Экспозиционный дизайн, реализованный Сергеем Чобаном и Александрой Шейнер для выставки, которая справедливо претендует на роль главного художественного события года, активно реагирует на ее содержание и даже интерпретирует его, буквально вылепливая в залах ГТГ «пространство Врубеля». Разбираемся, как оно выстроено и почему.
СМИ уже назвали ее «главной выставкой сезона». Первая за последние 65 лет крупная монографическая экспозиция Михаила Врубеля, приуроченная к 165-летию одного из самых известных русских художников рубежа XIX-XX веков, собрала больше 300 работ из 9 музеев и 8 частных коллекций. Издан серьезный каталог, куда вошли даже произведения, не показанные вживую. Кураторы – Ирина Шуманова из ГТГ и Аркадий Ипполитов из Эрмитажа. Спонсор – банк ВТБ.
Врубель, по словам кураторов, прочнее, чем с современным ему миром, связан с будущим. «Не случайно Николай Прахов парадоксально сближал метод рисования Врубеля с работами художников-авангардистов. Он писал, что «лучисты» должны были бы признать Врубеля своим родоначальником…», – читаем на стенах.
Сергей Чобан и его соавтор в работе над выставкой Александра Шейнер идут дальше, шагают, практически, через сто лет и выстраивают пространство выставки так, что оно получается заметно родственным архитектуре деконструкции начала XXI века – проецируя, таким образом, особенности живописи Врубеля в структуру своих экспозиционных построений.
Сергей Чобан, СПИЧ, Tchoban Voss Architekten, ЧАРТ
Врубель и есть прообраз современного формообразования. Он же был ровесником Ван Гога, это были два художника, которые впервые превратили мир живописи в пространственный калейдоскоп.
На одной из первых презентаций мы сравнивали увеличенные фрагменты Врубеля с элементами одного из мастер-планов Захи Хадид, в котором использована своего рода фрактальная чешуя. Выглядит сопоставимо: одна и та же структура мазка, пространственная структура такая же, как и в его живописи. Врубель – уникальный русский художник: если мы пройдем, например, по анфиладе Русского музея, то до него увидим передвижников, а сразу после него начинается авангард, Филонов, Малевич, Кандинский… Хорошо сказано в фильме «Монолог» режиссера Ильи Авербаха – один пробивает стену, потом тысячи собирают осколки. Врубель пробил стену родственного фотографии искусства, которая до него казалась абсолютно незыблемой.
Нам хотелось подчеркнуть стереоскопичность живописи Врубеля. Он – первый и, может быть, единственный русский художник, который создал сложное пространство живописи. В искусстве Врубеля нет ничего прагматичного и рационального. Он создает пространство из сложных граней, из многоугольных мазков. И нам хотелось показать именно стереоскопичность и непрагматичность искусства Врубеля. Чтобы, проходя через анфиладу залов, зрители кожей ощутили и сложность, и скованность, и выдающуюся свободу.
С одной стороны, здесь можно увидеть один из подходов современной архитектуры к поиску образности – методом многократного увеличения небольшого фрагмента; в данном случае мазка, штриха. Или, как рассказывает Сергей Чобан, если соединить колени и локти «Демона сидящего» прямыми линиями, получится фигура, похожая на абрис проема; но, конечно, контур не скопирован, а доработан.
С другой стороны, нас таким образом метафорически погружают в пространство картин, дают возможность прочувствовать их специфику каким-то новым образом, как городок в табакерке – перемещаясь между залами. Подход можно признать также и очень, в своем роде, контекстуальным: авторы «вытягивают» особенности пространства выставки из специфики произведений, которым она посвящена.
В такой ситуации особенно важным было соблюсти меру эмоционального воздействия. Если говорить о пространстве картин Врубеля, то там подчас можно обнаружить такие лабиринты, в которых легко заблудиться и пропасть. Здесь, в главном верхнем зале – тоже лабиринт, путь посетителя витиевато закручен в рамках просторного квадрата, но сложность планировки уравновешена – во-первых, большими паузами, особенно между картинами. Паузы, подчеркивает Сергей Чобан, нужны для безопасности посетителей во время пандемии, чтобы зрители не толпились – но в большей степени для спокойного взаимодействия с экспонатом.
