|
Размещено на портале Архи.ру (www.archi.ru) |
|
| 30.10.2011 | |
|
Что храним |
|
|
Юлия Тарабарина |
|
|
Сегодня, 30 октября, заканчивает свою работу выставка «Реликварий». Девять объектов, созданных архитекторами в соавторстве с мозаичистами, позволяют порассуждать о том, насколько далеко каждый из авторов ушел от традиционного понятия реликвии.  Выставка «Реликварий». Куратор Юр. Аввакумов. Фотографии Ю. ТарабаринойНо прежде всего надо сказать, что эта выставка вписывается в целый ряд подобных ей кураторских проектов, которые возникают один-два раза в год и собирают вместе арт-объекты архитекторов некоторого, достаточно узкого круга – таких архитекторов, которые еще и очень тонко думающие художники. Критики уже не единожды высказывались об объектах этих архитекторов как о самых приятных экспонатах выставок современного искусства. Называть их группой невозможно, участников каждый раз приглашает куратор выставки, и состав немного варьируется, но некоторое, совершенно очевидное постоянство «ядра» достаточно очевидно, и уже хочется рассуждать о том, кого на этот раз в составе нет, а кто есть. Но мы не будем об этом рассуждать, мало ли. А из похожих выставок можно вспомнить, в частности: «Персимфанс» в Музее архитектуры и «Роддом», открывший галерею ВХУТЕМАС в здании МАрхИ так же, как теперь «Реликварий» открывает галерею мозаичистов в Артплее. И куратор там был тот же – Юрий Аввакумов. Затем Юрий Аввакумов показал объекты «Роддома» в Венеции, построив для них (в соавторстве с Юрием Григоряном) большой, светящийся изнутри через множество круглых отверстий, домик, очень похожий на готический реликварий. Честно говоря, узнав тему нынешней выставки, я ожидала чего-то похожего – но нет, Аввакумов повернул тему совершенно иначе. Все это выглядит как очень последовательное развитие темы – надо сказать, подобная основательность свойственна Аввакумову и как куратору, и как художнику: если он берется за тему, то стремится исчерпать ее полностью. В данном случае тема почти бесконечная, и она удачно рифмуется с древним и красивым, для нашего сознания преимущественно византийским материалом – мозаикой. Мозаика же добавила объектам и весомости, и гламурности (это сложно не заметить, и ). По сравнению с прежними похожими выставками, где все было по большей части картонно-деревянно, из подручных материалов, здесь очень все серьезно и основательно, и не понятно, плохо это или хорошо. С одной стороны, душевная теплота прежней свободной картонности неизбежно уходит, а с другой стороны – архитектору полагается подчинять себе любой материал, и дорогой особенно, и для галереи эти архитекторы – безусловная находка, потому что мозаика здесь раскрылась с совершенно неожиданных сторон: однотонно-палевая, сосредоточенная на фактуре у Сергея Чобана; простая, как потеки красной краски, у «Синих носов»; колючая антрацитовая у Арт-Бля; любимый женщинами бисер у «Обледенения архитекторов». Возможности материала выставка раскрывает в полной мере. Но материал материалом, а тема интереснее, и у нее, скажем так, есть две стороны: во-первых, какой прототип реликвария выбирают архитекторы, а во-вторых, для чего он у них, что именно они в нем прячут. Ответы на эти два вопроса определяют свойства показанных объектов, и надо сказать, что ответы эти не менее разнообразны, чем продемонстрированные свойства материала. Слава Мизин из «Синих носов» обратился к «реликвии русского авангарда – Малевичу». По его мнению, видя гламуризацию наследия и последователей авангарда, Малевич бы в гробу перевернулся, вот Мизин и изобразил, как супрематический гроб, сделанный для Малевича Суетиным, встает на дыбы, поднимаемый красными серпами-молотами, намереваясь улететь от музейных чиновников и культурдеятелей, снабдивших его «рюшечками». Остается неясным: то ли мозаичные серпы это и есть те самые гламурные рюшечки, от которых убегает бедный Малевич, то ли революционный замысел все же входит в противоречие с красивым оформлением объекта.  