В Россию пришла иностранная архитектура. Собственно, она почти всегда создавалась здесь в той или иной мере. Среди знаковых сооружений, построенных в России иностранцами, широко известны Успенский собор (Аристотель Фиорованти), Петропавловский собор (Доменико Трезини), Исаакиевский собор (Огюст Монферран), Большой Театр и Манеж (Осип Бове), Александринский театр (Карло Росси), Смольный институт (Джакомо Кваренги), Центросоюз (Ле Корбюзье) и многие другие.
Сегодня, как никогда в мире много говорят об архитектуре. Необычные формы зданий, строительство новых городов, экологические проекты и новые рекорды высотного строительства... В России (и в таких развивающихся странах, как Китай и Индия) все больше вызывает беспокойство еще одна тема – роль иностранных архитекторов в проектировании наиболее престижных частных и государственных заказов. Россияне вправе задуматься. Не приведет ли такая тенденция к утрате многовековых наслоений местного культурного контекста? Способны ли иностранные архитекторы, иные из которых никогда не были в России или бывают здесь мимолетно, создавать одухотворенные, а не бездушные, хоть и блистательные проекты? Не приведет ли импорт проектировочных идей к эрозии собственных амбиций в зодчестве? И наконец, не принизят ли новые здания-символы, предложенные западными архитекторами, достоинство России, как независимой интеллектуальной державы?

Среди практикующих в наши дни в России иностранных архитекторов – звезды первой величины. Непосвященным еще предстоит понять разницу между такими архитектурными движениями, как модернизм, постмодернизм и деконструктивизм, но уже сейчас россияне знают имена британцев Нормана Фостера и Захи Хадид, француза Доминика Перро и голландца Эрика ван Эгерата. Все они возводят важные градостроительные и культурные комплексы, которые в ближайшие годы станут символами новой России.

Вот почему в российском павильоне XI Архитектурной венецианской биеннале российские проекты иностранных зодчих широко представлены наряду с проектами лучших русских архитекторов.

Эту интересную особенность готовившейся выставки я обсуждал с некоторыми иностранными архитекторами, практикующими в России. Они приглашали меня в свои мастерские в Нью-Йорке и в Лондоне, где мы говорили о российском опыте зодчих, их видении современной России, о влиянии на их творчество русской школы, о том, чему русским следовало бы поучиться у иностранцев, да и вообще об архитектуре, такой разной и непонятной. Сразу следует заметить, что эти иностранцы представляют собой весьма разношерстную группу архитекторов, и просто поделить экспозицию российского павильона на наших и не наших было бы неправильно. Так, нью-йоркские архитекторы Томас Лизер, Рафаэль Виньоли и Гаетано Пеше родились и выросли за пределами США, а практикующие в Лондоне Дэвид Аджае и Заха Хадид – вдали от Великобритании. Тем не менее, произведения этих архитекторов являются частью культуры стран, где они живут и практикуют сегодня. Хотелось бы, чтобы их постройки в России стали неотъемлемой частью национального достояния России. Нет смысла противопоставлять одних архитекторов другим. Ведь все они трудятся на благо России, и это главное.
Григорий Ревзин, куратор российского павильона, задумал расставить архитектурные макеты российских и иностранных проектов на огромной шахматной доске. Представляется, что такую символичную игру ведут между собой не архитекторы и не страны, которые они представляют, а реальные обстоятельства и силы – бюрократические, социальные, градостроительные, рыночные, амбициозные, патриотические и так далее. Архитектурные макеты, словно шахматные фигуры, наступают, отступают, двигаются по диагонали, рокируются, выходят в ферзи или вовсе уходят с поля, олицетворяя стремительно меняющийся ландшафт современного благоустройства России.
В последние годы в России строят очень много. По всей стране, а особенно в столице, наблюдается большой строительный бум. Абсолютное большинство проектов осуществляется силами местных архитекторов, и лишь незначительная доля приходится на иностранцев. Однако, соотношение представленных на выставке проектов – 50 на 50 – свидетельствует о том, что в России существует серьезная озабоченность чрезмерной ролью иностранцев в строительстве. Скорее, эта озабоченность связана не с долей их участия, а с тем, что именно иностранные бюро заполучили многие из наиболее престижных заказов в стране. Норман Фостер строит самое высокое здание – башню “Россия”, готовит проект реконструкции Музея изобразительных искусств им. Пушкина и перестраивает Новую Голландию в Санкт-Петербурге. По проекту Доминика Перро будет построена вторая сцена Мариинского театра. Николас Гримшоу выиграл конкурс на строительство Пулковского аэропорта, Риккардо Бофилл – на Дворец конгрессов в Стрельне, Крис Уилкинсон – на реконструкцию комплекса Апраксина Двора, Томас Лизер – на Музей мамонта в Якутске, RMJM – на башню штаб-квартиры “Газпрома” “Охта-центр”. Самый большой в Европе бизнес-центр Москва-Сити застраивают американцы и европейцы, а в одном из крупнейших градостроительных проектов Москвы – Парк-Сити не участвует ни один русский архитектор.

