В 2007 году сэр Николас Гримшоу выиграл международный конкурс на проект нового терминала аэропорта Пулково в Санкт-Петербурге. Дизайн проекта построен на занимательной идее – Город островов. Три основные зоны – регистрация, таможня и зал вылетов почти по-урбанистически разделены открытыми пространствами, напоминающими каналы Санкт-Петербурга, и соединены множеством мостов над багажным отделением и залом прилетов внизу. Крышу аэропорта образует система повторяющихся 18-метровых квадратных отсеков, каждый из которых поддерживает центральная опора в виде огромного зонта с вывернутой внутрь скатной крышей и водостоками, спрятанными внутри опор. В складчатом дизайне крыши угадываются угловатые шишечки куполов православных церквей, но у Гримшоу они абстрагированы в огромном масштабе в парящий перевернутый ландшафт, окрашенный в благородный золотистый цвет.

Николас Гримшоу родился в 1939 году. После окончания Архитектурной Ассоциации (АА) в 1965 году он основал партнерскую компанию с Теренсом Фарреллом (Terence Farrell) в Лондоне. В 1980 году Гримшоу открыл свой собственный офис. Он завоевал международное признание в области технологического проектирования с использованием обнаженных и экспрессивных конструкций. В проектах Гримшоу искусно и экспериментально сочетаются грандиозность пространств, изящность конструкций, привлекательность поверхностей и замысловатость деталей. Компания «Гримшоу и партнеры» располагает офисами в Лондоне, Нью-Йорке и Мельбурне, в которых заняты более 200 архитекторов. Она известна в мире такими проектами, как железнодорожный вокзал Вотерлоо в Лондоне, терминал в аэропорту Цюриха, Национальный космический центр в Лейстере (Англия), Британский павильон на Всемирной выставке EXPO '92 в Севилье и Музей стали в Монтеррей (Мексика). Его знаменитый крытый ботанический парк Проект Эдем (Eden Project) в Корнуолле (Англия) основан на сегментной геометрии геодезических куполов Бакминстера Фуллера. Необычная конструкция этого комплекса позволяет воссоздать независимые микроклиматы для выращивания разных видов растений.
В 2002 году королева Великобритании Елизавета II посвятила Николаса Гримшоу в рыцари за заслуги в развитии архитектуры, а в 2004 году он стал президентом Королевской академии искусств.

Мы встретились с Николасом Гримшоу в его футуристической студии в Лондоне. По пути в прозрачный, как аквариум, кабинет мэтра мне пришлось перейти стеклянный мостик, расписаться в журнале, прикрепить к себе причудливый пропуск и дожидаться приглашения в одном из гостевых коконов с интерактивной многоцветной подсветкой из нескольких десятков вариаций.

Перед тем, как отправиться в Лондон, я посетил ваш офис в Нью-Йорке, где вы заняты рядом проектов в Северной Америке. Один из них – новая открытая концертная арена в прибрежном парке Ассер Леви на Брайтон Бич в Бруклине – центре русской диаспоры. Этот парк давно превратился в одно из наиболее популярных мест для концертов звезд русской эстрады. Позвольте считать этот проект вашим дебютом перед русской публикой.

Пожалуй. Совсем скоро этот проект будет готов к строительству. Мы выиграли право на его дизайн и реализацию благодаря городской программе Design Excellence Program, инициированной нью-йоркским Департаментом дизайна и строительства. Главная идея здесь в том, чтобы интегрировать сцену и трибуны в рукотворный ландшафт и, используя самые современные аудио технологи, уменьшить уровень шума в районе. Мы также попытались привлечь жителей ближайших кварталов в парк, спроектировав оригинальные детские площадки и прогулочные аллеи.

Поговорим о вашем проекте-победителе нового терминала в Пулково. В чем, по-вашему, было основное преимущество проекта перед конкурентами, в частности, компании SOM?

Мне кажется, сыграл большую роль сам факт, что мы являемся европейской фирмой и реализовали множество проектов в Европе. Санкт-Петербург считается окном России в Европу, не так ли? Город был построен для налаживания новых отношений с Европой. Поэтому идея нашего проекта была не только в том, чтобы решить конкретную практическую задачу, но и предложить очень эмоциональное видение аэропорта.

Ваша архитектура вырастает из понимания развития конкретной программы. В чем заключается идея вашего проекта для Пулково?

