Офис Rafael Vinoly Architects в Нью-Йорке
50 Вандам стрит, СоХо, Манхэттен
8 мая 2008 года

В 1989 году конкурсный проект Рафаэля Виньоли на дизайн Токийского международного форума победил 395 проектов претендентов из 50 стран! Этот грандиозный городской комплекс был построен в 1996 году. Красивая драматичная структура длиной более 230 метров, окруженная занавесями стеклянных фасадов, опирается лишь на две изящные опоры, расставленные столь далеко друг от друга, что кажется, будто зависшая на многоэтажной высоте конструкция парит в воздухе, подобно плывущему по небу дирижаблю.

Архитектор родился в Монтевидео, Уругвай, в 1944 году, а с пяти лет рос в Буэнос-Айрес с родителями – матерью, учителем математики, и отцом, театральным режиссером и продюсером. В 20-летнем возрасте, будучи студентом, Рафаэль стал одним из партнеров основателей компании Estudio de Arquitectura в Буэнос-Айресе, которая вскоре превратилась в одно из наиболее продуктивных и успешных бюро Южной Америки. В 1979 году, покинув Аргентину, где к тому времени утвердилась военная диктатура, Виньоли иммигрировал в США с женой –дизайнером интерьеров и тремя сыновьями. Первые годы архитектор преподавал в Гарварде и вел строительные проекты в роли девелопера. В 1982 году Виньоли возобновил архитектурную практику. Сейчас бюро Rafael Vinoly Architects является ведущей международной практикой в Нью-Йорке, Лондоне и Лос-Анджелесе. Всего в компании занято 250 архитекторов.

Среди наиболее известных проектов архитектора Киммел-центр исполнительных искусств в Филадельфии, Театр джаза при Линкольн-центре в Нью-Йорке, Научный центр в Бард колледже в штате Нью-Йорк и исследовательский институт Ван Андел в штате Мичиган. В настоящее время Рафаэль Виньоли проектирует несколько жилых высоток для нового района Парк-Сити в Москве.

Я бывал в трехэтажной студии архитектора в СоХо не однажды. Студия заряжает креативной энергией, восхищает часто меняющимися экспозициями больших макетов и обрамленных фотографий недавних проектов бюро. Огромный общий зал второго этажа является крупнейшим и наиболее впечатляющим проектировочным пространством в Нью-Йорке. А подвальная модельная мастерская, полностью просматривающаяся с тротуара сквозь длинный ряд красивых арочных окон, вовлекает в увлекательный процесс архитектурного проектирования многих прохожих. Наша беседа состоялась в просторном рабочем кабинете за большим круглым столом рядом с двумя черными роялями “Stainway”.

– Судя по тому, сколько раз мы переносили нашу встречу, вы возможно, являетесь самым занятым архитектором в мире. Над какими проектами вы сейчас работаете?

– Мы действительно очень заняты. Среди наиболее интересных проектов: офисная башня в сердце Лондона. Театр и Центр визуальных искусств в Лестере, Англия, многофункциональный комплекс в Объединенных Арабских Эмиратах, новый терминал в международном аэропорту Караско в Монтевидео и реконструкция Музея искусств в Кливленде.

– Вы много путешествуете. Назовите наиболее, на ваш взгляд, увлекательные места, где урбанистические преобразования претерпевают значительные изменения?

– Совершенно очевидно, что таким местом является Персидский залив. Это удивительный феномен. Концентрация могущества и богатства в этом районе сегодня сродни богатейшим империям в истории человечества. Это напоминает то, что к примеру, произошло в Санкт-Петербурге в 18-м веке, когда Петр Великий решил построить новую столицу России на болотах. Поэтому важно учитывать – какой уровень ответственности, курс развития и какие вообще идеи владеют обществом и элитой при реализации грандиозных градостроительных видений. Я особенно обращаю внимание на страны Персидского залива, потому что они все имеют общий знаменатель, – пустыню, что по сути и есть табула раса.

– Вы имеете в виду феномен инстанционных городов?

