Место для будущего дома выбрано прямо-таки исключительное, а для архитекторов попросту знаковое, поскольку совсем рядом – Дом архитектора. Для всех остальных людей район просто приятен, это один из тех фрагментов столичного центра, которому удалось почти полностью сохранить историческую застройку и следовательно – почти нетронутую городскую среду конца XIX – начала XX века. Классический посольский квартал, тихий, статусный, насыщенный архитектурой разного рода – от знаменитых шедевров, таких как особняк Рябушинского Федора Шехтеля или дом Тарасова Ивана Жолтовского, до «рядовых» доходных домов столетней и более давности. Все это с минимальными советскими вкраплениями и еще меньшими – современными. Заповедник. К слову, восточная граница участка как раз и граничит с одной из московских «заповедных зон».

Неудивительно, что в таком окружении жилой дом будет элитным – «остоженского» формата. Во всех трех корпусах поместится всего лишь 27 квартир, по 1-2 на этаж. Его объемная композиция характерна для такого рода элитных домов, построенных в центре – здание состоит из трех объемов разной высоты, объединенных высокими стеклянными перемычками переходов – со стороны Спиридоновки расположен 9-этажный корпус, затем, приближаясь к Гранатному, высота понижается сначала до 6 и затем до 4 этажей, реагируя на соседство ампирной усадьбы, памятника архитектуры. Корпуса поставлены «углом», ограждая квадратный дворик, из которого, сквозь деревья небольшого соседнего сквера, будет хорошо виден Дом архитекторов.

За такие элитные дома, строящиеся в центре Москвы, многое бывает «решено заранее» - их высота жестко задана ландшафтно-визуальным анализом, а дорогая облицовка фасада и планировки – дороговизной будущих квартир. Последнее создает парадокс – типология и местоположение предполагают жесткий формат и массу правил, требуют респектабельности и делают эти немногочисленные дома в чем-то неуловимо похожими друг на друга. И она же, эта элитная типология, требует от каждого здания «изюминки» – узнаваемой особенности, характерной черты, и лучше всего – сочетаемой с лаконичным названием. «…Вы, Семен Семенович, в Медном доме квартиру купили? – а мы – в Римском… А Иван Иванович в Византийском…».

Дом в Гранатном – «Византийский». Логика возникновения этого названия – историко-литературная, почти туристическая и очевидная. Способ ее воплощения – орнамент, покрывающий дом везде, где только можно – снаружи и внутри, включая лифтовые кабины. Орнамент планируется нанести на плиты каменной облицовки; на стеклянные парапеты «французских», от пола до потолка, окон; на чугунные решетки там, где эти окна превращены в балконы-лоджии; на дубовые двери входов в подъезд; на козырьки над этими дверьми, потолки вестибюлей и стены уже упомянутых лифтов. Во дворе задуман небольшой стеклянный прямоугольник беседки – стекло также сплошь покрыто орнаментом. От этого перечисления кружится голова, и кажется, что дом никакой не византийский, а восточный, потому что только на Востоке встречаются «резные шкатулки» величиною с дом.

Но это не совсем верно. Вездесущий орнамент, с успехом прижившийся на четырех (это как минимум!) видах материи – на самом деле организован в духе облегченного и укрупненного ар-деко. Вертикальные окна сливаются в полосы высотой по два этажа, резьба вписана в поле прямоугольных филенок, образующих подобие лопаток, придающих фасадам ритм, характерный для архитектуры модернизма, оглядывающегося на классику. Цокольный этаж покрыт вполне классическим  рустом, а центральные части фасадов, соблюдая осевую симметрию, отмечены рядами лоджий. Все это приводит нас к «сталинской» архитектуре, причем скорее после-, чем довоенной. Действительно – знаменитый архитектор Андрей Буров (1900-1957), которого многие из выпускников МАрхИ считают своим учителем, экспериментировал с подобным орнаментальным заполнением фасадов. Он же спроектировал портик Дома архитекторов в Гранатном, к которому будет обращен двор «Византийского дома» – ниточка преемственности налицо.

Стоит, однако, вспомнить о том, что опыты с «ковровым» (или почти ковровым) декором фасадов начал модерн 1910-х гг. – стиль, интересовавшийся орнаментом во всех его проявлениях. У Покровских ворот на Чистопрудном бульваре даже есть дом, покрытый увеличенными и уплощенными копиями львов и ланей Владимира и Суздаля – близкий родственник «Византийского дома», построенный немногим более ста лет назад. Кроме того, хорошо известно, что и после Бурова, в архитектуре уже модернизма, как советского, так и европейского, интерес к орнаменту жил и развивался, хотя и не становился мейнстримом. Сейчас в зарубежной архитектуре ажурные кружева очень популярны, кажется даже больше чем в семидесятые – иногда их используют в виде декоративных вставок, иногда они полностью занимают поверхности гигантских зданий, как в аэропорте Джедды Рэма Колхаса, например.

