«Я лично участвовал в окончательном отборе лауреатов, и я не знаю таких значимых, законченных на сегодняшний день объектов, которые бы в этот список не вошли. Конкурсная комиссия старалась не выдвигать на премию объекты «второго и третьего захода» – когда все открытия уже сделаны. Оценивались интеллект, вклад и условно новизна проекта. Есть хрестоматийные вещи, которые давно прочли, а есть те, которые ещё предстояло прочесть – вот они и были ценны. Здесь надо понимать, что у нас не такой богатый выбор. Но всё, что отобрано, то достойно награды. Вспомните архитектурные конкурсы – скажем, «Золотое Сечение»: до 2008 года было огромное количество претендентов на главный приз, а после кризиса 2008 в номинации «Реализация» шорт-лист состоял из двух-трех объектов. В некоторых номинациях мы намеренно пошли на уменьшение количества премированных объектов, чтобы отметить действительно лучшие. Конечно, все проекты разного уровня – где-то проще, ближе к простому ремонту, где-то сложнее, с серьёзной научной реставрацией, требующей к тому же снять грехи десяти-пятнадцатилетней давности.

Объекты реставрации я бы условно разделил на три группы. Первая – это откровенно инвестиционные проекты, где инвестор действует преимущественно в собственных интересах, пытаясь решить коммерческие задачи, получить дивиденды с территории и т.п. Вторая группа – это проекты, в которых инвестор честно идет на реставрацию и делает достойный объект. В качестве примера могу привести дом Коптева – Мейендорф, в реставрации которого я участвовал лично. Там инвестор ничего для себя не выгадал, но сделал качественную и дорогую реставрацию. Усадьба реставрировалась бесконечно долго, начиная со второй половины 1990-х гг.

К третьей группе я отношу объекты городского заказа. Город берется за самые тяжелые случаи, когда денег нет, не было и не будет. Не могу сказать, что город – это идеальный заказчик. И, конечно, это сказывается на результатах. К реставрации нельзя относиться как к новому строительству, нельзя заранее определенно сказать, где начало, а где конец работы. В реставрации проектирование, понимание объекта и реализация идут параллельно. Но наше бюджетное законодательство никак не хочет этого понять. В условиях планового хозяйства, которым, по сути, и является город, такой подход недопустим. В итоге и деньги выделяются не вовремя, и осваивать их нужно слишком быстро, и результат необходимо предусмотреть едва ли не до того, как начаты какие-либо работы.

При этом не может не радовать, что деньги из городского бюджета на реставрацию выделяются и очень большие – с каждым годом всё больше. Я думал, что с наступлением тяжелых кризисных времен бюджет будет сильно урезаться, но ничего подобного пока не происходит. Далеко не всегда можно согласиться со списком и адресами объектов реставрации, но то, что действительно восстанавливается, заслуживает уважения.

Я безумно рад, что награду получил проект реставрации отдельных объектов парка Горького. Я не говорю о входных пропилеях, потому что это довольно сухая и технологически очень сложная работа, несущая в себе массу экспериментов – все мы представляем, что такое 1950-е годы. Пропилеям эти эксперименты не пошли на пользу. Я же говорю об общественном туалете, номинация которого кажется, на первый взгляд, странной. Конкурсная комиссия тоже долго сквозь смех выделяла этот объект. Но он дико интересен. Его проектировали выдающиеся архитекторы и делали это по-настоящему качественно. Это крайне необычное здание, и то, что оно сохранено, говорит о многом. Говорит о том, что мелких и незаметных зданий в практике архитектора не бывает, даже туалет иногда может стать шедевром.

Также я бы отметил безумный труд реставраторов над Екатерининской больницей. Это многострадальный дом, претерпевший колоссальные изменения в связи с утратой своей первоначальной функции. После устройства в этом здании больницы с совершенно иными требованиями к эксплуатации и новыми задачами очень многое было уничтожено, унесено могучим ураганом. Все, что было сделано реставраторами, собиралось по крупицам – очень бережно и внимательно. А ведь могли обойтись обычным ремонтом. В итоге получилось найти оптимальное сочетание соблюдения реставрационных интересов, решения задач сохранения памятника с необходимостью его современного использования.

Не могу не сказать и про очень неоднозначную реставрацию Соборной палаты. У этого здания была чудовищная сохранность – практически все было уничтожено, появились надстройки, новые перекрытия этажей, киностудия. Изменилась градостроительная ситуация, почти полностью исчезла прежняя окружающая застройка. Это сложнейший объект, в котором многое невозможно было восстановить по определению. Реставраторы проделали невероятную работу, которую нельзя было не отметить. Конечно, у любого процесса всегда найдутся критики. Критики нет только тогда, когда ничего не делается».