На первых стадиях конкурса нас критиковали за недостаточное внимание к особенностям местного климата и характеру города. Поэтому в нашем заключительном варианте появилась складчатая крыша, покрытая золотистым тоном. Такой прием предвещает встречу с красивыми шпилями, которыми славится небосклон Санкт-Петербурга. Мне кажется, основной причиной критики компании SOM было то, что их проект можно построить где угодно. Вы знаете, британцы очень романтичны в своем отношении к снегу, который выпадает здесь довольно редко. Поэтому мы видим в нем красоту. Однако я понял, что в Санкт-Петербурге снег не вызывает подобных эмоций и представляет большие неудобства, особенно в таких местах, как аэропорт. Поэтому для функционирования аэропорта желательно было бы исключить снег полностью. Именно этим продиктована столь сложная форма скатной крыши, складки которой будут направлять тающий снег или дождевую воду внутрь опор и дальше в канализацию. А пока снег не растает, его уместно использовать как хорошую изоляцию при отоплении залов аэропорта. И конечно же, главное в любом аэропорту – это организованное и естественное движение пассажирского потока. Пассажирам нужно иметь чувство цели, знать где они находятся, и легко ориентироваться. Помимо всех функциональных особенностей нашего проекта, мы акцентировали внимание на том, что находиться в новом здании будет настоящее удовольствие, здесь будет присутствовать дух восторженного ожидания отправления или встречи.

Мне кажется, этот проект прославляет структурность очень необычными для вас приемами – посредством акцентирования поверхностей, соединений, центровки линий и тем, как конструкции прячутся, а не раскрываются. Были ли такие решения продиктованы вашими личными наблюдениями во время поездок в Санкт-Петербург, и какое влияние на вас оказала русская архитектура?

Я посетил город дважды во время конкурса и был там еще раз уже после конкурса. Я также бывал в соседних Стокгольме и Хельсинки, что важно для понимания климата тех широт. Что касается русской архитектуры, то я высоко ценю мастерство, которым отмечены традиционные деревянные постройки. Очень интересны детали соединений. Мне также всегда нравились проекты Бертольда Лебеткина (Berthold Lubetkin), русского эмигранта и пионера модернистского дизайна в Великобритании в 1930-е годы.

Какими из уроков, которые вы извлекли в других местах, вы бы хотели воспользоваться в России?

Я считаю, что климат это один из главных генераторов дизайна, и поэтому каждый город отличается хотя бы поэтому. Мы только что закончили строительство железнодорожного вокзала в Мельбурне. Его крыша спроектирована с учетом очень конкретных местных климатических особенностей. Она облицована металлом, и ее форма напоминает песочные дюны. Идея в том, что ветер набегает со всех сторон, чтобы поднять отработанные выхлопные газы и вывести их сквозь специальные зазоры, расположенные на одинаковых расстояниях друг от друга. Как видите – этот проект подчиняется совсем другим законам, нежели петербургский.

Вы рассуждаете так, словно именно инженерные аспекты определяют облик вашей архитектуры.

Что мне нравится, так это то, что эстетические принципы основаны на фактических данных.

Вернемся к архитектуре в России. Вы считаете важным для иностранцев строить в России?

Мне кажется, русские архитекторы должны попытаться найти новые ориентиры после долгой спячки бетонного периода, который доминировал там столько лет. В этом отношении нашу работу там можно считать полезной.

Мне кажется, что период, о котором вы говорите, доминировал не только в России, не так ли?

Вы правы, но все же, не до такого экстрима. Мы тоже построили немало уродливых бетонных блоков, и конечно же, они теперь благополучно сносятся.

Вы не считаете, что некоторые из них заслуживают сохранения как памятники?

Очень немногие, потому что они были спроектированы без заботы о людях. Многие были построены лишь в целях экономии и достижении максимальной массовости. Да и с точки зрения экологии это не находки. К примеру, в них практически отсутствовала всякая изоляция. Я посетил немало таких зданий в Восточном Берлине. Вы совершенно реально могли бы поместить кулак в трещинах между некоторыми панелями. Любопытно, что бетонные панели разобранных зданий были использованы при строительстве дорог. Мне кажется, иностранные архитекторы в России могли бы сыграть роль катализатора, проецируя свои идеи и принципы. Было бы весьма интересно узнать, каким образом новое поколение русских архитекторов отреагирует на наши сегодняшние проекты.

Вы унаследовали интерес к инженерному делу от своих прадедов – один руководил строительством канализации в Дублине, а другой строил дамбы в Египте. Расскажите о своей семье, и кто познакомил вас с архитектурой?