Вообще говоря, если исключить «брутализм», уважающий массу и фактуру, а также  «минимализм», стремящийся к простоте, то орнамент надо признать важной частью архитектуры XX (и XXI) века. Как известно, модернизм стремится, в числе прочего, дематериализовать произведения, делая их легкими, парящими, прозрачными. Главные средства на этом пути – современные технологии: прозрачность стекла и прочность железобетона. Однако старинный способ развеществления поверхности – орнаментально-кружевной, тоже идет в ход, и заметим, все чаще. Кстати сказать, о силе этого приема – уничтожения материи нанесенным на нее рисунком – лучше всех знала именно Византия, передавшая это знание архитектуре мусульманского Востока.

Ну и наконец – тему фасада-картины и фасадного орнамента в частности уже несколько лет разрабатывает автор дома в Гранатном, Сергей Чобан. В Петербурге он уже построил «Дом Александра Бенуа», многофункциональный центр, главный фасад которого состоит из театральных эскизов Бенуа, нанесенных на стекло и расставленных в шахматном порядке. Питерский же бизнес-центр «Лангензипен» имитирует ренессансную орнаментику также с помощью стеклографии – фотографии, нанесенной на стекло. Более строгий, геометрический вариант орнамента будет использован – на этот раз уже в камне, в бизнес-центре Forum-plaza, проектируемом SPeeCH, о котором мы недавно писали. «Византийский дом» больше всего похож на «Лангензипен» – сеткой фасадов с узкими вертикальными окнами, а также тем, что орнаменты отсылают нас к определенному городу – Риму, откуда были взяты (сфотографированы) фрагменты декора. «Византийский дом» встраивается в этот ряд – это следующий, сделанный на этот раз для Москвы, шаг, который совершенно очевидно наследует предыдущим хотя и использует более традиционный материал – камень. Создается впечатление, что, перебравшись из Петербурга в Москву, идеи Сергея Чобана «окаменевают»: то ли материализуются, то ли становятся – немного – традиционнее. Петербург, получается, для архитектора графичен и эфемерен, Москва – «каменна». Что поделаешь, старая «византийская» столица. Петербург, наоборот – новая «западная», римская, театральная.

Все «фасады-картины» Сергея Чобана объединяет несколько характерных особенностей. Они появляются в зданиях, скажем так, среднего размера по меркам современной архитектуры. Они очень классичны, опять же по меркам современной архитектуры – но в них нет ни одной колонны – украшения, которых масса, все относятся к изобразительным искусствам, «наложенным» на архитектуру: живописи/графике или скульптуре. Создается впечатление, что колонны изгнаны сознательно – за то, что они принадлежат к элементам специфически архитектурного языка. Архитектура колонн ушла, искусство украшения осталось. Эти украшения заимствуются отовсюду, но с одним непременным условием и это условие – точность. Эскизы Бенуа – копии, римские рельефы – фотографии. Для подбора византийских орнаментов пригласили специалиста-историка, который подобрал исторически достоверные рисунки и мотивацию. Так, на 9-этажном корпусе будут использованы мотивы собственно византийские (XII-XIV вв.), на 6-этажном – владимиро-суздальские, на меньшем 4-этажном – балканские и раннемосковские.

И еще одна особенность фасадов Чобана, в некотором роде следствие предыдущей – их смысловая насыщенность. Это фасады-послания, и началось это с дома Бенуа, который архитектор расценивал как дань уважения любимому художнику, чей дом (к тому же) располагался неподалеку. Поэтому особенно интересно, какого рода Византию нам демонстрирует «Византийский дом».

Такой Византии русская архитектура еще не видела. Начать с того, что представить себе византийские мотивы в советской архитектуре, у того же Бурова – немыслимо. Они были идеологически чуждыми, и прежде всего из-за того, что перед революцией были идеологически перенасыщены. Консервативно перенасыщены. Византия для русского XIX века – это вера православная и власть самодержавная, точнее источник того и другого. Везде, где в XIX веке Византия – там гигантский мрачноватый (и от этого непохожий) храм-стилизация или имперский двуглавый орел. И освобождение братьев-сербов, а то и крест над Святой Софией. И нельзя сказать, что эти темы сейчас совсем забыты – напротив, недавно вот по телевизору фильм показывали как раз про это.

Но в «Византийском доме» ничего подобного нет. Ни одного двуглавого орла. Как-то архитектору удалось с питерским изяществом и немецким хладнокровием проигнорировать весь тяжкий груз, взяв от темы только то, что надо было – декор с облегченным тематическим зарядом. Которого ровно столько, чтобы можно было порассуждать – надо же, какая Византия получилась! Вроде бы она, а посмотришь – и не она вовсе. Или наоборот?