Берлин - 36 кадров

ак рассказывала недавно одна прожженная экскурсоводша в Дрездене: "В советское время на стройках города работало всего три крана, теперь их одновременно трудится 250!" Пафос ее рассказа - фраза по-немецки, фраза по-английски - оставался триумфально советским. В Берлине число стройплощадок на порядок выше.

Без Стены город сильно изменился. Центр вернулся обратно в центр - Митте, галереи переехали на Августштрассе (берлинский вариант нью-йоркского Челси), а Парис-бар на Кантштрассе считается богемным рестораном только по привычке, тусовка предпочитает Ньютон-бар с крупноформатными обнаженными манекенщицами самого Ньютона по стенам.

Архитекторы уже покинули этот город - они свое дело сделали. Сроки сдачи стройобъектов приурочены к концу 1999 либо 2000 года, строители лихорадочно заканчивают напроектированное архитекторами. Из известных в Берлине конца века отметились почти все: сэр Норман Фостер, Даниэль Либескинд, Рэм Кулхаас, Жан Нувель, Хельмут Ян, Шин Такаматсу, Фрэнк Гери... Повезло Берлину. Самым немецким в этой международной компании оказался швейцарец Макс Дудлер. Два его черно-серых минималистских дома вызывают зависть и у немцев.

Фридрихштрассе - улица квадратных тяжелых гешефтхаузов имени генерального бау директора Ганса Штимана, изобретателя нового для Берлина типа дома - 5-6ти этажного офиса с пирамидообразной жилой надстройкой. Выделяется в прусской шеренге построенная раньше других стеклянная чернильница Галери Лафайет Нувеля. Несмотря на скругленные формы, схема та же - глухое магазинное пространство с атриумом, над ним - жилые ступени.

Гери достраивает здание ДГ Банка на Паризерплатц, в двух шагах от Бранденбургских ворот и знаменитого отеля Адлон, в котором, к слову, был устроен грандиозный ужин по случаю открытия в берлинском Гуггенхайме выставки "Амазонок русского авангарда". Чисто в русском духе. Банк Гери, подчиненный градостроительному заданию строиться в историческом стиле берлинского блока, тоже поначалу кажется чем-то страшно знакомым - типовой райком партии в пять этажей. Разница, разумеется, в деталях: У Гери короткий угольник - едва хватает на этаж, следующий вычерчивается заново и в другом масштабе - придурь мастера, позволяющая переиначить любые правила. Но это не все - в банке заложена бомба. В пятиэтажной же высоты атриуме, перекрытом стеклянным сетчатым куполом с вспученным стеклянным полом (в свою очередь, потолком для офисной столовой), огромная, не умещающаяся в атриуме металлическая медуза ( в медузе - аудитория). Когда я рассматривал весь этот аквариум в лесах, скелет медузы скорее напоминал ребра Кинг Конга, но банк уже исправно функционировал.

Банковский охранник на трех языках и с явной гордостью отрапортовал об архитектурном устройстве здания, не забыв о веронском камне и орегонской сосне, которыми отделаны интерьеры, запнувшись только на описании биоморфной скульптуры. Гериевские охранники вообще разговорчивы, наверное, они становятся частью его архитектуры. В Дюссельдорфе, где Гери достраивает трехбашенный конторский комплекс на берегу Рейна: башня белая штукатурная, зеркальная алюминиевая и красная кирпичная - подозрительный поначалу охранник, стерегущий строительную площадку, после продолжительных расспросов зазвал меня на крышу одной из башен и стал показывать окна в соседних домах, в которых по вечерам, как он выразился, "молодые люди, мужчины и женщины, кое-чем занимаются, но не работой". Пока я обдумывал, не маньяк ли он, и какую роль здесь играют сумасшедшие оцинкованные окна Гери, охранник поведал, что он тоже фотографирует и в снег, и в грозу, и у него собралась большая коллекция видов с башен-офисов , а во-он там кладбище канадских десантников, на котором он был и многое осмыслил...

Так же многословны экскурсоводы Еврейского Музея Либескинда в Берлине - зигзагообразного нержавеющего дома-монумента на Линденштрассе. Экспонатов в музее пока нет, и гиды компенсируют их отсутствие, вкладывая в свои экскурсии все возможное знание архитектуры: цитаты из Либескинда и конкретно биографию Либескинда, начиная с детства. Прогулка по тюремным коридорам длится час, сбежать невозможно. Здание, особенно изнутри впечатляет сильно, но свободу на него менять не хочется. Концлагерь с человеческим лицом.

Еще один кубик, примерно пять на пять метров, закопан на площади Бебеля - стерильной белизны камера с пустыми стеллажами по периметру, освещенная мертвым белым светом, и окошком меньше метра, через которое в эту камеру можно заглянуть, сверху в уровне брусчатки - памятник сожженным на этом месте в 1933 году книгам. И никакого бронзового человекоподобия. Построил его молодой художник Миша Ульман пять лет назад.

В Рейхстаг стоит очередь, как в московский мавзолей в лучшие времена. Группами человек по 30 очередь грузится в лифты и ползет на крышу, на которой каким-то независимым образом существует купол. В куполе и под куполом посетителя охватывает космическое чувство коллективного оргазма - we did it! Сам испытал. Российские посетители, малопричастные к техническому прогрессу в архитектуре, умиляются отреставрированным граффити солдат-освободителей. Честные немцы постарались сохранить все, включая наш родной мат. Впрочем, по слухам, на сохранении настоял сэр Фостер, а парламентарии как раз сопротивлялись. Сила архитектора.

Стена фантомная боль Берлина. Ее нет, а воспоминания живут. Странный объект в прошлом Берлина - смотровая вышка: по форме - деревянная катальная горка без катальной части, по функции - для наблюдения за восточногерманским пограничником по другую сторону Стены. Следовало бы оставить одну как памятник, однако непонятно, куда теперь смотреть.

По Унтер ден Линден, занимая весь фронт улицы, под глухую дискотечную музыку шли маршем молодые люди в летних карнавальных одеждах (т.е. почти без одежд). В одном направлении - на Тиргартен, как будто кто-то там играл на волшебной дудке. Проходя через Бранденбургские ворота, рассредоточенные группы сливались в огромную возбужденную толпу. Я наблюдал это одностороннее движение часов пять подряд, гуляя, обедая, съезжая из гостиницы. Действие называлось Love Parade, в этом году в нем участвовало 1,5 миллиона человек.