Сдвиг в сознании. Венецианская биеннале 2004 продемонстрировала полную и окончательную победу стиля деконструкции

Два километра арсенальных залов были увешаны макетами с обломанными, помятыми, расколотыми и вспоротыми постройками. После многократного пробегания по этим пространствам, наполненным визуальным скрежетом и грохотом, голова дурела, как после концерта готического рока.

Арсенальная часть не зря считается более важной, чем экспозиции отдельных стран, размещенные в национальных павильонах в садах Кастелло. Там страны показывают что могут, спрос с них небольшой. (Так, в этом году куратор российского павильона Евгений Асс решил, что России показывать нечего, и вывез в Венецию девяносто студентов учиться у западных мэтров. Идея хорошая, но за державу обидно: у нас ведь есть хорошие архитекторы, а учить студентов можно и в другом месте.) В Арсенал же куратор приглашает лучших, по его мнению, архитекторов мира. Эта экспозиция определяет мировую архитектурную моду.

Итак, деконструкция. Идея была предложена в 1960-е годы философом Жаком Дерридой и подхвачена архитектором Питером Айзенманом (Peter Eisenman). Суть ее в том, что отныне всякий порядок и смысл — в тексте ли, в здании ли — полагается тоталитарным и надо его упразднить. Философ разрешает себе писать фрагментарные тексты, архитектор — строить фрагментарные здания. Айзенман и Деррида раскручивали идею, обмениваясь друг с другом письмами и преподавая в университетах. Айзенман, который считает, что именно деконструкция отражает современное сознание, разработал азы этого стиля. Они примитивны. Сдвиг в сознании отражен через сдвиг в плане постройки. Берется квадратный план дома (с разделением на комнаты), на него накладывается другой такой же квадрат и поворачивается на несколько градусов. Полученное строится; снаружи выглядит скромным ангарчиком, зато внутри все круто — целый лабиринт косых помещений. Польза от задумки очевидна. Если посмотреть на исходный квадрат, ясно, что он выражает довольно простенькое сознание, незнакомое с историей архитектуры, не знающее о тонких и выверенных пропорциях классических зданий. Но стоит это недалекое сознание чуть-чуть сдвинуть, и получается модная архитектура! В столь сложных пространствах легко сломать ногу или шею, тем не менее нашлись смельчаки-заказчики, и Айзенману удалось в 1960-х построить несколько подобных домов в Америке. После чего он придумал еще несколько образцов деконструкции:

1. В правильной кубической форме здания появляется как бы плесень и начинает разъедать его (напоминает процесс органического разложения).

2. В один объем врезается другой — столкновение (таких зданий много понастроено в Москве).

3. Окна нарочно косые и не соответствуют членению по этажам — окосение.

4. Фасад заменен нагромождением изломанных плоскостей — недовзорванный небоскребе

Общее в этих приемах: некая правильная структура «репрессирована» чем-то извне.

На Венецианской выставке представлены все упомянутые виды деконструкции, воспроизведенные буквально или творчески переработанные. Северонемецкий земельный банк архитекторов Behnisch, Behnisch & Partner в Ганновере — это сдвиг объема на несколько градусов. Дом истории в Корунье (Испания) — осколки после взрыва, хотя в первоначальных эскизах план напоминал хромосому, что тоже «в тенденциях». Вольфганг Чапеллер (Wolfgang Tschapeller) в Вене реконструирует пришедшее в негодность стандартное здание 1960-х, внедряя в него деконструктивный кусочек, — разложение. А Гюнтер Доменик (Guenter Domenig), автор Центра документации в Нюрнберге (Германия), показывает столкновение: в существующий объем врезались новые части здания.

Сам Айзенман позиционирует себя как теоретик, мало строит, увлекается каббалой и считает, что сегодня архитектура должна вдохновляться формой ДНК (см. интервью с ним в «И+Д», № 11/04). Большинство архитекторов-деконструкторов не интересуются такими вещами. Для них деконструкция — яркая скульптурная форма, эксперимент. Постройки, продемонстрированные на Биеннале, эмоционально гораздо выразительнее айзенмановских, во всяком случае они поражают сложностью технического исполнения.

Здания в стиле деконструкции — дорогостоящая архитектура, они требуют сложнейших инженерных расчетов. Сегодня в мире существует лишь несколько инженерных компаний, которые гарантируют, что деконструктивная крыша не упадет вам на голову (наиболее известная среди них — Bolllinger & Grohmann, посчитавшая сверхсложную конструкцию здания штаб-квартиры BMW в Мюнхене). Здания-взрывы очень сложны и в эксплуатации: немытая стекляшка выглядит ужасно, это уже не модная архитектура, а покосившаяся развалюха. Вообще грань между эстетикой разрушения и реальным разрушением очень тонка. Глядя на некоторые здания американца, живо вспоминается русская действительность, где покосившимся и накренившимся никого не удивишь.

Мысль об отечестве в строку: повальная мода на деконструкцию опасна для нас — не для них. Для них это всего лишь эксперимент. В европейских исторических городах крайне мало современной архитектуры. Ее не пускают в исторический центр. Чтобы увидеть шедевр современного архитектора, приходится ехать на окраину, в какой-нибудь спальный иммигрантский квартал. В Венеции (приютившей Биеннале — очаг революционных идей) такое тем более не построят, никому в голову не придет портить красоту. Боюсь, как бы не получилось как с социалистической революцией: Запад поиграл в левые идеи и продолжил преспокойно жить в своем буржуазном благополучии, а Россия сделала революцию всерьез. Как бы наши девяносто студентов, насмотревшись модной архитектуры, не восприняли деконструкцию буквально и не застроили Россию через двадцать лет деструктивными обломками. Этого добра у нас и так хватает.