США,Вашингтон.Центр Исполнительского Искусства им. Джона Кеннеди, округ Колумбия
Архитектор:
Сергей Скуратов
Мастерская:
Сергей Скуратов ARCHITECTS
Авторский коллектив:
Куратор проекта: Н. Золотова
Главный архитектор проекта: С. Скуратов
Архитекторы: И. Ильин, Н. Асадов
Художник: В. Кошляков
Картины Валерия Кошлякова и пространство Сергея Скуратова образовали тесный симбиоз в размышлениях об образе России и русской мечте. Получилось светло и многозначно. Мы же попробовали разгадать ребус и понять, в чем смысл «нового образа России» в интерьере Русской гостиной вашингтонского Кеннеди-центра.
Интерьер Русской гостиной Кеннеди-центра, или Центра исполнительских искусств в Вашингтоне, был завершен и торжественно открыт в 2014 году. Радикальная трансформация двух помещений центра в пространство, символизирующее собой присутствие России в этом, принципиально мультикультурном учреждении, призванном развивать межнациональные дружеские связи, стала возможной на средства благотворительного взноса, который Владимир Потанин сделал к сорокалетнему юбилею Кеннеди-Центра в 2011 году. Куратором проекта стала искусствовед Наталья Золотова, ещё десятью годами раньше курировавшая для Фонда Потанина большой юбилейный проект в Париже по случаю трёхсотлетия Петербурга, в рамках которого в Соборе Дома Инвалидов провела успешную выставку «Москва-Санкт-Петербург. 1800-1830. Когда Россия говорила по-французски». Тогда в Париже Наталье Золотовой удалось получить для выставки необычное и грандиозное пространство знаменитого собора, теперь она предложила для Русской гостиной амбициозную идею: полностью трансформировать старое пространство гостиной, попытаться не просто переоформить сложившийся интерьер, а создать новый цельный современный художественный образ, предложив эту задачу известным российским архитекторам и художникам. Идея получила поддержку организаторов обеих сторон – руководства Кеннеди-центра и фонда Потанина. Кураторское условие отказа от интерьерного оформительства, от расхожей туристической или моноэтнической символики («поскольку Россия, как мы все знаем, страна современная и многонациональная», – комментирует это решение Наталья Золотова) получило одобрение заказчиков. Более того, как пояснял Владимир Потанин в 2011 году, у посетителей гостиной должно сложиться «новое представление о России, стильное, красивое и современное».
Для реализации этой задачи Золотова предложила заказчикам и провела небольшой закрытый конкурс, в который ей удалось привлечь замечательных участников; в конкурсе участвовали: Александр Бродский, Владимир Дубосарский, группа AES+F, Влад Савинкин и Владимир Кузьмин, Иван Лубенников, Георгий Франгулян, Илья Уткин, Валерий Кошляков, Георгий Острецов, Сергей Скуратов – все они представили яркие и ожидаемо разные проекты. Выбор участников куратор объяснила не только их заслуженной известностью, но и тем, что все приглашенные давно работали с темой актуальной российской самоидентификации.
В результате работы двустороннего российско-американского жюри победил совместный проект Сергея Скуратова и Валерия Кошлякова, где первый предложил довольно радикальную трансформацию интерьера, а второй – написал две очень смелые, завораживающие, и при этом почти вросшие в пространство интерьера картины.
«До начала работы я не был лично знаком с Валерием, хотя знал его как прекрасного художника. Но мы отлично сработались. – рассказывает Сергей Скуратов. – Поначалу я предложил два варианта: один полностью мой, и второй ориентированный на картины Кошлякова, в той же тональности. Этот последний вариант понравился представителям обеих сторон и был воплощен с большой точностью».
Надо сказать, что американский Кеннеди-центр – это такой популярный в США культурный и политический символ дружбы народов. «Сюда постоянно водят школьные экскурсии», – рассказывает Сергей Скуратов. Центр создал президент Эйзенхауэр в 1958 году; после убийства Кеннеди в ноябре 1963 Сенат выделил деньги для того, чтобы ускорить строительство, и здание, ставшее таким образом «живым памятником» Кеннеди, открылось через год, в декабре 1964. Оно находится в мемориальной части Вашингтона, на берегу Потамака, напротив острова Рузвельта и рядом с памятником Линкольну. До Белого дома – 20 минут пешком. Среди антикизирующих портиков, призванных символизировать веру отцов-основателей в ценности античной демократии, Кеннеди-центр выделяется шестидесятнической легкостью и скромностью: невысокий, окруженный широкими террасами с навесами на редких и тонких опорах, распластанный по земле, почти скрытый за деревьями. В центре – три зрительных зала, разделенных двухсветными галереями: Государств и Наций, похожих как близнецы. Интерьер центра постсоветскому человеку напомнит о брежневской архитектуре – он похож на музей Ленина в Горках: мраморные стены, бронзовые детали, красные ковры, высокие витражи, цепочки хрустальных люстр.