Один из моих прадедов жил в Александрии, где он провел практически всю жизнь. Он проектировал и строил дамбы и системы орошения. Его сын, мой дед, вырос в Египте, затем перебрался в Ирландию и погиб очень молодым на фронте во время Первой мировой войны. Мой отец родился в Ирландии и работал авиаконструктором, а моя мать была художницей. Поэтому не будет преувеличением сказать, что архитектор – это сочетание инженерии и искусства. Моя бабушка была очень хорошим портретистом. Моя старшая сестра – известный фотограф, а младшая сестра – художник. Неудивительно, что я всегда интересовался искусством. Но важным моментом для меня было посещение архитектурного бюро, в котором я оказался, когда мне было 17 лет. Я вдруг понял, что то, чем они занимались, было мне очень близким. Мой шурин преподавал в Эдинбургском университете. Он познакомил меня с молодым профессором архитектуры, который сказал мне: "Почему бы тебе не заняться архитектурой?" И я должен сказать, что как только я переступил порог дизайнерской студии, я почувствовал себя счастливым. Поэтому я последовал его совету. Это была очень традиционная школа. Мы вырисовывали тени, перспективы, рисовали с натуры, занимались каллиграфией, строили макеты в масштабе и много времени уделяли изучению конструкций. Мы старались использовать в своих проектах местные материалы, такие как сосну и сланец, и мы вычерчивали конструктивные детали в полную величину.

Повлиял ли на вашу архитектуру Бакминстер Фуллер, и как близко вы его знали?

Меня познакомила с ним сестра-фотограф. Фуллер приехал в Англию в 1967 году прочесть серию лекций. Он славился своей способностью говорить часами, без перерыва. Однажды он читал такую лекцию-марафон в Лондонской экономической школе. Студенты приходили, уходили, обедали, возвращались, а он все говорил и говорил. Он отличался редчайшей харизмой и даром оратора. Он пришел посмотреть на мой первый реализованный проект. Потом мы пошли в ресторан пообедать, и вдруг он говорит: "Прошу прощения, мне нужно поспать." Он подпер голову руками и уснул. Он оставался неподвижным ровно 15 минут, после чего мы продолжили беседу как ни в чем не бывало. Влияние Фуллера невозможно переоценить, особенно с философской точки зрения. Он высказывал очень смелые суждения о необходимости бережного отношения к природным ресурсам. Он делил людей на тех, у кого было все и тех, у кого не было ничего, и одной из главных задач его жизни было перераспределить богатства. Он отличался потрясающей способности видеть мир как одно целое и он смог предсказать многие наши сегодняшние опасения об использовании энергоресурсов и состоянии экологии.

Что это был за проект, который вы показывали Фуллеру?

Это была отдельно стоящая башня средоточия санузлов. Она была вынесена на несколько метров за пределы перестроенного студенческого общежития на 175 студентов в Sussex Gardens возле станции Паддингтон. Ядро этой башни состояло из стальной конструкции, на которую по спирали вместе с пандусным коридорчиком были нанизаны туалетные кабинки. Всего там было 18 ванных комнат, 12 душевых и 12 кабинок с умывальниками. Фуллер считался пионером подобных конструкций, он видел в них основу массового жилого строительства.

Эта башня все еще существует?

К сожалению, нет. Общежитие было перестроено в отель со всеми удобствами в каждом номере.

Это любопытный проект. Как вам удалось найти такого смелого заказчика?

Мой дядя служил в организации, которая инвестировала деньги в перестройку этих ветхих зданий в общежитие. Эти здания пострадали во время Второй мировой войны и пустовали более двадцати лет. Поэтому они были куплены за гроши, и мой дядя рассказал инвесторам, что его племянник как раз закончил архитектурный университет и смог бы посоветовать, в какие цвета покрасить стены и так далее. Они даже понятия не имели насколько серьезно эти здания нуждались в капитальном ремонте, и этот проект превратился в настоящую стройку. Наш офис все еще был крошечным – я, Тэрри Фаррэл и пара помощников. Вы видите, когда вы молоды, вы не задумываетесь о том, что возможно и что нет – вы берете и делаете как знаете. Это прекрасное чувство.

Наверно, после такого проекта вы были готовы к чему угодно. Каким был ваш следующий проект?

Тот проект научил меня всему. Наш подрядчик не имел никакого опыта и мне самому пришлось иметь дело с тридцатью шестью поставщиками и строителями. Поэтому я научился практическим вещам очень быстро. Следующим проектом стал многоквартирный дом возле Риджентс-парка. Это был кооперативный дом для художников. В то время правительство поощряло и финансировало подобные формы собственности. Я нашел людей, которых заинтересовал этот проект, и спроектировал его. Когда дом был построен, я с семьей въехал в пентхауз. Это был прекрасный опыт, но конечно же, как только ломались лифты, все жильцы прибегали ко мне наверх и во всем винили архитектора.

А каким образом вам удается совмещать работу в бюро и деятельность президента Королевской академии искусств? Какое участие вы принимали в организации нашумевшей выставки "Из России"?