Слава Мизин, Синие носы. Мозаика: Матильда ТращевскаКуратор выставки Юрий Аввакумов в соавторстве с Аленой Кирцовой спроектировал самый крупный (почти до потолка) объект выставки, и даже не просто объект, а проект памятника Иосифу Бродскому на Васильевском острове. Это большая каменная урна, красивой, суженной книзу античной формы. Снаружи она облицована пластинками пудогского камня, а внутри уставлена круглыми полками с имитациями книжных корешков. На выставке корешки книг сделаны из смальты, а урна снабжена дополнительной внешней стенкой, похожей на второй стеллаж, как если бы все книги внутрь не влезли и хозяину пришлось докупить полки.  Юр. Аввакумов, Алена Кирцова, при участии Татьяны Сошениной и Давида Прозорова. Кенотаф / Josef Brodsky. Мозаика: Душана БравураИдея красивая, и, как это нередко бывает с объектами Аввакумова, многоумная: в объекте можно отыскать несколько смыслов и ассоциаций. Прежде всего, конечно, и античная урна и полуизвестное слово кенотаф хорошо рифмуются с текстами Бродского, в которых много интереса к римскому и античному. Множество книг – если воспринимать его как знак, тоже рифмуются с начитанностью Бродского. Все вместе формирует образ убежища книжного человека. Дальше противоречия. Кенотаф это ложная гробница, пустой ящик, поставленный там, где тела покойного нет. В православной традиции его помещают над захоронением почитаемого покойника, останки которого покоятся «под спудом» (как правило, за редкими исключениями, кенотафы получают личности еще не канонизированные, а за извлечением мощей следует канонизация и помещение мощей в раку – собственно реликварий или, проще говоря, наземный гроб). В этом смысле кенотаф Аввакумова – это недореликварий, так как реликвия в нем принципиально отсутствует. Либо надо считать реликвией некий дух Иосифа Бродского – что, на мой взгляд, в данном случае близко к истине. Однако кенотаф Аввакумова/Кирцовой ни в коем случае не отсылает к среднерусской традиции, а напротив, всячески от нее дистанцируется. Прежде всего мы видим не гробницу-ящик, а кувшин без ручек, то есть урну. Урны никогда, кажется, не служили кенотафами; либо кенотаф – пустой гроб, либо урна, тут надо выбирать. Форма урны противоречит названию кенотаф, но здесь тоже можно допустить, что это противоречие намеренное. Потому что первая ассоциация, которая приходит в голову при взгляде на этот мегакувшин с миниатюрными окошками для подглядывания в убежище духа Бродского – это кувшин, в котором, как известно, жил Диоген (он жил в пифосе – большом кувшине, а не в бочке, как мы привыкли говорить в просторечии). Выбранная Аввакумовым/Кирцовой форма как раз очень похожа на античные пифосы, кувшины для зерна, вина или масла, остро суженная книзу форма которых позволяла закапывать их в землю для охлаждения продукта. Дух Бродского тогда оказывается современным Диогеном, отшельником, обитающим среди книжек в кувшине. Это, в общем-то, верная ассоциация, так как живой Иосиф Бродский был для этой страны, для того Васильевского острова, куда он собирался прийти умирать – изгнанником, чуждым человеком. Так что и его посмертный дух надо поселить в чем-то наподобие диогенова кувшина. Да и строго говоря, любой интеллигент этой страны, даже не выгнанный и не уехавший, а даже просто запертый в своей маленькой квартире, набитой по периметру книгами, существует в таком же точно кувшине. За тем лишь исключением, что Аввакумов в проекте памятника предлагает пристроить к кувшину винтовую лестницу, для того, чтобы любопытные могли заглядывать внутрь убежища книжника (на выставке можно было заглядывать через зеркало в потолке). Однако главный прототип кенотафа это даже не кувшин, а кенотаф Ньютона, нарисованный в конце XVIII века бумажным архитектором абстрактных форм французской революции Этьеном Луи Булле. В этом смысле кенотаф в исполнении известного мастера «бумажной архитектуры» Юрия Аввакумова выглядит произведением программным.  