Говорим о ситуации на архитектурном рынке, профессиональном образовании, молодых коллегах, пользе конкуренции, трансформации «Зодчества» и планах «Студии 44», которая существует уже больше 25 лет, на будущее.
Архи.ру: – Как Вы оцениваете прошедший год? На международном фестивале Арх Москва Вас выбрали «Архитектором года», в английском издательстве Thames&Hudson готовится к выходу книга о «Студии 44». Насколько это значительные события для Вас и для бюро?
Никита Явейн: – Thames&Hudson издали альбом о реконструированном Главном Штабе. Книга оказалась достаточно популярной. Уже распродано порядка 2,5 тысяч экземпляров и издательство решило продолжить тему, выпустив нашу монографию.
Олег Явейн. Эрмитаж XXI век. Новый музей в Главном штабе. London: Thames & Hudson Ltd., 2014. Фотография: Юлия Тарабарина, Архи.ру
Что касается статуса «Архитектор года», то мне кажется, я в этом голосовании сыграл роль Трампа. Этот статус и то, что его в 2016 году получил именно я, можно оценивать по-разному. «Архитектор года» – это всё-таки «Архитектор года Москвы». Традиционно кандидатов выбирают из числа ведущих московских архитекторов в рамках внутрицехового понимания иерархии и качества архитектуры. В этой ситуации достаточно любопытно, что какая-то группа московских архитекторов выбрала питерского архитектора, посчитав мою работу достаточно интересной и значимой. Полагаю, какую-то роль здесь сыграло то, что мы активно участвуем в выставках. Прежде всего, на «Зодчестве», и уже несколько раз получали там главные призы. Сейчас фестиваль переживает новый период своего развития, если не сказать серьёзный кризис, и его характер меняется. Некоторое время назад у него был пусть спорный, но интересный период поисков и апробации новых форматов. Но сейчас он всё более и более явственно теряет свой общероссийский статус. Пусть в несколько архаичном формате, но на нём были представлены различные регионы. Сейчас региональной архитектуры становится всё меньше. Хотя именно сейчас, мне кажется, в регионах появилась хоть какая-то жизнь или стремление к её активизации. Но фестиваль «Зодчество» превращается в очередную московскую тусовку, ещё одну площадку для обсуждения московских проблем и тех проблем, которые возникают в регионах в связи с тем, что московские архитекторы активно их осваивают. «Зодчество» стало более живым, менее официозным. В этом есть плюсы и минусы, но для меня фестиваль стал менее интересен.
Впрочем, статус «Архитектор года» важен для меня, в числе прочего ещё и потому, что нужно будет сделать выставку. Я давно думаю об этом. «Студии 44» недавно исполнилось 25 лет. Я сам в профессии около 40 лет. Мы уже не раз обсуждали тему выставки с различными музеями, но всё было некогда. Все время бежишь, решаешь какие-то бесконечные проблемы, что-то согласовываешь. А тут уж нет вариантов. Это будет первая выставка, которую мы сами соберём, и мы хотим сделать её передвижной. Мы сможем её экспонировать и развивать. Она станет для меня поводом для осмысления пройденного пути.
Студенческое кафе кампуса Высшей школы менеджмента Санкт-Петербургского Государственного Университета (ВШМ СПБГУ)
– А как Вы оцениваете эти 25 лет, это была прямая линия развития или сложный зигзагообразный путь?
– Я думаю, что это был и есть, по большому счету, прямой путь, несмотря на то, что со стороны он мог представать несколько зигзагообразным. Но все поиски шли в рамках одного очень ясного вектора. Оглядываясь назад, я даже сам удивляюсь, с каким упорством шел по нему, несмотря ни на что. Полагаю, это связано с семейными корнями. Согласно конфуцианской традиции, сын должен реализовывать нереализованные заветы отца. Вот этим я усиленно и занимаюсь, создав свою мастерскую, а теперь уже можно сказать и школу. Опыт работы в «Студии 44» формирует архитекторов. Я вижу это на примере тех ребят, которые обзавелись своими бюро. И даже если они сами этого не осознают, влияние «Студии» чувствуется и в поведенческой, и в организационной схеме, и в архитектурной.
– Как Вы выстраиваете свои отношения с молодыми архитекторами? В Москве недавно была выставка и конференция на тему архитектурного образования, его проблем и дальнейших путей развития.
– Это беда жуткая. Кризис образования колоссальный. Когда я выпускался, на курсе было по крайней мере 10 человек, уже сложившихся как профессиональные архитекторы. Сегодня в Академии я вижу не больше четырёх-шести человек просто профессионально пригодных.
– И как эта проблема может быть решена? Получается, что функции образования должны взять на себя архитектурные мастерские. Если они хотят иметь квалифицированных сотрудников, то должны принимать на стажировки студентов и выпускников и учить их профессии.