Стоит ли серьезно беспокоиться по поводу такого расклада? Рафаэль Виньоли считает, что “вопрос не в том, что архитекторы иностранцы или нет, а являются ли они хорошими мастерами. Хороший архитектор может работать где угодно, потому что он не придет на новое место с уже готовым проектом, который имел успех или был забракован в другом месте.” Пожалуй, это одно из важнейших утверждений нынешних дискуссий. Россияне скорее выиграют от качественного продукта, нежели от патриотического сознания того, что тот или иной объект создал русский архитектор. “Идеи зарождаются, циркулируют, перемещаются в новые места, и часто становятся неотъемлемой частью определенной культуры. Главное же состоит в том, чтобы делиться и обмениваться идеями, и если лучшие идеи приходят из-за рубежа, так что с этим поделать? Нужно их принять.” Эти слова принадлежат самому молодому участнику экспозиции проектов иностранцев в российском павильоне, 42-летнему британцу Дэвиду Аджае. Такое мнение соответствует и ситуации в мире. Во всем мире фантазии иностранных архитекторов нередко оказываются более привлекательными, чем предложения местных зодчих.
Конкурс на строительство Центра Помпиду в Париже выиграл тандем Ренцо Пьяно и Ричарда Роджерса (итальянец и британец), реконструкцию Рейхстага в Берлине осуществил Норман Фостер (британец), оперный театр в Сиднее построен по проекту Йорна Утцона (датчанин), многие здания в лондонском Canary Wharf построены американскими финансовыми компаниями по проектам американских архитекторов, а конкурс на восстановление Всемирного торгового центра в Нью-Йорке выиграл Даниэль Либескинд (поляк). Сегодня согласно его генплану подымается городской ансамбль по проектам европейцев, американцев, японца, и израильтянина.

Зачем же отказываться от такого подхода в России? Мои собеседники обращали внимание на довольно широкий круг обстоятельств, объективно вызывающих потребность русских в сотрудничестве с иностранными мастерами.

Проводившаяся десятилетиями в СССР безответственная политика в архитектуре и строительстве вела к распаду зодчества. В этой драматической ситуации архитекторы вынуждены были приспосабливаться к ограниченным возможностям типового панельного строительства. Нестандартные проекты стали редчайшим исключением. Разнообразия материалов не было. Коммерческой стороне архитектуры внимания не уделялось. Страна не накопила опыта проектирования специальных типов зданий. Имеются в виду небоскребы, аэропорты, торговые центры, современные больницы, аквариумы, парки-аттракционы, стадионы, таунхаусы, экологические и другие проекты. Поэтому престижные проекты заказываются иностранцам. Это обеспечивает современный уровень таких сооружений. Участие в проектах местных сил весьма желательно, но они не всегда оказываются готовыми к уровню сегодняшнего проектирования. На Западе молодого специалиста, приходящего в бюро, окружают профессионалы с двадцати-тридцатилетним стажем работы. В России 20-30 лет назад делали совсем другую архитектуру, а 15 лет назад и вовсе мало, что делали. Этот пугающий разрыв поколений, конечно, не лучшим образом сказывается на воспитании достойной смены.

Впрочем, не только аэропорты, но и кое-что поскромней в России иногда заказывать некому. В стране практикуют сейчас всего около 12 тысяч архитекторов, три тысячи из которых находятся в Москве и Санкт-Петербурге. При современных объемах и сложностях строительства это ничтожно мало. По данным американского журнала “Design Intelligence”, в 2007 году в Великобритании практиковали 30 тысяч, в Германии – 50, в США – 102, в Италии – 111, в Японии – 307 тысяч архитекторов. В десятимиллионной Португалии практикуют столько же архитекторов, сколько в России!
Следует обратить внимание и на многие другие важные факторы международного сотрудничества. Знаменитые архитекторы, последователи разных направлений и школ, приносят с собой новые идеи, привлекают в Россию новых производителей современных технологий и материалов, что расширяет возможности местного строительного комплекса. Это обогащает сложившиеся подходы в проектировании, провоцирует дискуссию и ответную реакцию русских зодчих.

