|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 31.05.2021 | |
|
Сергей Чобан: «Я считаю очень важным сохранение города как летописи политической и экономической истории, со всеми контрастами и противоречиями» |
|
|
Юлия Тарабарина |
|
| Мастерская: | |
| Tchoban Voss Architekten | |
| СПИЧ | |
|
Задуманный нами разговор с Сергеем Чобаном о высотном строительстве превратился, процентов на 70, в рассуждение о способах регенерации исторического города и о роли городской ткани как самой объективной летописи. А в отношении башен, визуально проявляющих социальные контрасты и создающих много мусора, если их сносить, – о регламентации. Разговор проходил за день до объявления о проекте «Лахта-2», так что данная новость здесь не комментируется. Архи.ру:  Сергей ЧобанПредоставлено: СПИЧСергей Чобан: Для того, чтобы подступиться к этой теме, необходимо, прежде всего, понять, что такое небоскреб в целом. Почему и зачем он возник? Небоскребы возникли давно. Хорошо известны нам, например, «средневековые небоскребы» XIII века, их больше всего сохранилось в Сан-Джиминьяно, которые были символами власти и денег, или даже так: символами власти денег. Они принадлежали представителям высших сословий и деловых кругов своего времени и не были обременены какой-то существенной функциональной нагрузкой, разве что временами могли служить для обороны, но это не было главным. Прежде всего, они были выражением экономических достижений и возможностей – вот, посмотрите, насколько высоко мы можем построить.  Небоскребы Сан Джиминиано, XIII век, 2010© Сергей ЧобанРепрезентативное очень для многих значит высокое. Это – ситуация, которая существует многие века, до сих пор ни в одной стране не удалось людей разубедить, что высокое не является единственной формой активного заявления о себе. С другой стороны, как мы знаем, в конце XIX века, когда возник лифт, появилась возможность иначе использовать участок: вынимать или выдавливать из него наибольшее количество квадратных метров. Признаем, что уже как минимум с XIX века градостроительство находится под влиянием экономической модели развития города, которую, будем откровенны, диктует не архитектор.  Застройка Уоллстрит как зримый символ власти денег, 2009© Сергей Чобан Первый город высоток. Чикаго, первая половина XX века, 2010© Сергей ЧобанПочему я говорю это в связи с Петербургом? На мой взгляд, у Петербурга две проблемы: центр и окраины, и решать их следовало бы по-разному. Петербург: регенерация центраПетербург многие ошибочно приводят как пример города, в котором якобы никто не стремился строить небоскребы. Однако дело в том, что во второй половине XIX – начале XX века, когда Петербург стал активно развивающимся капиталистическим городом, небоскребы в России попросту еще никто строить не мог. Россия не была технологически развита так, как Америка, где практику высотного строительства освоили как раз в конце XIX – начале XX века. Поэтому в Петербурге строили плотно, но невысоко. Это – та особенность, которую не очень любят вспоминать, когда говорят о качествах его городской среды. А я вырос в Петербурге, в одном из таких дворов-колодцев, и я знаю, что Петербург плотен, но плотен по-другому. Плотен в своих дворах, куда никогда не приходит солнце, чего, например, требуют сегодняшние правила инсоляции. Петербургский двор, 1982© Сергей Чобан Фантазия на тему петербургского двора, 2007© Сергей ЧобанПетербург возник из двух позиций. С одной стороны – это имперский город, столица царской династии, пример жесткой регламентации и единоначального управления, каким был Париж при Наполеоне I и Наполеоне III. С другой стороны Петербург – пример горизонтального уплотнения. Теперь вопрос: а нужно ли это горизонтальное уплотнение сейчас заменять вертикальным? Я, честно говоря, не вижу никаких предпосылок для этого, особенно там, где подобное вертикальное уплотнение влияет на архитектуру центра города. Петербург располагает очень большим историческим центром, наверное, одним из самых больших в Европе. И главная задача Петербурга – не строить небоскребы, а придумать способ сохранения этого исторического центра. Очевидно, что все постройки полностью сохранить невозможно, это показывает пример других крупных европейских городов, Парижа или Милана, Барселоны или Вены. Там для этих целей был успешно привлечен большой объем частных инвестиций в рамках определенного очень жесткого охранительного регламента. И этот опыт очень наглядно показал: регламент работы частных инвестиций с наследием не может диктовать сохранение города в полной неприкосновенности. Что-то должно меняться, к примеру, где-то могут быть надстроены кровли или произведена регенерация дворовых пространств. Вот чем надо заниматься в Петербурге.  