Искусство выживать. Старые музеи + современная архитектура. Эрмитаж, Британский музей, Лувр, музей Кановы в Венеции

Читатель, надеюсь, простит меня, но я, как и маленький Джон, убеждена, что Шопен с миндальным пирожным вкуснее. Что Рубенс хорош со свиными рульками и что Айвазовский, пожалуй, легче пойдет после морепродуктов. Если б музейных кафе не было, их следовало бы выдумать. Согласитесь, пять часов стояния и бега по залам Лувра хочется разбавить бокалом вина или чашкой кофе со сливками. Как вкусны апфельштрудели в немецких музеях! А в Роттердамском кунстхалле меня однажды просто вернул к жизни горшок горячего горохового супа и бутерброд с салом (бывает в музеях и такое).

Кому-то эти гастрономические замечания покажутся несерьезными и даже возмутительными. И напрасно. Одна дама на научной конференции подвела под это научную базу. Она доказала, что кафе и магазины в музеях необходимы для привлечения публики и увеличения прибыли. Теперь все новые музеи (особенно современного искусства) так и строят — под кафе отводят чуть ли не третью часть всей площади.

К чему я это веду? Дело в том, что теперь при реконструкции великих музеев эта проблема учитывается и решается. Беда старых музеев-гигантов, таких как Лувр, Эрмитаж и Британский музей, в том, что в XVIII–XIX веках, когда они сформировались, никто не понимал столь очевидных вещей. Между тем Иммануил Кант учит нас, что признак эстетического суждения — незаинтересованность. Когда булочка на голландских натюрмортах начинает вызывать слюноотделение, такое суждение о картине нельзя считать эстетическим. Это значит, что незаинтересованность закончилась и пора идти обедать. Вот и получается, что для того, чтобы соблюсти чистоту эстетического восприятия, нужны музейные кафе.

Можно, разумеется, объяснить появление стеклянных перекрытий над подземным вестибюлем Лувра и над двором Британского музея бережным отношением к прошлому и прочей постмодернистской идеологией. И это будет правильно. В 1980-х, когда была построена пирамида Лувра, архитекторы очень гордились найденным способом реконструкции, который отвечал запросам общества, повернувшегося лицом к прошлому. Стекло прозрачно, его как бы нет, и таким образом соблюдается должная деликатность по отношению к памятнику. С другой стороны, стеклянно-металлическая сетка — знак современности, воплощение ее технических достижений. Современность толерантна к прошлому, они бесконфликтно уживаются, не сливаясь при этом. Очень постмодернично и политкорректно. Эта идеология не только для музеев годится, но и для реконструкции любых исторических зданий (возьмите хотя бы наш Гостиный двор, у него теперь тоже есть перекрытие).

Все это так. Но взгляните, что под этим стеклом, что прикрывают эти супермодные мембраны — магазины и кафе! Под пирамидой Пея они же плюс информационные стойки. Есть, конечно, и другой смысл у этой пирамиды — смысл высокий, градостроительный. Пирамида подчеркнула многокилометровую ось: арка Карузель, Триумфальная арка и Арк-Дефанс, — главную ось Парижа.

Иногда бывает, что реконструкция связана с расширением экспозиции.е Но архитектурная выразительность, то есть стеклянные перекрытия, здесь ни при чем. Исключение составляет Музей Канова в Венеции. Там при расширении музея стекло применили исключительно для лучшего освещения экспозиции.

Логично найти в реконструкциях старых музеев момент экономический. Мол, музеи должны интегрироваться в мировую экономику: делать выставки, работать со СМИ, быть демократичными и привлекательными. А что может быть демократичнее стеклянного перекрытия, которое напоминает человеку о торговом пассаже и любимом народном занятии — шопинге. Как и в пассаже, стеклянная крыша, под которой всегда хорошая погода и можно есть и покупать, заставит человека проводить в музее много времени. Экономически она выгодна. Опять же, прежде чем воспринимать высокое искусство, нужна преамбула. Переход от созерцания огромной рекламы колготок на фасаде к созерцанию картины Рембрандта должен быть мягким.

Но экономические причины, по сравнению с метафизическими, ерунда. Кафе нужны не для денег, а совсем для другого. Музей все же очень странное учреждение. Вещи, которые там хранятся: куски антиков, картины, мозаики, иконы — жили в храмах и дворцах. Там они были живыми. В музее они умерли. После чинного поклонения прекрасным умершим хочется как-то вернуться к жизни, которая предстает в виде чашки кофе и апфельштруделя.

Эрмитаж дольше всех из великих музеев сопротивлялся оживлению. Сколько длинных голодных дней прошло в его залах в студенческую пору. Но час настал. По замыслу директора М. Пиотровского, «Большой Эрмитаж» (все существующие здания плюс Главный штаб) станет центром города. Вход в Зимний дворец перенесен с набережной на Дворцовую площадь. Двор Зимнего теперь открыт для публики. В здании Росси, которое перестраивает Олег Явейн, будет городской форум, а в нем много магазинов и кафе. Теперь ничто не мешает воспринимать искусство.