Так выглядит вестибюль Кеннеди-центра (интерактивная Гугл-панорама):
Кеннеди-центр, согласно принятому в США подходу к такого рода организациям, а также бумагам, подписанным Эйзенхауэром, существует на ежегодные взносы частных благотворителей, которые в ответ получают, помимо упоминания имён в почётных списках, возможность фотографироваться со звездами, приоритетно резервировать места в зрительных залах и в антрактах отдыхать в специальных гостиных с угощением – такой сервис у нас принято называть VIP. Гостиных четыре, и интерьеры трех из них к 2011 году уже были оформлены как: Израильская – с ярким плафоном в духе Климта; африканская с наклонными стенами и вязаными циновками; и сумрачная и роскошная китайская, где деревянные панели стен украшены орнаментальными и иероглифическими картинами. Оставалась самая большая, состоящая из двух помещений общей площадью 330 м2 – Golden Circle Lounge, чье название происходит от так называемого «круга» корпоративных жертвователей: самый маленький из взносов составляет $5000 в год и называется Corporate Golden Circle. Иными словами «золотой», самый широкий круг спонсоров собирался в этой гостиной. Впрочем её посещает и американский президент, и другие высокопоставленные гости.
«Это был серьёзный вызов, – комментирует Наталья Золотова. – Создать новое пространство, формирующее атмосферу российского культурного присутствия, в двух небольших комнатах с низким потолком и без окон – это с первой минуты не казалось легкой задачей. И не где-нибудь, а в Центре Кеннеди, где уже более сорока лет, на семи сценах, в сотнях ежегодных спектаклей строят новые декорации, ежедневно преображают пространство, создают волшебные миры. Здесь трудно удивить избалованного впечатлениями зрителя».
До реконструкции гостиная Золотого круга была покрыта красным ковром, обставлена разномастной мебелью, а её главной достопримечательностью была большая хрустальная люстра – подарок Ирландии, которая помещалась в круглой позолоченной нише на потолке, своеобразном куполе – «золотом круге», символически отражавшем название.
Golden Circle Lounge Кеннеди-центра до превращения в Русскую гостиную. Предоставлено Сергеем Скуратовым
Golden Circle Lounge Кеннеди-центра до превращения в Русскую гостиную. Предоставлено Сергеем Скуратовым
Ирландскую люстру и её развешанных по стенам меньших «сестёр» центр попросил сохранить, остальное же изменять дозволялось. И Сергей Скуратов не был бы собой, если бы ограничился предоставленным ему невыразительным и банальным объемом. Рассмотрев на разрезе, что за невысоким потолком скрывается немалое пространство, почти половина всей высоты помещения, он запросил у центра подробные чертежи, получил по почте старые синьки, и, дотошно изучив все возможности, предложил неожиданное и радикальное решение, местами подняв потолок почти на три метра и изменив систему вентиляции.
Архитектор предлагал устроить в гостиной настоящие окна, прорезав ими южную стену, которая соприкасается с галереей Наций, – оттуда проникало бы совсем немного, но солнечного света, и открывался бы впечатляющий вид сверху на флаги в двусветной галерее. Но на это руководство центра пойти не смогло. Впрочем Сергей Скуратов, совершенно не разочаровавшись, раздвинул, или даже прорезал пространство гостиной не только физически, но и образно – с помощью перспективных и световых приемов, восходящих к архитектуре барокко; выглядят они, впрочем, вполне современно, балансируя на грани культурных традиций.
«На неожиданно распахнувшееся вверх и вширь пространство гостиной бегали смотреть все сотрудники Центра – от руководства до грузчиков, – рассказывает Наталья Золотова. – Это действительно было похоже на чудо и напомнило мне слова Гамлета «Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности». Шекспир так удачно выразил сделанное Скуратовым, что мы с американцами решили поставить эту цитату на буклет, изданный Кеннеди-центром к открытию Русской гостиной».
В повышенном потолке архитектор устроил глубокие колодцы с широкими перспективными откосами, поместив в них люстры, разобранные и собранные заново с минимумом золотых элементов и преобладанием серебра в каркасе. Будучи почти полностью изъяты из пространства, люстры не затесняют его, а ниши из-за ярко освещенных откосов похожи на фонари верхнего дневного света. Это – первая иллюзия, поскольку свет – белый, но искусственный; кажется же, что хрустальные конструкции подвешены едва ли не к небесам.