– Мы уже давно применяем такой метод. Я преподаю и это дает мне возможность увидеть в студентах потенциал. Практически все молодые лидеры нашей мастерской, работают здесь с 3 курса. В нашем бюро есть ресурсы для развития и обучения. Три наши мастерские имеют собственную специфику и идеологию. Молодой архитектор имеет возможность попробовать себя в разных форматах, научиться профессии, найти себя и свою место в процессе. Многие из тех, что прошли нашу школу, остались в бюро, 2-3 человека ушли и основали свои собственные компании. К этому я совершенно спокойно отношусь. Чем больше хороших профессиональных бюро на рынке, тем лучше.
Академия танца под руководством Бориса Эйфмана
– Вас не беспокоит проблема конкуренции?
– Надо понимать, что те, кто уходит чтобы вести самостоятельную практику, в большинстве случаев, уходят в интерьеры, или, в лучшем случае, в коттеджи, и дальше как-то прорываются. Рынок очень жёсткий, рынку нужны абсолютные гарантии и именно это имеет решающее значение для заказчиков, которые действительно реально чего-то хотят. В этой ситуации только внутри достаточно крупного проектного бюро у молодого архитектора есть возможность принять участие в разработке серьёзнейших объектов, которые в одиночку они получили бы не раньше, чем в 50 лет. Но и в этом случае нужны дополнительные стимулы. Например, партнёрство, когда ведущий архитектор принимает на себя ответственность за работу мастерской внутри бюро или за крупный проект. Например, Антон Яр-Скрябин практически самостоятельно сделал вместе с тремя-четырьмя коллегами Иркутский конкурс за 2 недели и уверенно победил с большим отрывом. Или Иван Кожин – прекрасный художник, с которым мы будем делать небольшой московский объект. Или Вера Бурмистрова; и так далее.
Большой Гостиный Двор. Амфитеатр. Проект регенерации Большого Гостиного Двора
– Насколько удаётся сохранить индивидуальность архитектора при такой системе профессионального роста внутри мастерской с очень ярким и сформировавшимся имиджем? Есть ощущение, что в российской архитектуре очень ощущается нехватка оригинальных профессиональных высказываний.
– Как показал недавний фестиваль WAF, сложности с индивидуальностью есть везде. Там было очень чётко видно, как все проекты и все архитектурные решения делятся на 8-10 типов. Словно щебень при сортировке, они ровно укладываются в ту или иную ячейку. И какие ячейки нынче в моде, в полосочку или клеточку, та и выстреливает. Я думаю, это в принципе, при огромном разнообразии, скукота.
В нашей ситуации всё сложнее. Сегодня самый главный показатель – уровень образования и профессионализма, класс решения проблем. А уже в рамках этого класса возникает индивидуальность. А если твоя индивидуальность состоит в том, что ты проектировать не умеешь, а играешь в какие-то визуальные игры, подменяешь одно другим, тогда и о профессионализме не приходится говорить. Это видно сплошь и рядом. Особенно на конкурсах.
– В результате основной костяк ведущих архитекторов в крупнейших городах России составляют профессионалы, начинавшие работать еще в 90-е. Молодежь появляется, но отнюдь не так активно, как можно было бы ожидать.
– Я бы тут разделил рынок большой архитектуры и дизайнерский, интерьерный рынок. В последнем работать и продвигаться проще. И, теоретически, из него можно вырасти и занять своё положение на поле большой архитектуры. Но здесь основная часть – половина или даже две трети работ выполняется проектными организациями при строительных фирмах. Именно они реально формируют лица наших городов. Оставшаяся часть приходится на бюро, имеющие репутацию и опыт реализации. Заказчики выбирают архитекторов отнюдь не за победы в конкурсах, публикации в журналах или участие в выставках. И это объясняет проблемы с продвижением молодежи. Один заказчик говорит с другим заказчиком, смотрит, как и что согласовал тот иной архитектор, как довёл, что не довёл. Двадцать раз перепроверят, чтобы выйти на новую фамилию. Это закрытая абсолютно клубная история, в которой конкуренция идёт не в поле качества или оригинальности проектов, а в сфере эффективности и гарантий прохождения согласований. К сожалению, такая ситуации не способствует ни появлению новых интересных команд, ни созданию ярких проектов.
– А какова ситуация в «Студии 44»? Что удалось сделать в 2016 году, какие планы на 2017?
– Мы вышли на ряд очень серьёзных заказов. Удастся их построить или нет, пока сложно сказать. Посмотрим. Но среди них есть крупные жилые комплексы, в которых мне бы хотелось бы апробировать и реализовать принципиально новые подходы к проектированию жилья. Мы активно работаем с регионами, в Томске, в Сочи и других городах. Томский проект, как я надеюсь, станет по-настоящему прорывной вещью, в первую очередь, с точки зрения технологий. Мы ставим перед собой задачу реабилитировать дерево как материал.