– Мне кажется, что понятия инстанционного и консолидированного города является плодом весьма запутанной идеей. Естественное развитие города представляет собой очень медленный культурный феномен и его нельзя форсировать. А сегодня культурный цикл имеет 60 секунд или вроде того. Раньше на строительство города уходило 150 лет, затем – 50, теперь – 30 и эта тенденция продолжает сжиматься. Что делает инстанционные города возможными, так это единый источник финансирования и консолидированная структура власти. С другой стороны, в демократических условиях любое новое строительство происходит в час по чайной ложке. Оно характерно более медленным и естественным развитием, поэтому и идея инстанционного города на Западе – не столь реалистична. Мне кажется, что такая идея будет иметь смысл лишь тогда, когда новые города смогут умирать также быстро, как и возникать. Представьте – города возникают, функционируют в течение десяти лет и, когда необходимость в них исчезает, они разбираются, упаковываются и передислоцируются в какие-нибудь другие места. Пока же современные технологии такого предложить не могут.

– Поговорим о вашем жилом проекте в Москве и, как вы получили этот заказ?

– Наш участок является частью очень большого генплана Парк-Сити, который разрабатывает компания KPF. Они и рекомендовали нас местному девелоперу. Нам достался очень интересный участок вдоль берега Москва-реки с идеей построить пять жилых башен. Мы проектируем три из них, а ливанский архитектор Набил Голам (Nabil Gholam) работает над оставшимися двумя.

– На сколько оригинальны будут ваши башни? Вы не собираетесь соединить высотки жилыми мостами, на подобии тех, которые вы построили в семидесятые в Буэнос-Айресе?

– К сожалению, у нас не было возможности особо экспериментировать, потому что формы зданий определили за нас архитекторы из KPF. Их идея состоит в том, чтобы пять зданий были разной высоты, постепенно наращивая этажность в сторону отеля “Украина”, одной из семи сталинских высоток. Все новые башни – круглые в плане. Такая организация предполагает больше всевозможных видов из окон, чем имеют традиционные ортогональные здания. Тем не менее, я осознаю, что эти башни далеки от идеальных пропорций – один к девяти. Они немного полноваты и не очень захватывающие.

– Расскажите о ваших взаимоотношениях с заказчиком.

– Мы не контактируем с заказчиком напрямую. Этим занимаются архитекторы из KPF. Вся документация идет через них. Около полугода назад я представил наш проект перед большой группой инвесторов в сумасшедшем московском ночном клубе. Прожектора слепили мне в глаза так ярко, что я не очень-то и видел кому я собственно показывал свой проект. Обычно я получаю большое удовольствие от бюрократической стороны проектирования, – встречаясь с городскими властями, представляя проект перед публикой и так далее. В России у меня этого не получилось. Я согласился на такие условия работы лишь для того, чтобы иметь шанс поработать в России и поближе соприкоснуться с культурой, которую я знаю не понаслышке. Живя в Аргентине, я был окружен русской культурой и, тинэйджером, не раз сопровождал отца в его поездках в Россию. Я дружил с фотографом, который был русским иммигрантом. Он был очень близким другом моих родителей. Я даже немного изучал русский язык и все еще помню кое-что. Для меня архитектура и культура – это одно и тоже.

– У вас были возможности посмотреть какие-то постройки в Москве?

– Я знаком с городом больше по публикациям и книгам. Я знаю, что Норман (Фостер) проектирует. Это колоссальные объекты, но уверен, не лучшие его произведения. За последний год я был в Москве пять или шесть раз для ознакомления с участком и командой проекта. В основном я видел исторические памятники в центре города и лишь ночью, после совещаний. Но мне кажется, что я очень хорошо чувствую этот город и могу себе представить его очень четко.

– Ощущаете ли вы, что в Москве подымается новый фантастический город?