Во-вторых, залы связаны окнами – это редкий прием, когда из одного зала нам предъявляют не случайный, а просчитанный вид в другой. Как школьнику окошко, на которое можно отвлечься.
Александра Шейнер
Кураторы были очень воодушевлены предложенной Сергеем идеей визуальных «прострелов» между залами. Мы много обсуждали, какие именно образы следует визуально соединить между собой, искали пространственное решение «окон» и залов. В результате, прием подчеркивает взаимосвязь леймотивов в творчестве художника и за счет многочисленных просветов создает впечатление, что живописных произведений на выставке представлено больше, чем фактически. Мы видим их несколько раз с различных ракурсов.
Колористическое решение выставки также не раз согласовывалось с коллегами из Третьяковкой Галереи. В итоге мы остановились на сдержанной пастельной гамме для залов с живописью. На первый взгляд может показаться, что почти все залы серые, но на самом деле на выставке задействовано 9 цветов, подобранных к основным произведениям. В частности, центральный зал с тремя «Демонами» – серо-сиреневый.
Экспозиционное пространство, в меру абстрактное, но достаточно активное пластически, подхватывает нас, подсказывает направления и режиссирует эмоции. По словам Сергея Чобана, это принципиальная позиция: посетителя надо «вести» по одному маршруту, не предлагать слишком много путей, чтобы в конце не оказалось, что половина выставки пропущена. Дизайн тоже вполне тотален: помимо выгородок и потолков спроектированы стулья для смотрителей, лавки для посетителей, подставки для майолик – все в одной парадигме гранения объемов скошенными плоскостями.
Тщательно срежиссированный и прорисованный – одни только контуры ломаных проемов авторы уточняли по многу раз, добиваясь непредсказуемости формы – путь ведет зрителя, нанизывая сюжеты, по образному выражению Александры Шейнер, как бусины. Потому что выставка построена не академично-хронологически, а по темам. Нас встречает зал «Демонов», который сразу представляет ключевой для художника сюжет. Затем идет чередование залов живописи, каждый из которых, действительно, посвящен одной-двум картинам, и графики. В процессе разворачивания маршрута меняется и подход, и вертикальное построение, и колористика. Проемы с ломаными контурами исчезают. Пути разветвляются: возникает черный туннель с зеркальным потолком, отражающим майоликовые «фигуринки» из Снегурочки, подсвеченные в граненых чехлах, как алмазы – согласно определению Сергея Чобана, «шкатулка с драгоценностями».
Рядом выстреливает вверх светлое пространство монументальных панно, Фауста и Богатыря: здесь повышается сам зал ГТГ, подшивного экспозиционного потолка нет, высоко и светло, и если поднять голову, мы видим знакомые стены из ракушечника. Хронология творчества помещена не в начале, а на черной стене ближе к концу главного зала, призывая нас восстановить исторический порядок увиденного, еще раз пробежаться и закрепить.
Последний зал – контрастный пандан светлой выгородке с Фаустом, он больше чем наполовину черный, в нем расположены панно, заказанные инженером Дункером для его особняка – ни одну из трех работ клиент не принял.
Здесь встречаем экспозиционный «аттракцион»: панно Цветы, которые исторически планировались как плафоны, но разместить которые сейчас вверху было нельзя из соображений сохранности, установили горизонтально, но отразили в зеркале, подвешенном к потолку. По словам Сергея Чобана, зеркало приблизительно показывает, на каком расстоянии от глаз плафоны могли бы пребывать в особняке согласно замыслу.
Здесь же, в черной стене – еще одно окно-прострел, в котором виден текст вступления из первого зала – вроде бы оно закольцовывает путь, но мы обнаруживаем под ногами ступеньки, ведущие в нижний двухъярусный зал с балконом, посвященный последним годам жизни Врубеля и его болезни.
