Причиной послужило поручение мэра Москвы Москомнаследию и Москомархитектуре. Мэр, обнаружив культурный проект малых размеров, предложил увеличить его площадь, дабы музею досталось больше выставочных пространств. Действительно, до того спроектированных площадей едва-едва хватало на то, чтобы показать основную коллекцию.

Предназначенный для музея участок расположен в очень ценном историческом окружении, вернее, на границе между плотной и целостной, большей частью ампирной застройкой и пустотой, состоящей из площади Яузских ворот, сквера и автомобильных развязок. Вначале, изучив мировой опыт, авторы пришли к выводу, что сегодня идеальным решением для выставочного пространства считается большой параллелепипед – высокий и ничем принудительно не разгороженный, который позволяет изменять внутреннее пространство, делая его разным для каждой экспозиции, и еще дает возможность показать очень большой экспонат – например, церковный орган. Но эта мысль была сразу отвергнута на согласовании, исходя из особенностей места. За основную взяли идею античного «форума» или «агоры», окруженной небольшими домами маленькой площади. Этакой культурной деревеньки. Потом она начала расти, а домики – сливаться между собой, и образовали небольшой конгломерат разнообразных объемов, каменных и металлических, почти конструктивистских и почти ампирных, как будто бы застывших в процессе взаимного срастания. И вдруг – общую площадь надо увеличить больше чем на 2 тысячи метров, с 8 560 до 10 900.

Увеличившись на один этаж, здание совершенно утратило окна «традиционных» ампирных пропорций и обзавелось новым видом проемов – очень маленькими вертикальными щелями между плитами облицовки, которые чередуются с такими же узкими нишами. Этот прием позволяет превратить каменную поверхность, которая в наше время – не что иное как тонкая скорлупа декоративной отделки, в подобие кладки из каменных квадров, подчеркнув предполагаемую массивность этой кладки. По словам Дмитрия Александрова, отправной точкой для этого решения стал известный прием контекстуального проектирования – обращение к истории местности. Как известно, здесь проходила стена Белого города, построенная Федором Конем в конце XVI века и разобранная по ветхости к конце XVIII-го. Собственно, название площади происходит от находившихся здесь крепостных Яузских ворот. Стена проходила по линии бульвара и новое здание музея, таким образом, оказывается за ней, внутри Белого города, а не на ее месте – однако образный намек понятен – дом возвращает данному месту объем, по масштабу и фактуре напоминающий крепостную стену. Таким образом проект, в силу санкционированного увеличения размеров, в деле вписывания в контекст перешел от прямых приемов к косвенным: он «привязывается» уже не к непосредственным соседям, а к сравнительно отдаленной истории, плюс – продолжает воображаемые в воздухе линии, продолжающие самые высокие отметки соседних шедевров, прежде всего портика Опекунского совета.

Прием, отсылающий нас к крепостной стене, позволяет скрыть масштаб подросшего строения. Не очень-то теперь понятно, сколько здесь этажей – мы имеем дело либо с крупными пятнами сплошных стекол, либо с относительно мелким ритмом кладки. В восприятии дома происходит странная вещь – вроде бы отсутствие очевидных членений должно работать на тему массивности, увеличивать размер – а на самом деле нет, само по себе оно не увеличивает и не уменьшает, а позволяет глазу самому подобрать себе нужный ориентир.

И все же образ крепости присутствует только намеком. Стены будут облицованы гладким и палевым юрским камнем, который в Москве называют то известняком, то мрамором, и сейчас очень любят. Металлическая кровля стала второй половинкой фасадного решения. Теперь она обходит здание по всему его периметру, сохраняя изначальную вальмовую скатность, но исчезли все крупные плоскости остекления – их заменили высокие вертикальные окна, забранные дырчатыми решетками из того же титано-цинкового сплава, что и вся поверхность.

А роскошные виды на площадь и колокольню сохранились в остекленном скруглении на углу и в примкнувшей к нему лестнице. Сочетание замкнутых, прорезанных вертикалями тонких бойниц стен и открытой воздушности остекления на углу создает в новом варианте музыкального музея интересный эффект – как будто бы строгий и замкнутый, каменно-металлический массив на углу то ли сломался, то ли разъехался, расступился и обнажил посреди себя хрупкую прозрачность круглящихся и растущих кверху стеклянных форм. Это неожиданно острое впечатление кажется здесь главным и каким-то образом попадает в резонанс с тем фактом, что верхняя стеклянная кровля, закрывающая внутренний двор, будет раздвижной. Как будто бы весь дом, как архитектурная разновидность органа, подчиняется работе спрятанного внутри гигантского механизма.