Юр. Аввакумов, Алена Кирцова, при участии Татьяны Сошениной и Давида Прозорова. Кенотаф / Josef Brodsky. Мозаика: Душана Бравура. Зеркало над кувшином позволяет увидеть его книжную внутренность сверху, не прибегая к помощи винтовой лестницыВторой известный представитель «бумажного» движения 1980-х, участвующий в этой выставке, Илья Уткин, пошел по принципиально противоположному пути, спроектировав детский реликварий – кукольный домик. Его форма – самая типичная, самая простая и самая понятная: дом с четырехскатной кровлей. Он похож на любой детский домик, и одновременно на самый традиционный готический или ренессансный реликварий-мощевик, или даже на увеличенный церковный «Сион», хотя последнее сравнение это, конечно, натяжка.  Илья Уткин. Детский реликварий. Мозаика: Пелагия АнгелополуЕсли объект Аввакумова реализован почти точно по проекту, разве что без лестницы, что позволяет оценить мысль архитектора, но заметно сковывает фантазию мозаичиста, то в аннотации к проекту Уткина написано, что «художник вправе не повторять рисунок архитектора, а придумать свой образ, отвечающий общей идее». И это, на мой взгляд, было сделано зря, так как в эскизе Уткина внешние фасады домика были восхитительными перспективными обманками в духе классического театра и ренессансных ведут, а в исполнении Пелагии Ангелополу домик увешан игрушками и бижутерией и от этого он стал слишком девочкин, слишком детский. Хотя разглядывать его безумно любопытно и это, надо признать, самый теплый и душевный объект на выставке.  Илья Уткин. Детский реликварий. Мозаика: Пелагия Ангелополу Илья Уткин. Детский реликварий. Мозаика: Пелагия Ангелополу Илья Уткин. Детский реликварий. Мозаика: Пелагия Ангелополу Илья Уткин. Детский реликварий. Мозаика: Пелагия Ангелополу Илья Уткин. Детский реликварий. ПроектСергей Чобан, один из самых успешных российских архитекторов нашего времени, показал «Музей архитектурного рисунка», объект, с первого взгляда похожий на импозантный макет архитектурного проекта. Такой музей вполне можно было бы и построить: он состоит из четырех белых брусков, положенных друг на друга с небольшим сдвигом, как недособранный кубик Рубика или как ящики в некоей картотеке (этот прием сдвига ярусов популярен в современной архитектуре, ср. Новый музей Седзимы в Нью-Йорке, недавний проект Фаршид Муссави для Дефанса или Город Столиц Эрика Эгераата для Сити). Пятый, верхний брусок – зеркальный и его тронутые искусственной побежалостью грани отражают деревянные балки потолка галереи, создавая любопытные перспективные иллюзии. Пятна на зеркалах – лишь часть сложнейшей фактуры, покрывающей весь объем. Вся их поверхность покрыта мозаикой цвета слоновой кости или даже скорее – цвета античного мрамора, рисунок постоянно меняется, чередуя легкие конусовидные выпуклости с дробными орнаментальными поясами и хаотически шершавой поверхностью колючих смальт. Это напоминает две вещи: античную мозаику и много раз перестроенную стену византийского города, в которой помимо декоративной кладки встречаются торцы мраморных колонн, использованных как строительный материал и разрежающих пестроту поверхности. Поэтому чобановский музей рисунка воспринимается двояко: он похож на шкатулку с секретом, которую археологи нашли, начали открывать, но древний механизм заело, движение не закончилось, и теперь мы никогда, не разрушив бесценной ткани наслоений, не узнаем, что там было внутри. Возможно, рисунки. Весь объект похож на античный артефакт из раскопок, и сходство усиливается от рисованных колонн, помещенных Чобаном на стенах – мысленная иллюзия колоннады вокруг заставляет думать об этом предмете как о необычной разновидности древней капители… С другой стороны, как уже было сказано, такой объект вполне может быть музейным зданием, а вспомнив, насколько бюро SPEECH Чобана и Кузнецова увлечено орнаментом, камнем, классическими аллюзиями внутри современной архитектуры – совершенно не будет удивительно увидеть подобный проект не в виде объекта, а всерьез. Ну и, разумеется, тут надо сказать, что Сергей Чобан коллекционирует архитектурную графику и сам прекрасно рисует.  