Жилой дом на Владимирской площади в Санкт-Петербурге. Рисунок выполнен в 1984 году. К настоящему времени дом перестроен и искажен до неузнаваемости© Сергей ЧобанИ это огромная проблема, потому что центр ветшает. Здесь никакое строительство небоскребов ничему не поможет. Даже если еще какая-то крупная корпорация захочет представить себя небоскребом, это станет очередной демонстрацией силы, власти и денег, но городу не поможет.  Так выглядят умирающие исторические кварталы. Пока это Мумбаи и Гавана, 2018 и 2019© Сергей ЧобанВы говорите, небоскреб не поможет. А как же налоги? Налоги от массовой регенерации исторического центра тоже высоки. В отдельной точке небоскреб позволит произвести сверхприбыли от использования квадратного метра территории. Но 40% территории Петербурга занимает исторический центр. И эта огромная территория должна регенерироваться. Огромное количество домов требует ремонта, но это не должен быть только ремонт за счет государства, это, как мы видим, утопия. Большой центр должен снова стать интересен инвесторам с высоким уровнем культуры, способным принять высокую степень регламентации, требований сохранения и разумного сдерживания стремлений к быстрым прибылям. Необходимо срочно выработать алгоритм, который станет интересен владельцам денег, разубедит их в том, что деньги приносит только новое строительство, а не регенерация и не реставрация с элементами нового строительства. Сдерживание не должно быть таким, чтобы инвесторы потеряли всякий интерес к регенерации. Задача – довольно сложная, но она решена во многих европейских исторических городах, в том числе в Берлине, где, несмотря на жесткую регламентацию, частные инвесторы очень заинтересованы работать со зданиями, которые находятся под охраной, создавать интересные дворовые пространства, какие-то небольшие новые вставки, заново осмыслять верхние этажи и крыши. Налоговый поток достаточно большой, но он не идет «гейзером» из одной точки: условно говоря, напор «гейзеров» может быть меньше, но их количество должно быть больше.  Фантазия на тему дворов Старого Петербурга, 1994© Сергей ЧобанЭто задача города и государства – создать разумные регламенты ограничений и благоприятные условия для инвестиций. Потому что иначе угрожающе постаревший центр будет исчезать! Я недавно прочитал, что в некоторых домах начали срубать балконы, потому что они в аварийном состоянии… Проблема есть, и она совсем не в сфере высотного строительства. Петербург: развитие окраинДругая проблема города – сейчас жители окраин не очень-то ощущают, что они живут в Петербурге. Как распространить ощущение жизни в центре на новые кварталы? Казалось бы, самый простой способ – строить как в историческом Петербурге, но не так плотно, потому что, как я уже сказал, качество жизни в исторических дворах Петербурга невысокое и не соответствует сегодняшним представлениям о жизни и работе.Однако Петербург без плотности Петербурга может оказаться неинтересен инвесторам, на деньги которых строятся новые районы. Я в свое время предложил соотношение, в рамках которого высотному строительству отдается приблизительно 30% общей массы застройки, а основная застройка сохраняет человеческий масштаб, в среднем 7 этажей. Это чуть больше, чем в историческом Петербурге, но сейчас высота этажа стала несколько меньше, и 7 этажей – на мой взгляд, это идеальный способ создать ощущение фронтальной застройки со сформированным уличным пространством. Разумная высота, разумная ширина уличного пространства, разумные пропорции дворов. На фоне этой 7-этажной застройки на градостроительно важных точках и осях возможны и более высокие здания уникальной