас почти никто не делает немотивированных движений, все направлено только на самые разные цели, в основном меркантильные. В этой обстановке любое движение не от пользы, а от желания, от творческой потребности, способно обновить архитектурный ландшафт, оздоровить обстановку. Рецепт такого движения – бескорыстное творчество, творчество не по расчету, а по любви. То, что делает группа «Обледенение архитекторов» – это такое спонтанное, бескорыстное творчество в архитектуре. Применение плодов этого творчества – в самом их существовании. Ведь рассматривание десятков созданных группой работ, «перебирание» найденных и переданных графически (и объемно) сюжетиков и сюжетов способно доставить огромное удовольствие. Больше ничего и не нужно.
Владимир Седов