Далее: Сергей Скуратов разделил два помещения гостиной: залу побольше и комнату поменьше, расположенную за ней справа, белым «лезвием» протяжённого пространства барной стойки. Стойка – из кориана, стена за ней и пол под ней облицованы белым мрамором с серыми прожилками, всё подсвечено матовым, но ярким светом. В северном торце белого пространства-«балки» архитектору удалось, также с разрешения руководства Кеннеди центра, шагнуть немного вовне, увеличив его длину где-то на два метра: раньше в коридоре существовал никак не используемый уступ-карман, Сергей Скуратов занял его стеклянным выступом. Архитектор также немного, сантиметров на тридцать, выдвинул в сторону коридора всю входную южную стену, этим также увеличив внутреннее пространство. «Россия издавна, ещё со времен Ивана Грозного, стремится расширить свои границы, вот и мы здесь немного преуспели», – комментирует это, вполне функциональное, решение Сергей Скуратов.
Внутри, справа от барной стойки, образовался закуток-апендикс на два столика, с совершенно белым интерьером, в частности – благодаря тому, что две внешние стены этого полускрытого от глаз и почти чудесным образом выкроенного помещения – стеклянные, на две трети высоты покрытые белым градиентом матовой шелкографии. Так же решены все двери гостиной: и входная, и сдвижная дверь, ведущая в малый зал. Покрытое матовой белизной стекло – образ одновременно бесконечной заснеженной равнины и оттепели: «стекло как будто бы частично оттаяло, но полностью никак оттаять не может, не может стать полностью прозрачным, – говорит архитектор. – Так и мы в России: то радуемся оттепели, то опять замерзаем, балансируем между прозрачностью-непрозрачностью». И надо признать, что тема поймана точно, как-то щемяще даже.
Первоначально планировалось сделать белый градиент несколько ниже, примерно на половину высоты; но потом по просьбе его приподняли на высоту человеческого роста. Так ведь и оттепель с тех пор подморозилась, что тут можно сказать.
Но главное в другом: прямоугольник другого, южного торца архитектор занял зеркалом, которое почти идеально отражает, визуально удваивая, линии пространства бара, а так как от входа взгляд получается немного под углом, то себя вошедший не видит и иллюзия уходящей вглубь анфилады, разорванный стены, оказывается вполне достоверной. Противоположная, стеклянная стена также слегка отражает линии световой разметки, отчего череда отражений становится почти бесконечной.
С другой стороны, лезвие чистого света – ещё и своего рода граница, Стикс-Рубикон, поскольку оно разрезает гостиную на две части, чей вполне метафизичный смысл проявляют картины Кошлякова. В первом, ощутимо большем зале – «Идеальный ландшафт», где в тумане красочных потёков проступают узнаваемые контуры Дворца советов и вавилонская башня III Интернационала, символизирующие идеалы стремления к дальнему, а может быть и реальность их бесконечного, безнадёжного построения в отдельно взятой стране.
Панорама большого (первого) зала на Гугл-картах. Мы смотрим на картину «Идеальный ландшафт», барная стойка – справа:
Вторая часть – разместившаяся за границей «луча света» комната вчетверо меньшего размера – украшена картиной «Пастораль» с отчётливо видимыми путти и парковым вазоном. Это парафраз другого рода идиллии, мечты не менее хрустальной, но частной, от маниловского, хотя впрочем, столь же и борисово-мусатовского, усадебного парадиза – до, да простят мне эти слова, мещанских слоников и канареек, столь опасных по Маяковскому. И если перспективный прорыв барной стойки коррелирует с башнями «Идеального ландшафта», он даже по-своему – горизонтальный небоскрёб, то в малом пасторальном зале архитектор устраивает другого рода зеркало в пандан картине с путти: в небольшой нише с перспективной белой раме на зеркальном фоне подвешено хрустальное бра. И получается замечательно: во-первых, бра – довольно обычная деталь интерьера, удваивается, и за ним образуется другое зазеркалье мечты. В противовес перспективно устремленной анфиладе здесь оно маленькое, хрустально-дворцовое, и за ним нет стрел линейной перспективы, а только дымка отражённой стены и блеск свечей.
Панорама малой комнаты на Гугл-картах. Мы смотрим на зеркало-бра, картина «Пастораль» – слева:
И ещё надо сказать, что и картины Кошлякова, и перекликающиеся с ними зеркальные сюжеты Скуратова – это иллюзорные окна, ведь известно, что картина это окно и иной мир, и зеркало тоже. Они и раздвигают пространство, и наполняют его смыслом.