архитектуры, примерно 20-30% от общего объема строительства. И, конечно, необходимы общественные здания. Все магниты общественной жизни Петербурга сейчас находятся в центре, и их расширения возникают там же: Мариинка 1, Мариинка 2, Мариинка 3… Это неверный подход. Надо создавать не центростремительное, а центробежное или же разнонаправленное движение, выносить места притяжения людей из центра города. Создавать новые интересные амбициозные проекты, – не высокие, поскольку общественные здания не должны быть высокими по определению, люди двигаются там по горизонтали. Но они могли бы быть очень интересными по архитектуре, использовать наиболее прогрессивные находки языка сегодняшней архитектуры. Вот вкратце о Петербурге. Как видите, даже слово «высотное» особенно не звучало, я не вижу в этом никакого смысла. Если же речь идет о какой-то сверхзадаче, новой штаб-квартире компании со сверхамбициями, – то и ее не стоило бы решать средствами высотного здания. Высотное строительство в Петербурге – это очень теоретическая проблема на сегодняшний день. Появился Лахта-центр, мы понимаем, как он возник. Но второго случая и, главное, его необходимости я не вижу. В этом смысле я не вижу и повода дискутировать. [Любопытно, что разговор состоялся буквально за день до объявления о проекте «Лахта-2». Комментарий к этой новости в интервью не вошел]. Берлин: регламентацияВы упомянули Берлин, и кого, как не вас, спрашивать о Берлине. Как сейчас обстоят дела в Берлине с высотным строительством и его ограничениями? Берлин довольно долго шел по пути относительно низкого строительства. В начале 1990-х мы участвовали в одном крупном конкурсе, на проектирование в районе Месседамм, получили первую премию с достаточно высоким проектом. В конкурсе также участвовал очень известный на тот момент архитектор Вальтер Рольфес – проект его бюро не имел ни одного высотного здания и добивался той же самой плотности при помощи кварталов разумной высоты, 6-7 этажей. Он тоже получил в том конкурсе первую премию, и, кстати, именно по его проекту город решил делать проект планировки. И я помню, Вальтер тогда сказал мне: знаешь, это сильное качество – европейский город без высотных зданий.  Вариант конкурсного проекта развития территории Месседамм, с высотной застройкой. Проект для nps architekten, 1991, не реализован© Сергей Чобан Конкурсный проект развития территории Месседамм, I премия. Проект для nps architekten, 1991. Не реализован© Сергей Чобан Высотный дом. И где? В Потсдаме! Было и такое. Проект 1994 года, I премия, реализован© Сергей Чобан Первый опыт регенерации индустриального каркаса. Башня Ява в Гамбурге, 1996. Реализован© Сергей Чобан Первый опыт регенерации индустриального каркаса. Башня Ява в Гамбурге, 1996. Реализован© Сергей Чобан Один из первых высотных конкурсов для Берлина. Район Главного вокзала. Проект, 1990-е© Сергей Чобан Конкурсное предложение для Миллернтур Гамбург, I премия. Проект для nps architekten, 1991. Не реализован© Сергей ЧобанГород так и развивался до начала 2010-х годов. Но начиная с 2015 года экономическое развитие в Берлине пошло в гору, и сразу же возник разговор о высотном строительстве. Крупные компании хотят, чтобы их здания были заметны. Компания Амазон занимает одну из самых высоких башен, страховая компания Альянс сидит в башне в начале Шпрее. В свое время, когда Daimler планировал приехать на Потсдамскую площадь – а первоначальный проект застройки площади был невысоким – они сказали, что не купят этот участок и не будут в него инвестировать, если там не будет возможности строить высотные здания. Сегодня инвесторы очень часто спрашивают город о возможности высотного строительства. Считается, что крупные компании легче согласятся арендовать какие-то площади, если эти площади будут в высоком здании. Хотя о небоскребах в Германии говорить сложно, в Берлине 130-150 метров – это уже очень высокое здание; тогда как для Франкфурта, например, это относительная средняя высота башни. Для крупных компаний желание репрезентовать себя напрямую связано с высотным строительством. Это было, есть, и, вероятно, будет. Мне трудно это оценивать с точки зрения каких бы то ни было критериев. Другой