Подвиг бумажника: за нашу победу!

Выставка занимает 57 тыс. квадратных метров, разместившись в Жардини ди Кастелло и Арсенале, и продлится до конца октября.
Собственно, Биеннале стартовала год назад, когда по адресу www.labiennaledivenezia.net  открылся архитектурный сайт будущей выставки. В серии интервью, размещенных на сайте, Фуксас максимально подробно попытался осветить будущую экспозицию: "Мы, архитекторы, должны участвовать в большинстве перемен, продуцировать идеи, не дожидаясь заказа или конкурса'', ''Мы должны создавать новые сценарии, как это свойственно утопической, радикальной архитектуре'', ''Творец, художник и архитектор на этой биеннале будут играть роли критиков", ''Эта биеннале привлечет молодых", "Я заплатил дань графике, но это будет биеннале дигитальной архитектуры". Около ста приглашенных архитекторов проиллюстрировали свою и Фуксаса озабоченность размыванием социальной роли архитектора и деперсонификацией заказчика в конце тысячелетия, глобальными переменами, происходящими в городах мира, а также умение понять и "принять участие в процессах" перемен на современном технологическом и художественном уровне.

''Живая'' выставка в Венеции отличалась от виртуального прототипа, хотя разница оказалась не такой заметной, как можно было ожидать. Виртуальная жизнь стала неотъемлемой частью реальной. Творческий вклад самого Фуксаса в выставку - одна из самых эффектных ее составляющих. В монументальном пространстве Кордерии (бывшей канатной фабрики) был построен видеоэкран высотой 5 и длиной 280 метров, на котором город представал драматичным скоплением людских масс разных стран и народов. В какой-то момент через весь экран проезжал скоростной поезд, провоцируя переживания, достойные камеры братьев Люмьеров. В главном павильоне зрителя встречала аллея "говорящих голов" ведущих архитекторов мира, в число которых попал Илья Кабаков. Разобрать персональное послание архитектора, затерянное в общем хоре говорящих, можно было только непосредственно приникнув к кислотному монитору со знакомым лицом. И та, и другая инсталляции иллюстрировали старую мысль Фуксаса о том, что городская площадь в качестве общественного форума уступила свою функцию телевизору.

Около тысячи журналистов прислали заявки на аккредитацию. Многих из них (правильнее сказать "нас", так как и я получил пресс-аккредитацию) больше всего интересовало распределение премий, которым Биеннале открывается, поскольку крупнейшая архитектурная выставка мира - не только культурное событие, но еще и спортивное состязание национальных павильонов и интернациональных архитекторов. Выбор жюри, за исключением почетных карьерных призов, доставшихся Паоло Солери, Ренцо Пьяно и Йорну Утсону, традиционно никто не смог предугадать. Самые зрелищные, собравшие на свои открытия всех главных персонажей архитектурной тусовки, павильоны Америки и Австрии, комиссарами которых выступили Макс и Ханс Холляйны, отец и сын - оказались без наград.

Американский павильон представлял двух звезд архитектурного авангарда Хани Рашида и Грега Линна. Хани и Грег привезли в Венецию своих студентов из Лос-анжелесского и Колумбийского университетов и устроили в Жардини летнюю школу. Павильон-лаборатория был напичкан компьютерами, как какой-нибудь Центр управления полетом. Используя разнообразные виды движения (летящей птицы или пластики гимнаста) в качестве исходного материала и демонстрируя два подхода к проектированию: изнутри - наружу у Рашида, и наоборот - у Линна, студенты сочиняли на компьютерах формы архитектуры будущего. В павильоне непрерывно работал фрезерный станок с компьютерным управлением, вырезая биоподобные фигуры в твердых материалах. Результатами немедленно заполняли выставочные стеллажи. Линн и Рашид пока почти не строят, но тому, что это будут делать их студенты верилось легко, хотя на мой журналистский вопрос Грегу Линну, можно ли ожидать всеобщих успехов новых технологий уже на следующей выставке, он ответил с сомнением. Вспомним, что студенты ВХУТЕМАСа, осваивавшие новую форму в глине и вручную, заказов на то, чему их учили, так и не дождались.