Здесь впервые собраны и показаны рисунки из психиатрических клиник. Они выстроены в зигзаге-меандре, чередующем черные комнаты для периодов помутнения сознания и белые стены – снаружи, для моментов ремиссии. Графика тех и других ощутимо отличается, а черно-белая выгородка складывается в контрастную полосатую перспективу «всполохов», которая очень понятным и выразительным образом раскрывает суть показанного периода.
Ярус первого этажа целиком белый, он как будто освещен последней картиной, Серафимом. В центре этого зала – сегментовидный объем «раковины», черный внутри и белый снаружи. В нем собраны, опять же впервые, все рисунки перламутровой раковины-пепельницы, подаренной Врубелю в 1904 году и выставленной здесь же. Так что мы можем сравнить модель и рисунки. Раковина, как пишут, чудом сохранилась – сейчас ее хранит Русский музей. Особенность «раковины» не только в том, что в ней можно спрятаться, как в пещере, наедине с графикой, но и в том, что часть листов – двусторонние – встроены в стену так, чтобы один оборот можно было видеть изнутри, другой, в перспективной рамке – снаружи. По словам Сергея Чобана, конструкция требовала большой точности исполнения, для ее сооружения привлекли даже дополнительную фирму.
Таким образом, сложное изломанное и стереоскопичное «пространство Врубеля» – первая и главная тема выставки, но не единственная. Двигаясь по маршруту, мы встречаем новые контрасты: черного и белого, высокого и камерного. Асимметричные окна сменяются правильными рамками-откосами «киотов», обрамляющих монументальные полотна. Тема меняется. Череда пространственных сюжетов может быть легко прочитана, образуя эмоционально-пространственный комментарий, возможно, более действенный, чем даже тексты на стенах (хотя они неплохи). Говорящая форма и говорящий цвет комментируют выставку, складываются в сценографию, которая принимает активное участие в задуманном рассказе о том, «что такое Врубель», какое место он занимает в своем времени, насколько важен для будущего, и, что не менее важно – как искусство Врубеля взаимодействовало с его жизнью и судьбой.
В целом такой «комментирующий» подход характерен для экспозиционного дизайна Сергея Чобана: так, в новом Иерусалиме, музее, посвященном патриарху с притязаниями на позицию «священства выше царства», появился пурпурный цвет, а в пространстве выставки Джоржо де Кирико, которая 4 года назад занимала нижние залы ГТГ, – гигантские белые «метафизические» фигуры.
У такого подхода в противовес полному дистанцированию нейтрального дизайна есть свои достоинства и недостатки, но в защиту выбранного решения можно сказать следующее. Во-первых, большая монографическая выставка – событие года – требует яркой сценографии. Во-вторых, как уже говорилось, выставке отведена значительная площадь, что позволяет разредить пластическую энергетику, распределив ее в пространстве и, как подчеркивают авторы, дать каждой картине «воздух», а зрителям возможность сосредоточиться на одном произведении. И, наконец, заметим, что искусство Врубеля, как и в целом рубежа веков, очень сильно связано с театром в частности и театрализацией жизни, ее погружением в гезамткунстверк, – в целом. Часть картин это портреты жены художника, оперной певицы и актрисы Забелы-Врубель в разных амплуа, часть вдохновлены театральными постановками, другие – монументальные панно, камин и даже майоликовое блюдо – связаны с приданием обыденной жизни театрализованного былинного, готического, сказочного содержания. Многие произведения Врубеля нацелены на преодоление обыденности, в частности, через вычитывание парадоксальных линий из цветов, орнамента или перламутра, и на насыщение жизни волшебной, «светящейся», небанальной формой. Искусство, погруженное в театральную (или, с другой стороны, духовно-церковную) фантасмагорию до почти полной неотличимости от жизни – вероятно, более, чем другое, допускает сценографичный дизайн для своего показа.
Выставка «Михаил Врубель» продлится в здании Новой Третьяковки на Крымском валу до 8 марта 2022 года.