– Мне кажется, что трудно стереть следы архитектуры, которая в таком количестве была построена в советское время. Хотя я должен вам сказать, что мне показывали одно здание, про которое люди говорили, что это катастрофа, а мне оно очень понравилось. Речь об очень однообразной жилой мегаструктуре, не менее 700 или 800 метров в длину. Она выглядит, как часть географии страны, а не архитектура. Это страшная вещь! К сожалению, мне не удалось посетить не одного конструктивистского объекта. Я хорошо знаком с ними по книгам, а несколько лет назад был на потрясающей выставке в Париже. Эта архитектура оказала ключевое влияние на многих ведущих сегодня архитекторов на Западе. Задумайтесь – большинство образов, на которых строится передовая архитектура сегодняшнего дня, базируется на том, что было сделано столько лет назад. Это был очень фундаментальный период – не только с точки зрения новых архитектурных форм, но и в смысле изобретения новых социальных форм жизни. Это было фантастическое время!

Касаясь этой темы, Виньоли нарисовал контур пятиконечной звезды, обвел ее серпом и решительно заявил, подразумевая русских конструктивистов: “Эти люди изобрели все. Это был фантастический момент. Если бы у них было больше времени, их архитектура изменила бы мир.”

– Считаете ли вы полезным приглашать в Россию иностранных архитекторов?

– Честно говоря, я вовсе не уверен, что это столь важно. Мне кажется, что вопрос не в том, что архитекторы иностранные или нет, а являются ли они хорошими мастерами. Хороший архитектор может работать где угодно, потому что он не придет на новое место с уже готовым проектом, который умел успех или был забракован в другом месте. В наше время популярна брэндовая архитектура и большое количество поверхностных стилизаций. Не нужно стремиться импортировать это в Россию. Там хватает своих стилизаторов.

– Какой из собственных проектов вы считаете ключевым?

– Мне кажется, Аргентинский центр цветного телевидения в Буэнос-Айресе. Мне было немного за тридцать и я полностью лично вел этот проект, как считал нужным. Мы приступили к строительству комплекса еще до того, как определились с дизайном. Для меня это была уникальная возможность получить прекрасную школу и профессиональное удовлетворение.

– Как можно начать строительство без одобренных рабочих чертежей?

– Очень просто, вы чертите линии прямо на строительном участке, а потом на их месте возводятся стены. Мы вели это строительство так, как я думаю должны вестись все стройки – на импровизации концептуальных и рабочих чертежей. Мы целые дни проводили на стройке и напрямую говорили подрядчику – сделай это от сих до сих, а то от сель до сель. В том проекте было столько импровизаций! Это и делает архитектуру свежей и динамичной. Токийский Международный Форум оказался совершенно противоположным случаем. Проект реализовывался в очень просчитанных, точных и контролируемых условиях.

– Я слышал, что идея Токийского Международного Форума возникла из логотипа компании Pan Am. Это правда?

– Да. Я решил прекратить конкурсный проект, потому что не мог придумать интересной идеи и, чтобы развеяться улетел в Париж, по счастливой случайности, на самолете компании Pan Am. На борту стали сервировать обед и вдруг я заметил логотип компании на салфетке – такие эллипсы, встроенные в круг. До этого мне никак не удавалось соединить изогнутые пути железной дороги с очень жесткой геометрией сетки ортогональных улиц, соприкасающихся с участком проекта. А когда я увидел этот логотип, все разрешилось само собой и очень естественно. Это действительно произошло именно так. Я приземлился в Париже и тут же улетел обратно в Нью-Йорк заканчивать свой проект.

– Вы знаете, в наши дни архитекторы рассказывают, что к ним больше не приходят подобные цельные видения. Они считают, что проекты не возникают сами по себе, их не нашептывают музы, и тем более не навевают случайные ассоциации. Они складываются из слаженной работы команды. Над такими проектами трудятся большие коллективы, потому что профессия сегодня усложнилась на столько, что архитектору никак не справиться с решением столь комплексных задач в одиночку.

– Да, я слышал об этом.

– Вы слышали об этом? И как же, что-то подобное происходит у вас?

