Берлин после бума

На крыше хоннекеровского Дворца республики, ободранного и заброшенного, горит неоном слово Zweifel. Слово означает «сомнение». В обшивке здания обнаружили асбест и уже хотели ломать, а на его месте восстанавливать дворец Гогенцоллернов, но потом засомневались. И решили открыть для публики: смотрите, как все ужасно, не правда ли, лучше снести? Но это сомнение – оно вообще. Не только про то, с какой историей отождествиться. Город, переживший великое объединение и строительный бум, какого не было в ХХ веке ни в одной европейской столице, впал в задумчивость. Только что все кипело-бурлило, а вот уж кончен бум, потухли свечи. Что дальше?

Экономический подъем кончился быстрее, чем думали. Население застряло на цифре 3,5 миллиона. Все, кто хотел в Берлин прийти, пришли. Больше сюда никто (как в Москву - со всей страны) не едет – в том числе и потенциальные арендаторы. А значит, проектов такого размаха, как Потсдамер-плац, больше не будет. Последним мегапроектом должна была стать Александер-плац. Вокруг нее Ханс Колхоф грозился построить 12 небоскребов – в том же «чикагском» стиле, что и его шедевр на Потсдамере. Снеся при этом и гостиницу «Парк-Инн» (бывший «Форум», любимый отель русских туристов), и «Кауфхоф», бывший «Центрум» - их же любимый магазин. Но офисов в Берлине и так переизбыток, а жить в таких громадах берлинцев не заставишь. Поэтому проект завис - как и много других. Хорошо, если закончат Лертер-банхоф – офисный комплекс, у которого между ног – вокзал. Он должен стать самым большим пересадочным узлом не только Германии, но и всей Европы.

Город, впрочем, прекрасен. Зелени – море, фонтаны бьют, пробок нет. На табличках Тиргартена призыв: «Забирайте ваш мусор домой, bitte!». И ведь забирают. А год назад прямо на реке устроили открытый бассейн. Такие радости, конечно, есть везде (окромя родного города), а отдельный кайф Берлина – это его пустыри. Едешь себе на велосипеде (а здесь это идеальный способ передвижения), и вдруг застройку прорывает поле с высоченной травой. Или вообще – огороды.

Город рваный, коллажный, неотцентрованный. Это наследие не только былой раздвоенности и войны, оставившей в развалинах 80 процентов застройки. Было что-то удалое в менталитете первых градостроителей, широким жестом оставивших в центре города такой гигантский парк, как Тиргартен. Помню, первый раз, въезжая в Берлин, заснул. Просыпаюсь – лес, лес, лес. И вдруг – бах! Бранденбургские ворота.
Рядом с ними 10 мая открылся мемориал жертвам Холокоста – еще один не по-немецки широкий жест. Гигантский пустырь на месте гитлеровской Рейхсканцелярии превращен в холмистый ландшафт, заставленный однообразными бетонными блоками: то ли кладбище, то ли брошенная стройка, то ли лабиринт. 2700 штук, между прочим. Автор, американец Питер Айзенман, говорит, что хотел создать у человека ощущение тоски и потерянности – как в концлагере. «Я не верю в чувство вины. Я не верю в искупление грехов. Моя идея – тишина».

Проект упрекали в том, что он жуткий и шокирующий, а также высокопарный и пафосный, а еще потеряно полтора гектара дорогой земли в самом центре города. Да уж, всякий московский девелопер ужаснулся бы. Но именно это кажется очень точным: не выдумывать многофигурный монумент, не возноситься скорбью с колоколами, а взять и изъять из обращения, из нормальной городской жизни кусок пространства – и оставить его таким вот молчащим криком.

Впрочем, Берлин переварит и это. Он фрагментарен как лоскутное одеяло, и каждый из этих лоскутков обладает своим настроением. Нью-йоркская деловитость Потсдамер-плац. Парижская сутолока Унтер-ден-Линден. Московская напряженность Александер-плац. Эти кварталы настроений логичны для Берлина, который один мой друг характеризует как «город пространств» - в отличие от Москвы или Нью-Йорка, «городов объектов».

Первый, «романтический» этап нового Берлина (90-е годы) как раз и был эпохой зданий-объектов – острых, ярких, эгоистичных, построенных в основном иностранцами. На берлинских пустырях модернизм обрел третье дыхание. Потсдамерплац, Правительственный квартал, Еврейский музей (имя его автора зашифровано теперь в гигантском ковре-ребусе, раскинувшимся перед новым зданием Берлинских галерей).
Но в начале века все изменилось. Ностальгия подкатила-таки к горлу города и начала душить его в каменных объятиях. Раньше о колоннах Берлин и заикнуться не смел: они ассоциировались исключительно с архитектурой Третьего рейха. Первым на них решился тот же Колхоф – сделав классицистское каре Ляйбниц-колоннаден. А потом город начал сознательно ковать «берлинский стиль».