А смысл можно прочитать так. Здесь две мечты: одна о великом полёте в надчеловеческую бесконечность, по горизонтали ли – за горизонт, или же по вертикали – как дерзкая лестница в небо. Она, так или иначе, имперская, так как обусловлена движением, а значит, подчинением, человеческих масс. Вторая мечта о жизни частного человека, здесь в зазеркалье не полёт, а милые хрустальные подвески. Два противоположных стремления русского человека: к большому и малому, дальнему и ближнему, коммунизму и канарейке, условно говоря.
В русской жизни эти мечты – враги, и сосуществуют как правило так: вечно конфликтуют и мешают, не дают друг другу осуществиться. Обе нереальны потому, что одна уничтожает другую. Сергей Скуратов и Валерий Кошляков создали примиряющую мизансцену: архитектор разделил антагонистов, развел их по две стороны воображаемой границы, мещан справа, а жизнестроителей, которым неустроенность заменяет уют – слева. Так, надо думать, Господь Бог разделил бы их в раю. Поэтому надо согласиться со словами архитектора о том, что «это образ России, какой она могла бы быть, или какой она хочет быть <…> когда все проблемы исчезли, когда вокруг царят благоденствие, красота и гармония». Да, если развести воюющие стороны и дать им желаемое, одним лестницу в небо, другим белые окна в сад – наступит, возможно, гармония.
Всё остальное – пол, ребристый ковёр которого похож на борозды вспаханного поля, увиденного с вертолётной высоты, и серовато-коричневые с блестками стены, составленные из гипсовых панелей, сделанных вручную на месте – Сергей Скуратов отдельно подчеркивает их рукотворность – составляют землистый, слегка мерцающий и вибрирующий фон, который отлично попадает в тон картин Кошлякова, и в то же время символизирует пустую, незаполненную землю, простор вообще, но не устремлённый, а пребывающий, инертно-клубящийся, материальный фон, своего рода сон змея Хаоса.
Материи «земли» и стен довольно много, но она не становится ни тяжёлой, ни объёмной. Напротив, остроугольные пересечения разного рода, от подчеркнуто-материальных до вполне иллюзорных, не только облегчают пространство и наделяют его сюжет дополнительной интригой, но и придают ему качество некоторой «бумажности» или «виртуальности». Оно особенно ощутимо, если рассматривать главный «узел» – место перехода в малый зал, где серые плоскости «материи» встречаются с зеркальными и белыми. Из-за того, в частности, что зеркало очень качественное, пространственная ориентация сбивается и эффект взаимопроникновения поверхностей звучит особенно остро и в то же время как-то непринужденно, как будто бы проваливаться в зазеркалье – вполне естественное состояние данного места. Похожий эффект бывает в компьютерной игре, когда поверхность нарисованной стены внезапно прерывается, обнажая пустоту, в данном случае – сияющую. Или в сценических декорациях, когда поворачивается круг. Надо ли говорить, что подчёркнутая условность на руку главной идее: пространство мечты не должно быть слишком материальным, оно должно быть – как сон.
Образ России дело ответственное, тем более – с тем объёмом ограничений на банальности, который был заложен в данном заказе. Художник, впрочем, сам для себя ставит ограничения на банальности и слишком ясно читаемые смыслы. Насколько удалось ограничить – настолько же и артистичен результат. В данном случае абстракция не полная, здесь много зацепок и намёков, но вся эта, едва проявленная, конкретика, всё изобразительное не выступает вперёд, а отступает от зрителя – в глубину картин, в пространство зеркал или даже прячется в известковых замесах стен, в рисунке ковра – как будто боится быть слишком заметным, навязать себя. Здесь даже мебель ведёт себя подчеркнуто скромно: кресла круглые – способ занять минимум места, а прозрачные столешницы попросту стремятся к незаметности. .
В некотором смысле образ России, который здесь получился, настолько ненавязчив, что как будто бы помещён в пространство отстранения. Понять что-либо можно, только вглядываясь – не то чтобы вовсе не умом, но приложив усилия и вжившись; в этом, кстати, счастливое сходство картин Кошлякова и интерьера Скуратова. Другой, менее вдумчивый зритель – может попросту насладиться изящной легкостью решения, пространством и светом, предоставив «сфинкса» на время самому себе. Ну а рассуждать о том, что Россия это не только матрёшки, балалайки и даже не только Эрмитаж здесь было бы попросту неуместно.