Сергей Чобан. Музей архитектурного рисунка. Мозаика: Тойохару Кии Сергей Чобан. Музей архитектурного рисунка. Мозаика: Тойохару Кии Сергей Чобан. Музей архитектурного рисунка. Мозаика: Тойохару Кии Сергей Чобан. Музей архитектурного рисунка. Мозаика: Тойохару Кии Сергей Чобан. Музей архитектурного рисунка. Мозаика: Тойохару Кии Сергей Чобан. Музей архитектурного рисунка. Мозаика: Тойохару Кии Сергей Чобан. Музей архитектурного рисунка. Мозаика: Тойохару КииТотан Кузембаев выбрал в реликвии яйцо с кощеевой смертью. Смерть в яйце, яйцо в ларце… Сюжет сказочный, а тема – скорее архаическая, ритуальная, какая-то шаманская, что неудивительно, если вспомнить, что три года назад в Венеции Кузембаев выставлял запорожец в юрте. Вообще говоря, если Аввакумов связал узелок между Иосифом Бродским и Диогеном, Илья Уткин – между детскими святочными играми XIX века и ренессансной ведутой, а Сергей Чобан основательно увяз в античной археологии, то Кузембаев погрузился глубже всех, в неписанную древних сказок и ритуалов. Хотя в проекте он подвесил свой объект к летающей платформе, протянув таким образом самый длинный мостик от архаики к футурологическим фантазиям. «Кащей Бессмертный» Кузембаева – это большой и тяжелый даже на вид металлический короб, в две боковые плоскости которого вставлено множество железных пик, заострениями смотрящих внутрь ящика и недвусмысленно угрожающих черно-белому яйцу внутри. Пики можно двигать вручную, закрывая или, наоборот, раскрывая яйцо. На концах пик мозаика, но так как мозаичных точек показалось недостаточно, художник этого объекта, Вердиано Марци, украсил абстрактными цветными композициями рамку железного ящика. Парадокс в том, что объект хранения, собственно реликвия, иголка, со сказочной противоречивостью оказалась снаружи и размножилась. Либо пики надо считать атрибутами главной, спрятанной в яйце иголки, ее, так сказать, старшими братьями числом в пару сотен.  Тотан Кузембаев. Кощей бессмертный. Мозаика: Вердиано Марци Тотан Кузембаев. Кощей бессмертный. Мозаика: Вердиано Марци Тотан Кузембаев. Кощей бессмертный. Мозаика: Вердиано МарциЭти пять «больших» объектов – пять самых масштабных импровизаций на тему, и все благополучно ушли от прямых исторических прототипов реликвария. Среди четырех объектов поменьше, выставлявшихся на антресоли галереи Solo Mosaico – столь же очевидное единодушие в поисках разнообразия. Религиозную тему затронули только архитекторы «Обледенения», выставившие в соавторстве с Ольгой Солдатовой «Ставроастерион» – в вольном переводе крестозвездовик. Шестигранная призма обшита черно-белым бисером и поставлена на бисерную россыпь. На шести гранях кресты, очень похожие на кресты митрополичьих риз, а на двух торцах – шестиконечные магендавиды, звезды иудаизма, которые любопытным образом чередуются с тремя лепестками эмблемы Мицубиси, добавляющей к двум религиозным символам третий – от общества потребления, современных поклонников Мамоны, злого духа земных благ из Ветхого завета. Что именно «Обледенение» считает реликвией, догадаться сложно, их произведение само похоже на реликвию трех богов. Зато оно замечательно вписывается в их творческое кредо: стоит хотя бы вспомнить пингвина, медитировавшего перед заповедями всех религий на экране современного бога – телевизора.  Обледенение архитекторов. Ставроастерион. Мозаика: Ольга СолдатоваАрт-Бля, верные своему любимому принципу абстрактного антропоморфизма, выставили мохнатый черный овал с тонкой, ярко светящейся щелью и назвали его «Число Пи». Мозаика очень интересная, матово-антрацитовая.  Арт-Бля. Число Пи. Мозаика: Марко де Люка«Проект Меганом» превратили свой реликварий в узкое протяженное здание лепной формы под названием Рыба, которая подошла бы современной католической базилике,  Юрий Григорян, Елена Угловская. Рыба. Мозаика: Джулио Кандуссиоа Дмитрий Буш с множеством соавторов показали объект, очевидным образом вдохновленный сюрреалистической головой, нарезанной на ленты как кожура апельсина. Здесь, правда, больше похоже на частично разбинтованную мумию, а поверхности лент можно рассматривать как изнутри (там они темные с золотым блеском и подразумевают мысли), так и снаружи, где они палевые с легким рельефом, как кожа, и символизируют, по замыслу авторов, культурные наслоения.  Дмитрий Буш, Сергей Чуклов, Алексей Орлов, Владислав Тулупов, Антон Заключаев, Владимир Алёхин, Анатолий Стародубец. Голова. Мозаика: Марко БравураПо выставке издан каталог, презентованный на финиссаже экспозиции в прошедший четверг. |
|