В отличие от «московского» с его башенками, он не имеет явных формальных признаков. Но стеклу, металлу и бетону предпочитает натуральный камень. Причем, не керамогранит какой-нибудь, а камень толстый и фактурный – так, чтобы глубина ощущалась, чтобы свет на нем играл. Эту идею – дома должны выглядеть как дорогие и приятные на ощупь костюмы – давно и настойчиво двигает главный архитектор Берлина Ханс Штиман.

Как-то раз он с гордостью объяснял архитектору Андрею Чернихову новые принципы застройки: «Высота у всех домов будет одинаковая, границы кварталов определены жестко, количество этажей – тоже». Чернихов удивился: «А что же остается архитектору?» «Как что? – удивился в свою очередь Штиман. – Фасады, отделка, входная группа, рисунок переплетов!»

Так что этот культ качества, отделки, детали – не только национальная традиция (поднимите руку, у кого была в детстве гэдээровская железная дорога!), но и профессиональная неизбежность. Ну, нечего немецким зодчим больше делать, кроме как рисунок оконных переплетов оттачивать - но уж это мастерство отшлифовали до невиданных высот. Все, правда, стало очень одинаково, зато, как уверяют, «стареть будет красиво».

Настроение малость пенсионерское, компенсируется же оно тем, что каждому дому старательно придумывают какую-нибудь «фишку». Совмещают функции, открывают ведомственные здания публике (во дворике Министерства иностранных дел - coffe shop), завлекают арендаторов именем заказчика: квартал Байсхайм сделан а-ля Нью-Йорк по воле застройщика - владельца империи Metro.

А самый яркий пример волшебной шкатулки (здания спокойного снаружи, но с аттракционом внутри) – это, конечно, DomАquaree. Сложноватое название – конгломерат «дома» («собор» и «купол» по-немецки), «каре» и «аквариума». Это действительно целый квартал, включающий гостиницу, жилой дом и два офисных здания, соединенных крытыми галереями. Тема комплекса – вода. Это и фонтан, затихающий по мановению руки; и водопад, бегущий параллельно лестнице; и фирменный коктейль (увы, слишком приторный); и упоительный музей подводного мира.

А главная фишка – лифт, медленно проезжающий сквозь стакан-аквариум.16 метров, тонна воды, 2000 видов рыб. Аттракцион, вполне сопоставимый с фостеровским куполом Рейхстага (две эти открытки лежат непременно рядом), хотя меня лично больше впечатлили четыре вариации отделки фасадов. Интересно, что фронт здания состоит из двух домов, которые кажутся абсолютно одинаковыми, но приглядевшись, понимаешь, что разное тут все, а у левого даже на один этаж больше. Напоминает это, конечно, гостиницу «Москва» (мир праху ее) - и недаром. Ибо построил DomАquaree выпускник Санкт-Петербургской Академии художеств Сергей Чобан.

Факт этот, может быть, не сильнее, чем «Фауст» Гете, но как-то компенсирует исчезновение автографов русских солдат на Рейхстаге. Удивительно же то, что наш архитектор не просто взял Берлин, но в каждом своем здании умудряется осуществить какую-нибудь новую затею. И даже его «Макдоналдс» (ненавижу этот запах!) – самый необычный «Макдоналдс» в мире. Четыре этажа, и на каждом – свой вариант поедания гамбургера: хочешь – с музыкой в наушниках, хочешь – с игровой приставкой в руках, хочешь – с киноэкраном перед глазами. А еще - эффектные виды на Тауэнцинштрассе и куча вариантов, как расположить тело в пространстве: диваны, лавки, кресла, табуретки.
Странно, но кажется, что Чобан не так скован ограничениями, как признанные starchitects. Или им уже не дают развернуться? В любом случае все последние новинки звезд отчетливо приглушены. Библиотека Нормана Фостера в Далеме – фирменное яйцо, точнее его половинка, чья скорлупа открывается десятками фракталов. Но припрятана она в  тихом пригороде, в тиши Фрайе-университета, лежит себе во дворике, напоминая списанную боеголовку. Жилой дом Дэвида Чипперфилда на обочине Потсдамер-плац, окнами в Тиргартен, прекрасен (скругленные углы, веселый разброс окон, балконы из натурального камня), но в целом укладывается в рамки «берлинского стиля».