Ханс Холляйн выступил в оппозиции к профашистскому режиму своей страны, трактовав тему Биеннале - ''Архитектура против Расизма и Ксенофобии'' - и выставил в своем павильоне проекты иностранных архитекторов, строящих сейчас в Австрии. Имена, впрочем, все знакомые: Хадид, Фуксас, ван Беркель, Нувель, Мэйн, Кук, Фостер и опять Линн. Экспозиция Холляйна была выдержана в классическом стиле, то есть - макеты, чертежи и фотографии. Новое следует подавать в традиционной оболочке - он явно полемизировал с установкой Фуксаса искать формы презентации, аппроприированные у современного искусства.

Золотого венецианского Льва за лучшую трактовку темы получил Жан Нувель. Во французском павильоне не было выставлено ничего - только стены, сплошь покрытые проблемными вопросами, и моделька пароходика-вапоретто. Настоящий корабль был причален к набережной Садов Биеннале, и в нем французы устроили постоянно действующую конференцию, в ходе работы которой вопросы Нувеля должны будут найти свои ответы. Приглашенные отвечать философы, искусствоведы, социологи, архитекторы из многих стран - коллективный разум передового человечества - нет сомнений, как нам жить дальше расскажут. Отдельного упоминания заслуживает описание получения Нувелем премии. Золотого льва он немедленно передал своим студентам-ассистентам (этически красивый жест), оставшись позировать перед фотокамерами с пустой красной коробкой (минималистки красивый жест).

Испания победила в борьбе за приз лучшему павильону - наиболее острое решение жюри, более всех удручившее, почему-то русских. Рабочие макеты небольших построек, подвешенные в темноте испанского павильона, минимум выставочного дизайна и длинный список участников. Список-то и выиграл премию. В отличие от других стран, представлявших проекты элитных архитекторов, испанский куратор собрал поколение 30-40летних зодчих, получающих свои первые заказы. Средний уровень молодой испанской архитектуры на порядок выше наших ''Золотых сечений'', вообще производит сильное впечатление, а то, что именно им Орден испанских архитекторов доверил честь выставлять свои работы на Всемирной выставке- опять же эффектное и политкорректное решение. И последнее, но не менее важное - в Испании лучшая в мире система защиты прав архитектора и клиента, при которой любой заказчик при заключении договора переводит деньги профессиональному союзу, который, в свою очередь, служит гарантом как качества для заказчиков, так и правильных расчетов для архитекторов.

Парадокс - любая новая Биеннале кажется хуже предыдущей. Но проходит время, вновь открываются Сады Биеннале, и уже эта, недавно осужденная вспоминается с благодарностью. Так и выставка Массимилиано Фуксаса выглядит сейчас чересчур хаотичной по сравнению с выставкой его предшественника на посту комиссара - Ханса Холляйна. Слишком много компьютеров, артистических инсталляций, декларативного пафоса, и маловато внятной архитектуры - то ли дело четыре года назад. Должно пройти совсем немного, и то, что не укладывается в простой голове - уляжется, фантастические формы войдут в быт, сложные в нашем понимании процессы упростятся, в историю архитектуры будет вписана очередная страница. Мир, извините за патетику, перешагнет в XXI век. ''Хаос - не беспорядок, это сублимированный порядок, который вместе с эволюцией физики находит законы значительнее простой геометрии'', - еще одна цитата-девиз Фуксаса.

Вспомнить все, что останавливало взгляд - переписать половину толстого выставочного каталога. Очень голландский павильон у Голландии, анализирующий взаимоотношения между частным и общественным, физическим и виртуальным; очень немецкий у Германии - в стерильном пространстве крупномасштабные планы с историей разрушения и восстановления Берлина; очень английский у Великобритании - четыре эксцентричных английских архитектора Олсоп, Коатс, Хадид и Чипперфилд разыграли партию в бридж. Независимо от темы Биеннале мировая архитектура продемонстрировала высокий общий уровень культуры, и высокую степень ответственности архитектора перед обществом. Независимо от того, какие формы примет архитектура в будущем, ее создают нравственно здоровые и творчески активные люди. Гений и злодейство несовместимы.