Есть у этой медали, естественно, и другая сторона. Без новых горизонтов, без таких стран, как Россия ведущим архитекторам сегодня не обойтись. Такие звездные архитекторы, как Фостер, Хадид, Колхас, Гери, Либескинд и Калатрава непрерывно бороздят мировые просторы в поисках наиболее амбициозных проектов. Им тесно в пределах своих городов и стран. В мире есть не так много мест, которые могли бы позволить себе заказать более одного проекта каждому из этих выдающихся архитекторов. А ведь в их офисах одновременно проектируются десятки заказов. Дэвид Аджае поясняет: “Я скорее блуждающий архитектор. Как и другие мои коллеги, слежу за возникающими в мире экономическими возможностями, которые приводят меня в контакт с новыми заказчиками, а точнее патронами моего творчества.”

Чем выше репутация архитектора, тем больше первоклассных специалистов со всего мира стремятся заполучить у него работу. В офисе Нормана Фостера заняты архитекторы из 50 стран. Российский архитектор, участвующий в международном конкурсе, понимает, что ему противостоят лучшие сборные команды мира. Победить в таком противоборстве, все равно, что выиграть джекпот. Поэтому России необходимы комплексные преобразования – открытие международных филиалов ведущих бюро, обмен передовыми знаниями, технологиями и ресурсами, участие в совместных проектах, привлечение в местные офисы иностранных проектировщиков и инженеров, а в университеты – профессоров и студентов. Можно утверждать, что участие иностранцев в российских проектах ведет к широкому освоению богатства и многообразия мировой архитектуры. Это должно обеспечить выход российских архитекторов в ближайшей перспективе на мировой рынок, и их участие в проектах за рубежом.

Свои резоны у делового мира. Чем известнее имя архитектора, тем меньше нужно тратить средств на рекламу проекта. Даже если Фостеру не удастся создать в России шедевры, все равно про то, что он построит, скажут – это построил знаменитый Фостер, автор стеклянного купола над Рейхстагом и моста Миллениум через Темзу. Участие известного иностранного архитектора привлекает инвесторов. Если мастер создал первоклассный и прибыльный проект в Берлине и Лондоне, то считается, что и в Москве он скорее всего будет успешным. В некоторых случаях реализация проектов невозможна без участия звезд. Звездам многое прощается. С их помощью можно перестроить многое. Вот пример. Когда издательская компания “Херст” решила надстроить башню над историческим зданием в Нью-Йорке, было очевидно, что только участие всемирно известного архитектора сможет убедить защитников исторических памятников и других консервативных организаций в достоинствах проекта. Банальная средовая архитектура здесь бы не прошла. Настоящих мировых звезд в России пока нет. Вот их и приходится выписывать, подобно модным брэндам из-за границы.

Еще одну причину, по которой русские девелоперы предпочитают иностранцев, называет Григорий Ревзин. Он считает, что “стандарт бизнеса наших архитекторов не соответствует стандарту наших бизнесменов”. Другими словами, заказчики, которые могут себе это позволить, предпочитают вести дела с профессиональными бюро, расположенными в стильном офисе где-нибудь в лондонских Баттерси или Ислингтоне, с четкими понятиями о контрактных обязательствах, высокой культурой делопроизводства и, разумеется, солидным опытом качественного проектирования. Так дороже, но надежнее и комфортнее. Известно, что когда Жаклин Кеннеди подыскивала архитектора для престижнейшей Президентской библиотеки Кеннеди, выбор пал не на великого Луиса Кана, а на не столь великого, хотя и выдающегося И.М. Пея. Немалую роль в этом сыграла способность последнего быть тонким дипломатом и его умение обеспечить исключительный комфорт заказчику. Что для Кана было делом последним. Президентская библиотека была далеко не единственным проектом, который “уплыл” от него к более слабым конкурентам.

Многие из приглашенных в Россию архитекторов стремятся изобрести свою собственную, ни на что не похожую архитектуру. В этом они видят смысл своего творчества. Конкуренция требует от зодчих непрерывного поиска новых ответов нашему времени, специфике места, культурному контексту и множеству других факторов.“Хороший дизайн –  это комментарий сегодняшней жизни. Это не просто экспрессия формы и стиля, а отражение того, что происходит в каждодневной жизни. Это комментарий реального мира”, говорит Гаетано Пеше. А британец Уильям Олсоп заявляет: “Я ушел от идеи того, чем архитектура должна быть. Моя миссия состоит в том, чтобы познать, чем архитектура могла бы быть.” Именно такую экспериментальную, а не контекстуальную архитектуру хотят получить наиболее амбициозные заказчики. Иначе – кому придет в голову заказывать контекстуальную архитектуру иностранцу?