– Здесь так не происходит... И не потому что я против идеи сотрудничества в принципе, а потому что я против проектов, которые порождаются мини контрибуциями. Архитектура, несмотря на то, что вам рассказывают архитекторы, это прежде всего композиционное дело. Это как джаз. Если вы когда-нибудь играли джаз, вы знаете, что он потрясающе свободен. Но он построен на большей жесткости, чем людям кажется. Я имею в виду, что джаз имеет структуру. Он отличается свободными моментами, но вы обязательно должны иметь связующую композицию. В архитектуре тоже самое. Вы должны понимать организационную и функциональную сложность зданий. Если вы думаете, что архитектура на 90 процентов состоит из картинок, вы ошибаетесь. Только, если вы четко представляете себе всю сложность пространственной организации и разбираетесь во всех необходимых системах, без которых невозможно функционирование зданий и, если вы способны в процессе дизайна быстро пересматривать различные компоненты и взаимоотношение пространств, тогда вы в состоянии контролировать общую композицию. Я знаю, как работают архитекторы и, даже если они участвуют в коллективном творчестве, все равно наступает момент, когда кто-то один должен взять на себя ответственность и скомпоновать все как следует.

– Возможно, я не прав, но в Нью-Йорке и Лондоне вы славитесь репутацией человека-оркестра. Другими словами, вы все делаете самостоятельно. Это правда?

– Конечно, это не правда. Как это может быть правдой? В этом заявлении нет ни капли правды!

– Я имею в виду, что вы разрабатываете концепцию и прорабатываете весь проект, вплоть до последней детали в одиночку, не вовлекая в этот процесс ваших сотрудников.

– Вы понимаете, архитектурная практика является сложной, многоплановой и коллективной сферой деятельности. Ведь это смешно предположить, что один человек все может делать сам. Я и не претендую на это. Однако позвольте подчеркнуть следующее – я не верю в практику со множеством дизайнеров. Я решил для себя не практиковать таким образом, потому что по-моему такая позиция неэтична. Если вы продаете продукцию дизайнеров, которых уже давно нет в живых, значит вы строите свою репутацию и карьеру на таланте других людей, а не своем собственном. Поэтому, если бы я был заказчиком, то хотел бы видеть продукцию конкретного человека, а не всей компании. В этом я вижу проблему корпоративных офисов.

– Если говорить конкретно о дизайне, на сколько то, что делает ваш офис сделано вами лично?

– Что касается дизайна, то я контролирую все, что выходит из этих стен. Все до последней мелочи.

– Расскажите о ваших методах работы.

– Несколько дней назад я листал книгу фотографий, иллюстрирующих Эро Сааринена в работе над своими макетами. Эти фантастические фотографии сделаны макетчиком из студии архитектора. Они передают потрясающую степень погруженности мастера в решение дизайнерских задач с помощью разборных рабочих макетов, сделанных в большом масштабе. Подобный способ работы я перенял у Цезаря Пелли, а Пелли и Сааринен переняли его у Льюиса Кана. Это фантастически продуктивный метод работы. Это то, что делает дизайнера архитектором. Поэтому я не верю в посиделки с гениальными консультантами, которые расскажут мне, что и как я должен делать, чтобы вписаться в продиктованные ими параметры. Вначале я много рисую, а потом прорабатываю свои идеи с помощью макетов.

– Вам не безразлична судьба своего бюро, когда вас не станет?

– Мне не все равно. Но по правде сказать, это не моя забота.

– Вы подготавливаете себе смену?

– Конечно. У нас работают потрясающие архитекторы.

– И вы бы доверили им начать проект с нуля без вашего участия?

– Никогда. Я не готов к этому.

– А сколько проектов у вас сейчас на стадии проектирования?

– 44 проекта в девяти странах по всему миру, которые мы ведем в трех офисах.

– Поговорим о музыке. До увлечения архитектурой вы начинали карьеру концертного пианиста. Музыка все еще играет большую роль в вашей жизни?

– Конечно. Вы можете видеть это даже в этом офисе.

– Сколько у вас роялей?

– Девять или десять. Некоторые я одолжил друзьям. Один находится у моего сына. Другой – на сохранении у моего шурина.

– Вы даже построили свой собственный концертный павильон для близких друзей на Лонг-Айленде, напротив вашего дома.

– Для меня этот павильон является своеобразным убежищем. Он приносит мне чувство покоя и комфорта. Там нет никаких визуальных эффектов – просто очень уютно.

– Вы упомянули Льюиса Кана. Он ваш кумир, не так ли?