"В 2001 году все еще будут руины", - написал в своем обращении к журналу A+U "Стиль 2001" года Арата Исозаки. "Как бы нас не приманивали к будущему утопиями, предсказать будущий архитектурный стиль невозможно, поскольку мы живем в эпоху бессрочных, катастрофических перемен". Эта фраза появилась 1984году. Через 12 лет, на 6-й Всемирной выставке архитектуры в Венеции "Архитектор как Сейсмограф. Предчувствуя Будущее" Исозаки проиллюстрировал нашу зависимость от катастроф природных, выстроив метафорическую руину Кобе, города пострадавшего от землетрясения, несмотря на высокотехнологичную сейсмозащиту. На той Биеннале японский павильон получил премию. На этот раз Исозаки выставил утопический проект города будущего, спроектированного по древним законам ведийских ариев. В павильоне же, где он опять был куратором, видимо, заранее рассчитав, что второй раз подряд премии не дадут, доверил группе художников разыграть трогательную мизансцену "Город девушек" с белым песком, белыми деревьями, желтыми ромашками, фотками одиноких японских девушек и автономными платьями-скафандрами. На вечеринке, устроенной японцами в Квирини Стампалья, архитектурном шедевре Карло Скарпы, раздавались шарики мороженого, мяукала молоденькая японская рок-певица, и несмотря ни на что занимались в библиотеке студенты. Вот такая деконструкция.

В 2000-м году, как бы следуя заветам Исозаки, "все-еще-руина" была выстроена в российском павильоне. Кураторы из журнала "Проект Россия", рефлектируя по поводу одного из призывов Массимилиано Фуксаса к архитекторам проектировать новую Утопию, объявили родиной утопий советскую Россию, Фуксаса - опасным социалистическим мечтателем, а себя - противниками любых утопий за исключением Утопии реставрации прошлого в виде Руины как постоянного напоминания будущим поколениям о том, что любая утопия может быть построена только на развалинах предыдущей. Пригласив для реализации своего "ответа Керзону" двух бумажных архитекторов 80х - Михаила Филиппова и Илью Уткина, а также московский камнеобрабатывающий комбинат в качестве спонсора, назвали все вместе "Руины Рая". На верхнем этаже российского павильона Филиппов приготовил свою персональную выставку, включавшую утопические градостроительные проекты, адресованные московской мэрии, и реализации интерьеров новых русских (в последний момент превосходящими силами кураторов и эмиссаров из ГЦСИ интерьеры были убраны из экспозиции). Элегантная каменная пергола a la teatro Olimpico радовала глаз любителя старины. В нижнем, темном этаже Уткин разместил свою дистопию - инсталляцию 1994 года "Меланхолия" - впечатляющую фотографическую серию разрушенных зданий патриархальной Москвы в современном мегаполисе и кресло созерцателя-погорельца в центре. В соседнем зале тяжелое надгробие в виде руинированного плана центра Москвы придавало документальной серии метафорическую объемность. Победы Уткина не ждали и, включая его самого, не планировали, но одна из специальных премий жюри, первая в истории российского участия в Биеннале, досталась нашему архитектору. Премия за архитектурную фотографию.