Французское посольство Кристиана де Портзампарка – элегантный дворец из бетона – и вовсе сливается с брусчаткой Паризер-плац. Хотя залить так ровненько бетоном огромную плоскость (а тут рука дрогнет – срезай всё) – это достойно восхищения.
20 мая на этой же площади открылась Академия искусств Гюнтера Бениша. Это уже вообще не дом, а набор пространств, зажатый меж двух зданий и прикрытый с трех оставшихся сторон стеклом. Его можно пройти насквозь, полы холмами возносят внутрь, зизгаз рецепшна увлекает к арт-магазину, наверху – кавардак из непараллельных полов и потолков. Но снаружи это просто темная стеклянная стена. В череде окружающих ее каменных фасадов она становится эдакой черной дырой, в которую утекает площадь.
Многие считают это ошибкой: задумали делать площадь в камне – так зачем один дом в стекле? Но ветерана второй мировой Бениша сломать не сумели - хотя уломали даже Америку. Она долго не начинала строить свое посольство (бессмысленно постмодернистское, заметим), потому что требовала полосу отчуждения, боясь покушений. Но город не давал им отступать с красной линии Паризер-плац: каре, значит, каре. В этом году строительство началось, но парадный вход бедные американцы делают уже не с площади, а со стороны Тиргартена.

Завершается строительство и другой площади - Ляйпцигер-плац. Но это уже какая-то пародия. Площадь решили восстановить «как было» - в виде октогона. Разбили его стороны на кусочки и раздали разным архитекторам. Но вышло вяло. «Гримасы демократии» - сказал на это градостроитель Олег Баевский. Мне же больше всего жаль чудный красный «Инфобокс» Шнайдера и Шумахера, который стоял тут, пока все это строилось. Хотя сам по себе такой подход к истории – без московского «новодельничанья», но с сохранением ценных структурных элементов, кажется плодотворным.

Правда, тут Берлин порой впадает в колею одного хода. Если 10 лет камень считался «фашистским» материалом, то стекло, конечно, «демократическим». Сегодня, на волне ностальгии, в ходу такой компромисс: стена из камня, окна - как полагается, но снаружи все это завешено стеклянным витражом. Говорят, для  берлинского климата это идеальное решение: возникает «каминный» (не «парниковый») эффект, уменьшаются теплопотери, повышается звукоизоляция.

Но если на первом таком объекте – Государственной типографии – это выглядит почти гениально (за стеклом, как за витриной, мохрится старый кирпич и сверкают железные коммуникации), то дальше пошла профанация. Хотя есть ситуации, когда этот ход стопроцентен: как, например, в офисном здании на Кронпринцекаре (того же Сергея Чобана), где прямо под окнами грохочет железная дорога. И если спрятать здание за звуконепроницаемую стеклянную витрину, то выходя на балкон, чувствуешь себя абсолютно защищенным, а вся эта бурная жизнь - не более, чем кинофильм в твоем окне.
Таким же «кино» скоро станет и берлинский зоопарк. На границе с ним стоит чудный дом 50-х годов - «Бикини-хауз». У него был как бы «вынут» второй этаж, и получился эдакий комбинированный купальник, откуда и название. Он будет реконструирован, превращен в отель «Wild Life», а его постояльцы получат возможность наблюдать за жизнью животных абсолютно бесплатно. («Крокодилы пытались нырнуть в Шпрее, но их вовремя застрелили» - описывает княжна Васильчикова бомбардировки 1943 года). При этом тот самый этаж, позже застроенный (как застроены были пространства между «ножек» Центросоюза Ле Корбюзье), будет возвращен к оригиналу. То есть, образ здания сохранится – притом, что дом получит новую жизнь.

Такое отношение к модернизму – на фоне всепобеждающего историзма – не может не радовать. К архитектуре 60-х и 70-х в Берлине относятся нежно не только по причине исторической культурности, но и из экономических резонов. Сейчас, конечно, и «Палас-отель», стоявший на месте DomАquaree, не снесли бы. Интересно же то, что памятников модернизма, стоящих под охраной, тут раз в десять больше, чем в Москве – но при этом и подход к ним более свободный. Никто не требует сохранения один в один, всем понятно, что экономически это нереально. Но можно вживить в старое здание новые жилы, почистить, подлатать. И найти новый дизайнерский код: ту палитру деталей и материалов, которая сюда подойдет. Понятно, конечно, что и строилось все это в Берлине качественнее, чем наши пятиэтажки и гостиница «Россия». Но ведь бум когда-нибудь и в Москве кончится – хватит ли у нас ума также тонко заняться починкой советской архитектуры?

Если, конечно, еще будет, что чинить.