– Если вы хотите увидеть великую архитектуру, вам необходимо побывать в Художественном музее Кимбел в Форт Ворте. Мы все видели его на картинках. Мы знаем его по макетам и всему остальному, но, когда вы оказываетесь там непосредственно ваши ощущения лишь частично зависят от того, что вы видите. Главное, что вы чувствуете, и это то, что отличает великую архитектуру, –утонченность деталей.

– Вы изучали музыку и архитектуру. По-вашему, между этими искусствами существует какая-то связь?

– Никакой связи. Ноль. Это совершенно разные вещи. Единственное, что их связывает – это миссия в достижении композиции и построении хронологической последовательности событий от одного момента к следующему. С этой точки зрения архитектура и музыка идентичны.

– Ваш офис спонсирует специальную исследовательскую программу для молодых специалистов. Расскажите о ней?

– Мы инициировали эту учебную программу три года назад. Задача была в том, чтобы поощрять молодых архитекторов в поиске новых путей и методов проектирования. Первые два года у нас работали по одному исследователю, а в этом году их будет четверо. В архитектурных школах поощряются теоретические диспуты, но слишком мало внимания уделяется конкретным шагам по проектированию реальных зданий. Наша программа уже привела к интересным результатам. Так, два года назад Джозеф Хагермэн (Joseph Hagerman) выиграл стипендию и исследовал в стенах нашего бюро специфику зеленых крыш. Теперь мы планируем использовать его идею в одном из наших проектов в Бронксе. Также я преподаю специальный курс в нашем офисе. Мы формируем группу из 20 – 25 человек. Набор проводится для всех желающих. Я преподаю специфику ведения профессиональной практики на примере конкретных проектов. Классы проходят раз в две недели в течение четырех месяцев каждую осень. Такая практика поможет улучшить качество подготовки молодых специалистов. Преподаватели должны больше уделять внимание повышению профессионального мастерства, а не выращиванию таланта, что весьма трудно определить – есть ли этот талант, нет его и если есть, то сколько. Лучше всего научиться ведению архитектурной практики, работая в офисе и наблюдая за тем, как работает ваш ментор или любой другой опытный архитектор. В архитектуре есть много чему научиться. И это образование вовсе не ограничивается вашей способностью хорошо рисовать. Как в любой другой профессии, в архитектуре важно понять наличие всевозможных инструментов и методов по их применению. С этой точки зрения, освоение профессией архитектора напоминает обучение музыке. В том смысле, что вы не можете просто говорить об архитектуре. Вы должны уметь что-то продемонстрировать.

– Какой совет вы хотели бы хотели бы дать молодым архитекторам?

– Работать. Работать много и напряженно. Попытайтесь быть рядом с настоящим профессионалом, который знает процесс архитектурного проектирования. Главное в архитектуре – это выработать способность построения пространственной композиции и вы не можете это поручить никому другому. Вопрос в том, как правильно использовать и соотносить те или иные методы проектировочного процесса. Этим вещам можно научить и им следует учиться. Не стоит думать, что одним это дано, а другим нет.

– На какие качества или сенсации вы бы хотели обратить внимание людей в вашей архитектуре? Какие закодированные послания вы адресуете людям?

– Первое, что определяет хорошее здание – это стремление подвергать сомнению принятые за норму типологии зданий, и не в смысле изобретения гротескной формы, а в стремлении трансформировать пространство. Я верю в эволюцию. Если вы спланировали дом одним образом, наверняка есть какой-то другой вариант – еще более удачный. И второе, в архитектуре всегда должен присутствовать такой единый эстетический феномен, как гармонические пропорции. Их нужно научиться чувствовать. Это приходит с опытом, причем строительным, а не карандашным. Это такая способность, что если вы ею овладеете, то почувствуете себя совершенно свободным и уверенным. И еще – этого вполне достаточно, чтобы создавать потрясающую архитектуру. Это измерение не имеет временных или стилевых рамок, и не важно, находитесь ли вы у подножья Великих пирамид, либо в Музее Кимбэл – ключ к эмоциональному пониманию выдающейся архитектуры – в пропорциях.