Можно обсуждать искусствоведческую ценность концепции "Руины Рая", главным тактическим приемом которой декларировался художественный контраст - не Утопия, а Руина, не дигитальная, а акварельная, не будущее, а прошлое - добавлю: провинциальная, а не принципиальная. Приглашение Филиппова на Венецианскую Биеннале запоздало на 20 лет, когда там открывалась выставка "Присутствие Прошлого"; и если уж было сделано, то могло подразумевать специально поставленную перед этим нерядовым архитектором задачу из тех, что он с легкостью решал на японских конкурсах в середине 80-х, вроде "Камень для Грозного" или хотя бы "Петербург из камня вместо штукатурки", а не коммерческую практику нового русского архитектора. Не в концепции и не в конъюнктуре дело. Трагедия нашего павильона, и шире, нашей архитектуры в том, что на почти библейский призыв к морали, мы начинаем изрекать банальности о красоте, спасающей мир. Не замечая социальных проблем современного города, о которых говорилось в том же предисловии Фуксаса, как перенаселенность, беженцы, загрязнение окружающей среды, этнические конфликты, преступность... учим жизни западного интеллектуала в то время, как именно у нас в стране превращены в руины чеченские города, и в нашем городе история реальная подменяется бутафорской.

Бумажная Архитектура, воспоминаниями о которой пестрит выставочный каталог, отличалась от обслуживания рекламных кампаний мэрии и выполнения заказов на московские фонтаны или дорогие виллы, именно этической нонконформистской позицией по сравнению с архитектурой официозной, сервильной. Суть Бумажной Архитектуры не в оригинальничании: попросили башню - вырыли колодец, а в умении задавать вопросы: зачем человеку башня, если он страдает от жажды. Помню, как во время бумажного бума и первых международных побед в конкурсы решили играть все кому не лень, в том числе и образованные аспиранты МАРХИ. Они сопровождали свои проекты длинными и, вероятно, умными пояснительными записками и... ничего не получали, а выигрывали все те же рисовальщики и поэты: Бродский, Уткин, Филиппов, Белов, Буш, Кузембаев и другие. Иных уж нет, но слава Богу, что мобилизованный в качестве дублера Филиппова Уткин свои принципы сохранил и на тему Биеннале "...больше этики" профессионально ответил. Премию он получил, разумеется, не как фотограф, а как архитектор, использовавший фототехнику для создания трагичного образа уничтожаемой Москвы. Участвовали в конкурсе Биеннале известные фотомастера, а выиграла уткинская инсталляция. И не благодаря организационным усилиям Министерства Культуры, как представляют сейчас дело в ГЦСИ, а вопреки: надо было видеть Илью и его единственного помощника, жену Лену, не вылезавших из своего подземелья две недели подготовки экспозиции, покупавших за свой счет лампочки и строгающих бруски под каменное надгробие, в то время как в бельэтаже сменялись одна за другой бригады строителей и искусствоведов. Как будто фирма Феррари готовила для Формулы-1 две машины - одну, как для Шумахера, а вторую - красного цвета Москвич. Феррари Филиппова завели и вывели на старт, но трасса оказалась чужой; Москвич поехал своей дорогой. Упоминаю здесь такие мелочи, потому что они тоже имеют отношение к этике, человеческой.

Трагикомический элемент в русское присутствие на Биеннале внес приезд вице-мэра Москвы В. И. Ресина с триумфальным сопровождением. Российский павильон он открыл подъемом московского вместо протокольного российского флага, чуть позже, на инаугурации Биеннале занял в первом ряду места Жана Нувеля, и в тот же день по билету лауреата Уткина отправился на ужин участников выставки. Его лично винить не в чем - он так привык. Ему просто не объяснили, что на Всемирной Выставке Архитектуры в Венеции главные роли играют архитекторы, а не чиновники, так же как спонсорам-строителям не объяснили, что Биеннале - не строительная ярмарка, и там не торгуют рекламными проспектами.

Празднование победы Уткина среди многочисленных русских из группы поддержки происходило в роскошном отеле Эксцельсиор на Лидо, принимающем обычно кинозвезд во время Венецианского Кинофестиваля. Под троекратное "Ура!" мощных каменотесов провозглашались тосты за нашу победу. Каждый тостующий подчеркивал свой вклад в победу русской архитектуры на итальянской то ли земле, то ли воде. Скромный победитель, пробившийся-таки на свой ужин в Арсенале и оказавшийся там за одним столом с вице-мэром, тоже выпил с ним за победу. "За нaшу победу". Как герой фильма "Подвиг разведчика".