Просторный сводчатый зал – палата когда-то здесь бывшего государева Аптекарского приказа, занят очень лаконичной, попросту маленькой экспозицией. Иногда о выставке говорят, что она «держит» или организует пространство зала – так вот, здесь не держит и не организует, а как будто бы стремится занять собой поменьше места, исчезнуть из этого зала или сделаться незаметной. Можно предположить, что это преднамеренно – зритель, коли уж пришел, вынужден ловить выставку «за хвост», вглядываться в миниатюру, мимо которой при других обстоятельствах, вероятно, прошел бы не задумываясь.

Итак, зал почти пуст. Справа костюм пингвина (остаток от зимней акции «Обледенения» на Архстоянии в Николо-Ленивце) медитирует перед разноцветными экранами с надписью «Господи, помилуй» на четырех языках, выбранных по принципу максимального различия начертания надписи – пингвину, видимо, понятно. Далее: за толстыми кирпичными столбами спрятаны два стола с почеркушками – самая материальная и привычная часть экспозиции. Впрочем, из материального здесь еще есть: кружевная ширинка-полотенце в вышитой колонной – самая новая работа группы, показанная осенью на выставке музея архитектуры в честь юбилея Палладио; макет «Схрона №2», Пантеона, закопанного под землю, который тоже выставлялся в музее, но год назад, на выставке «Персимфанс». И еще ковер; с ковром неясно: наверное, самолет. Все эти объекты расставлены в зале на большом расстоянии друг от друга, как будто бы произвольно.

Остальная часть выставки состоит из ряда маленьких мониторов, повешенных вдоль стены. На каждом – ролики одного-двух проектов группы. Чтобы вникнуть, надо постоять перед каждым монитором 2-3 минуты. Не много, но требует от зрителя некоторого усилия – если просто пройти мимо, ничего не увидишь. Получается экспресс-мультфильм.

Все вместе – демонстрирует работы «Обледенения» примерно за 10 лет. Работы, принадлежащие к особому жанру, который хочется по простоте душевной назвать «концептуальным», но слово это сейчас непопулярно. Куратор выставки, доктор искусствоведения Владимир Седов, придумал другой термин, специально для нее – «параархитектура». По утверждению куратора, понятие родилось из аналогии с «паралитературой» (это слово обозначает все, что «не дотягивает» до высокой литературы: фантастику, детектив, фентези…). Хочется привести другую аналогию – похожим образом возникло слово «Метафизика» при публикации сочинений Аристотеля: «то, что после физики» - то есть непонятно что, что никак иначе определить не удается. Впоследствии определение, данное по необходимости, прижилось, и теперь все знают, что такое метафизика – ну, или хотя бы догадывается. На то же самое, по-видимому, рассчитывает и куратор выставки – может быть, это определение приживется и запомнится – все-таки до сих пор жанр не имел четкого определения.

Что же это за жанр? Вещи, сделанные архитекторами, но не рассчитанные на то, чтобы их построили, принято называть «бумажной архитектурой». Такое привычное определение тоже нравится не всем, хотя бы потому, что у него два смысла: один обозначает любой проект, нереализованный и положенный в стол, второй – конкурсные проекты молодых архитекторов 1980-х. По мнению многих, эти проекты, выигрывавшие международные конкурсы идей, были тем лучшим, что нам дала поздняя советская архитектура. Сейчас некоторые «бывшие бумажники» – успешные практикующие архитекторы, некоторые – художники; время от времени случаются выставки, такие как прошлогодний «Персимфанс», но очевидно, что к 2000-м «бумажная архитектура» стала слаба. Молодежь все это время была больше занята практикой, и развивать движение было особенно некому. «Обледенение» – одно из исключений; их интересы на реализациях не замыкаются. Хотя есть и другие – все, кто участвует в фестивалях «Города», «Шаргород» и прочих.

«Обледенение», хотя и занимается практикой, но, в отличие от многих, как будто бы это скрывает. Они не очень-то афишируют свои реализации. Выставка не исключение: в пресс-релизе и в каталоге сказано, что у них есть реальные работы, и что трое из группы работают в одной мастерской, но не сказано, какие работы и в какой мастерской. Хотя известно, что это мастерская Сергея Ткаченко, что архитекторы из «Обледенения» участвовали в проектировании здания «Патриарх», для которого нарисовали дом-яйцо, или «родильный дом в Вифлееме», позднее построенный Сергеем Ткаченко на углу улиц Машкова и Чаплыгина. Насчет остальных реализаций даже не очень-то и известно… А дома-яйца нет на выставке, хотя если постараться, среди рисунков можно отыскать один маленький набросок. Но в целом – такое ощущение, что авторы старательно разграничивают практику и «параархитектуру». И хотят, чтобы с «Обледенением» идентифицировалась только последняя.

Здесь хочется поспорить с уважаемым профессором Седовым. Паралитература – это нечто низшее по отношению к «высокой» литературе, она до какой-то степени является профанацией. Проекты, выставленные в Аптекарском приказе, профанацией не являются. Их отношение к архитектуре не вполне понятно; она не «до» и не «после» архитектуры. Ясно, что это вещи, которые авторы делают «для себя» и для конкурсов во время, свободное от основной работы. Что вновь роднит ее в «бумажной архитектурой». Паралитература по определению более популярна, чем «высокая», а здесь как будто наоборот – это некое «чистое» творчество и размышление, в отличие от обремененной реалиями практики. Паралитературы больше, чем «высокой» (читай настоящей); «параархитектуры», если принимать термин – меньше, чем «настоящей». 

Это, конечно, не архитектура. На архитектуру здесь похожи только некоторые работы, да и то не совсем. Мост XXI века, на опорах над руслом Москвы-реки, мост через Берингов пролив; «Объект на пересечении Берингова пролива и линии перемены дат», похожий на ржавые подводные лодки; «Новая Москва», выкопанная из-под земли; «Опровержение русского космизма» через доказательство того, что если разгородить пятиэтажки нарами и уплотнить их в 4 раза, то можно воскресить и расселить всех, кто когда-либо жил на земле. «Храмы» из зонтиков; «русский слон» в виде мамонта. Это неполный список.

Все это если и похоже на архитектуру, то по смыслу является чем-то противоположным.
Скорее уж – попытка посмеяться над штампами: мост не через реку, а вдоль; многоярусный город не растет вверх, а вкапывается вниз; и так далее, в каждом проекте имеется свой, говоря прямо, прикол, выворачивающий что-нибудь наизнанку. Обнаруживающий в себе парадокс.

Мне кажется главный смысл здесь – смех. Этот смех отличает проекты «Обледенения» от классических «бумажных» (те были романтичнее и далеко не всегда смешны, хотя нередко тоже парадоксальны, здесь и преемственность). И надо признать, что современной архитектуре (да и жизни в целом) такого рода смех полезен, слишком уж много развелось штампов.