Тема XI Архитектурной биеннале, предложенная ее куратором, ведущим американским критиком Аароном Бецки, звучит так – “Где-то там: Архитектура помимо зданий” (Out There: Architecture Beyond Building). Такая расплывчатость в определении темы позволяет разным национальным павильонам представить свои собственные интерпретации. Сам Бецки, объясняя смысл экспозиции на пресс-конференции в Нью-Йорке, так прокомментировал свою идею: ”Архитектура – это все, что связано со зданиями, но не сами здания. Мы не должны допустить, чтобы здания превращались в могилы архитектуры. Мы обязаны создавать такую архитектуру, чтобы она помогала нам чувствовать себя, как дома, познавать и определять мир в котором мы живем. Архитектура должна помочь нам разобраться в постоянно меняющемся мире. Поэтому дело не в зданиях, а в том, что происходит с нами самими вокруг них, рядом, внутри, снаружи, сквозь них, что и как они обрамляют, на чем фокусируют наше внимание и так далее.” Другими словами, обычное традиционное композиционное возведение зданий-монументов больше не отвечает сложным современным взаимоотношениям человека с обществом и средой. Нужно стремиться к созданию архитектуры, освобожденной от зданий. Подлинная архитектура таится в стороне от строительства – в ландшафте, среде, в мелькании неупорядоченного визуального ряда городской суеты и так далее.
Для создания такой интересной и необычной среды необходимо привлекать разных архитекторов, практикующих в разных городах и располагающих разным опытом. Комментарий иностранца особенно любопытен на вещи, которые не замечают местные архитекторы. Так, весьма неожиданно в проекте Пулковского аэропорта у Николаса Гримшоу возникают черты, не присущие его архитектуре хайтека. В складчатом дизайне крыши угадываются фрагменты шишечек, опоясывающие купола православных церквей. Но у Гримшоу они абстрагированы в огромном масштабе в парящий перевернутый ландшафт, окрашенный в благородный золотистый цвет. Этот проект демонстрирует, как может повлиять место на видение архитектора. В Петербурге и экспрессивный хайтек обретает поэтичные, почти душевные качества.

Многие российские проекты иностранных мастеров создаются комплексно и масштабно, существенно влияя на сложившуюся историческую городскую ткань. Такие кардинальные преобразования, столь характерные для России наших дней, необходимо осуществлять путем грамотного планирования на основе международного опыта. В то же время, нельзя свезти в Россию пусть даже и самые лучшие идеи со всего мира. Их необходимо органично интегрировать в конкретный местный контекст.

Мы живем в потрясающе интересное время. Нет приделов мечтаний. Почти нет пределов возможного. Уже сегодня в мире планируются башни полуторакилометровой высоты, города с нулевым загрязнением окружающей среды, с практически безотходными технологиями, изобретаются новые экологичные типы транспорта. Разнообразие материалов, форм и масштабов вызывает истинное восхищение. Представьте, какие прекрасные города можно построить, рационально используя новые экономические возможности современной России, помноженные на международный градостроительный опыт!

Все иностранные архитекторы, с которыми мне довелось беседовать, испытывают неподдельное удовольствие от возможности работать в России. Для них это шанс создать новую, необычную архитектуру, часто в непривычном для них масштабе, а иногда и стиле. Заха Хадид, которая работает над тремя проектами в Москве – частный дом, деловой комплекс и жилая высотка – сказала про свое экспериментальное бюро: ”Мы работаем глобально и хотели бы воздержаться от спекулятивного влияния на нашу архитектуру местных национальных черт. Любая подобная спекуляция может лишь отвлечь от нашего стремления выразить в архитектуре суть современности нового города.” Здесь речь идет о работе в разных странах, как на полигонах для обновления и расширения собственного репертуара архитектора. Нужны ли такие проекты тщеславия России?

Уверен, что нужны! России нужны проекты ведущих мастеров. Им есть что предложить – свой уникальный визионерский талант, способность создавать не просто новые изощренные формы, а условия, в которых возникают новые формы общественной жизни.
Об этом много думают, к этому стремятся умы, которые задают тон в современной архитектуре. Уильям Олсоп, например, в своих рассуждениях призывает к строительству городов, парящих над землей. ”Землю, - говорит он, - нужно отдать людям, чтобы развести на ней сады.”

Суждено ли этому сбыться в России? Фантастической красоты сад – какая прекрасная метафора для нового города!