На дела Академии я выделяю два дня в неделю, а остальное время я здесь и работаю над архитектурными проектами. Конечно же, я был очень вовлечен в организацию российской выставки и тесно сотрудничал с мадам Антоновой, директором Пушкинского музея. Ситуация была накалена до предела после того, как Россия отозвала разрешение на экспозицию своих шедевров из-за боязни, что они будут востребованы потомками Сергея Щукина, одного из основателей богатейшей коллекции. В конце концов, разрешение было получено в ответ на максимальные гарантии Британского правительства о неприкосновенности коллекции на территории Великобритании. Это великолепная выставка, в которую вошли сто двадцать картин Ренуара, Сезана, Ван Гога, Гогена, Матисса, Кандинского, Татлина и Малевича. В самый последний вечер, уже после окончания выставки, когда все разошлись, я взял жену под руку и мы еще раз прошлись полюбоваться этими бесценными полотнами. Эта выставка дала возможность показать, как французское искусство повлияло на русских художников. А вы были на выставке?

Да, так же как и вы – в самый последний день и тоже с женой, и еще с сотнями посетителей вокруг нас. Тем не менее, впечатление у нас тоже восторженное.

Я очень люблю живопись, и еще музыку. С некоторых пор я даже устраиваю музыкальный фестиваль Norfolk Music Festival в Норфоке, где у меня дом. Концерты идут там уже четвертый год.

С чего началось это увлечение?

Мои друзья-музыканты обратились ко мне с идеей финансирования фестиваля . Каждый год я покупаю все пустые места и теперь таких мест остается все меньше. Концерты проходят в двух красивых местных церквях. Фестиваль продолжается неделю, и на него съезжаются сотни людей.

Не собираетесь ли вы построить концертную площадку для фестиваля?

Конечно, я представляю ее себе из дерева, в форме перевернутой лодки.

Ваша архитектура выделяется экспрессивностью конструкций, чувством ритма, оригинальностью деталей и гибкостью решений. Какие еще архитектурные качества вы пытаетесь подчеркнуть в своих проектах?

Я думаю, что для меня главное – это людской поток. Я допускаю, что некоторые архитекторы проектируют здания лишь ради пространственных эффектов. К примеру, когда люди посещают героические постройки Дэвида Чиперфильда они говорят: "Какое прекрасное пространство!" Но мои пространства получаются в результате того, что происходит в них и вокруг – их обуславливают людские потоки. К тому же, внутренние пространства в моих зданиях всегда связаны с тем, что происходит снаружи. Я не леплю здания, как скульптуры, которые могут нравиться или не нравиться.

Однажды вы описали скульптурную и экспрессионистскую архитектуру Фрэнка Гери как скрытые леса, на которых держатся внутренние и наружные поверхности. Вы считаете, что здания должны стремиться честно демонстрировать, как и из чего они построены?

Это правда. В проектах Гери нет никакой связи между его интерьерами и фасадами. И это не входит в его задачи. Он первым скажет, что ему абсолютно все равно как и на чем весит его фасад. Он хочет, чтобы его фасад выглядел именно так, как он задумал, потому что он работает, как скульптор. И ему удается создавать великолепные здания. Поэтому вы вовсе не обязаны обнажать и подчеркивать конструкции. Но мне кажется, что в идеале, люди должны уметь читать по зданиям, как и из чего они построены.

В другом месте вы писали, что ваши здания должны будут обновлять кожу. Что вы имели в виду?

Я верю, что когда-нибудь здания смогут наращивать органическую прозрачную кожу, напоминающую крылья стрекоз. Конструкции бы оставались, а кожа бы дышала, вечно трансформируясь, меняя прозрачность и толщину изоляции, адаптируясь к различным атмосферным условиям, наподобие живых существ. Понимаете, в будущем, здания будут больше напоминать органические творения, чем предметы концептуального искусства.

В вашей каждодневной жизни вас, наверное, окружают самые модные и технологичные вещи – автомобиль последней марки, многофункциональные часы, телефон-компьютер, стильная оправа очков...
 
Вовсе нет. Но я получаю большое удовольствие от своей гибридной Тойоты Prius. Это очень умная машина, особенно в том, как она перераспределяет расходуемую энергию между торможением, освещением и кондиционированием. Мне очень нравится интерактивный экран моего iphone. Но я не в восторге от компьютеров. Я предпочитаю рисовать от руки.

А что вы нарисуете, если я вас попрошу?
 
Я нарисую опору-зонтик со складчатой крышей в Пулково – такой, какой она выглядела первоначально, как усложнялась со временем, и как выглядит сегодня.

Офис Grimshaw Architects в Лондоне
57 Clerkenwell Road, Ислингтон
21 апреля 2008 года