мотив – желание извлечь большую плотность из данного участка. Город старается с этим работать. Под руководством Сената создан мастер-план высотного строительства. Там, в частности, заявлена необходимость предусматривать общественные пространства (надо сказать, это делает и Москва). Наличие общественных пространств, где люди должны чувствовать себя комфортно, становится компенсацией сильного увеличения плотности. К примеру, строя высотное здание, ты обязуешься выделить на участке площадь, открытую для пешеходов, и открытый грунт, который будет впитывать дождевую воду, что важно для регенерации почвы. Другое важное свойство: высотное строительство зримо проявляет социальные противоречия. Горизонтальный город тоже был наполнен противоречиями, но хотя бы не проявлял их на уровне «высоко-низко». Сегодня, когда смотришь на высотные здания, особенно на сверхтонкие небоскребы, – понимаешь, что на их строительство тратятся огромные деньги, и, конечно, квартиры там занимают не самые нуждающиеся представители общества. Как-то мой первый заказчик примерно 30 лет назад мне сказал: ты должен быть одет так, чтобы 98% людей думали, что у тебя пиджак из C&A, и только 2% понимали, что только ты можешь себе его позволить. Это understatement. Так вот, у небоскребов нет никакого understatement-а, небоскреб – это зримое проявление социального контраста.  Пример отсутствия understatement в Макао, 2016© Сергей Чобан А это Гонконг, 2016© Сергей ЧобанГород старается этому противостоять. К примеру, в регламентах предусматривается, что до 30% площадей должно быть отдано под социальные функции и цена их аренды должна быть доступной для самых широких социальных слоев (в Берлине это 7,9 евро за квадратный метр в месяц). Регламенты также предписывают, что верхние этажи должны быть общественными – я всегда говорил, что высотные здания не должны «умирать вверх», верхние этажи должны как-то работать на город. Видовая площадка или ресторан, пусть даже не самый дешевый, – но и то, и другое будет посещаемо большим количеством людей. Наличие социальной компоненты должно привести к тому, что высокое здание не будет восприниматься как элемент жесткого социального контраста или жесткой джентрификации. Хотя, конечно, джентрификация может проявлять себя и в высоких, и в невысоких зданиях – впрочем, в Германии ты и в зданиях средней этажности обязан выделить 30% под социальное жилье. Нередко даже архитекторы пребывают в заблуждении, считая, что если какая-то территория в силу своего развития становится более дорогой, то это хорошо для города. Это для города, напротив, плохо. Развитие нужно, но не путем выталкивания тех групп населения, которые уже живут на этой территории. Сорок лет жизни и – мусорДругая проблема, очень важная, связана со скоростью старения здания. Прекрасное неоренессансное здание гостиницы Уолдорф-Астория, построенное в 1896 году, было снесено через 33 года ради строительства на этом месте Эмпайр Стейт Билдинг. Когда капитализм приобрел вкус к извлечению прибыли из строительства, дома стали сносить быстрее. Сегодня, как и 100 лет назад, здания живут в среднем 30-40 лет. Для того чтобы сделать здание памятником, а Эмпайр Стейт билдинг поставлен под охрану, нужно приложить большие усилия. Но со многими зданиями этого в принципе происходить не будет – огромный объем в том числе и высотного строительства может быть через 40-50 лет замещен новыми зданиями. И одно дело, когда ты замещаешь 6-этажное здание, а другое 100- или 50-этажное, – в Нью-Йорке это сейчас начинается, начинается последующее раскручивание спирали, вместо одних зданий появляются другие, более высотные. Где конец этой спирали, мы не знаем. Перекресток Columbus Circle в Нью-Йорке. Рисунок выполнен в 1992 году: сегодня застройка этого пространства уже полностью изменилась© Сергей ЧобанВ любом случае любой снос, особенно большого здания – это огромное количество отходов. В Берлине сейчас требуется предварять любой снос очень серьезными исследованиями, необходимо доказать, что то, что ты построишь на месте сносимого, будет климатонейтральным. Тебе просто не дадут ничего снести, если ты не докажешь, что новое здание будет климатонейтральным, что получается примерно через 40 лет. Но как это можно доказать, если средняя продолжительность жизни современного здания и есть эти 40 лет? Невозможно себе представить, насколько все поменяется к тому времени – одна только пандемия сколько всего уже изменила! И все эти проблемы стоят перед Берлином в той же мере, что и перед Москвой. Кстати о Москве – правильно ли ее уплотнять по «сингапурскому» принципу, пусть это и оправдано экономически, поскольку квартиры продолжают покупать? Этот вопрос имеет несколько аспектов. Во-первых, как вы правильно говорите, никто не стал бы уплотнять, если бы на это не было запроса. Совершенно очевидно, что плотный город дает преимущества с точки зрения транспортных коммуникаций, концентрация функций в одном месте приводит к тому, что люди быстрее достигают той или иной точки города. Но этот аргумент имеет ограниченную силу. Высокая плотность, безусловно, нравится не всем, и в Москве тоже. Причины высотного строительства все те же – репрезентация, жизнь и работа в высоком здании как бы престижнее. Плюс высокая финансовая эффективность высотной застройки при наличии спроса. Если большое количество квадратных метров на некой территории пользуется спросом, то инвесторы стремятся его извлечь, это экономический запрос, он всегда был таким во всех странах, на Манхеттене, в Сингапуре, Шанхае, Гонконге, Дубае. В этом смысле Москва ничем от них не отличается.  Типичный город высотных зданий. Это Доха. 2019© Сергей Чобан Не-Человеческий масштаб. Один из небоскребов в Майами (арх. Заха Хадид). 2019© Сергей ЧобанСвобода, масштаб и технологииНадо сказать, что высотное строительство для многих, особенно поначалу, ассоциировалось с освобождением предпринимательской деятельности, отражало ощущение свободы, когда тебя ничто не сковывает. Тот же город Сан-Джиминьяно – в конце XII века он стал независимым, и сразу же за 2/3 XIII века было построено 70 башен рекордной для того времени высоты.Проект «Москва-Сити» начинается в 1992 году, когда заканчивается Советский Союз, новый необузданный капитализм расправляет плечи, и говорит: теперь нам никто не указ, теперь мы можем тоже это сделать. Не думаю, что нужно преисполняться эйфорией, эти процессы можно критиковать, но понимать их движущие силы тоже необходимо. Не стоит быть наивным и говорить, что это эстетическая концепция. Никакая не эстетическая, это экономическая концепция.  Москва-сити, 2019© Сергей ЧобанВедь давайте будем честными друг с другом: никогда качество художественного произведения не зависело от его размера. На одной картине Ансельма Кифера можно расположить все наследие Вермеера. И говорить, что высотные здания сами по себе эстетически более совершенны, конечно, неверно. С другой стороны, есть целый ряд произведений архитектуры или, скажем, монументального искусства, которые вошли в историю именно своими очень большими, поражающими размерами. Египетские пирамиды, например. Иными словами, размер сооружения играет роль, и в какой-то момент действительно может начать замещать истинную ценность произведения. Скажу крамольную вещь: я, например, не понимаю художественную ценность египетских пирамид. По-моему, они поражают воображение своей величиной. При этом, конечно, величина не является признаком произведения искусства. Церковь Спаса на Ильине, например, во много раз интереснее, чем гораздо больший Георгиевский Собор Юрьева монастыря.  Церковь Спаса на Ильине, 1978© Сергей Чобан Египетская пирамида, 2020© Сергей ЧобанНо у архитектуры есть и другая, соблазняющая, даже коварная сторона. Архитектура отличается от других искусств тем, что она непосредственно связана с современными техническими достижениями. И этим техническим достижениям архитектору, мне, в том числе, хочется соответствовать, их хочется воплощать. Большие арены, высокие здания, огромные перекрытые пространства – все эти сооружения служат зримым доказательством высшего технического развития своего времени. Чем не королевская дисциплина? Архитекторы занимаются этим, потому что это потрясающая, увлекающая на всю жизнь игра с формами, с технологиями, желание сделать что-то технически уникальное, что-то на гребне современного научного развития. |
|
