Постмодернизм на хуторе близ Диканьки. Почему в Киеве нет хорошей архитектуры

И все же странно. Украина девятый год мучается национальной идентификацией, обнаруживая себя то в литературе (Юрий Андрухович), то в музыке ("Вопли Видоплясова"), то в пиве ("Оболонь") - но только не в архитектуре. Все, что строится сегодня - это зады европейской архитектуры 70-х годов, да такие, которые и постмодернизмом-то назвать стыдно. Хотя именно в Киеве вышла книга Лидии Стародубцевой "Архiтектура постмодернiзму" - первая монография на эту тему (хотел сказать "первая у нас", да тут же грустно осекся).

О хай-теке с деконструктивизмом говорить не приходится. Впрочем, при желании можно обнаружить все три течения в скульптуре "Родина-мать": цитата (а точнее - воровство у Волгограда), металл (больше, правда, похожий на алюминиевую ложку) и полная деструкция ландшафта. А также некая специфическая духовность на грани наркотизма, берущая начало в васнецовских фресках Владимирского собора.

Вот вечно у Киева со вкусом проблемы: то Васнецову собор сдадут, когда рядом Врубель. То Васильковскую улицу в Красноармейскую переименуют. То Кабмин фоминский в белый цвет перекрасят. А еще жалуются, что москали пыво пивом называют.

Итак, главные постройки последних лет: Horizon Tower на Шелковичной, Проминвестбанк за домиком Тараса Шевченко, Налоговая инспекция у Львовской площади, Сити-банк на Саксаганьского. Все они вместе напоминают диковатую мечту Виктора Некрасова о Крещатике, тонущем в лепестках роз, только вместо роз здесь стеклянные простыни, разлинованные на квадратики. Низ непременно убран гранитом, а наверху какой-нибудь золотой фикус, вроде цветка в петлице у Вертинского, который свой первый фрак тоже с рук купил - правда, на Подоле, а не у Дженкса на сэйле. Освоил Киев и другие приемы из арсенала постмодерна: разрыв фронтона или фасадную "лесенку" в духе Марио Ботта. Сразу три таких здания выдвинуты в этом году на Госпремию: Брокбизнесбанк на проспекте Победы, Монетный двор Нацбанка на Троещине и Торгово-промышленная палата на улице Богдана Хмельницкого.

Есть другая тенденция - "зеркально-горизонтальная". Непременные атрибуты: вытянутый объем с полукруглым выступом, металлические колонны, и все та же стеклотара, неизбежная как таможня в пять утра. Таковы здания Укрэксимбанка на улице Горького и Golden Telecom у Майдана Незалежности. Можно было бы сказать, что в них, как Ипсвич в фостеровском Willis Faber`е, отражается старый город, но отражается там только физиономия "умелого хозяйственника" Александра Омельченко, месяц назад снова избранного мэром. Вся его строительная деятельность в переводе на язык архитектуры - это все тот же суржик, только русский язык сменился английским, а украинский так и остался фрикативным "гэ". Все это так же смешно, как сокращенное написание украинской валюты - "грн": ну чисто "грины". Так похоже на Канаду (где есть, кстати, интересный украинский архитектор Радослав Жук), только что-то не канает.

Как мы ни старались, но обнаружили лишь одно достойное здание - банк на Госпитальной улице. Динамичный фасад, масса острых углов, додекакофония окон, брутальный цоколь из кирпича, короче, вполне пристойный модернизм с явными и дерзко прописанными намеками на конструктивизм - что в Киеве большая редкость. Жаль только, отыскать это здание в кущах у Косого Капонира весьма непросто. Но "припрятано" оно, похоже, неслучайно. На виду - постмодерный евростандарт, призванный манифестировать европейский курс Украины, ее готовность поддакивать новому "старшему брату". И обозначить независимость от Москвы, что выражается пока чисто апофатически: отсутствием башенок и арочек. Но такую программу трудно считать конструктивной, а тем более - национальной. Характерно, что самый яркий киевский интерьер - это африканская стилизация: кафе Kaffa в переулке Шевченко (дизайнер - Олег Лабунский). Бивни, пальмы, кактусы, балкон в духе Гауди, эффектные стропила, белые лепные стены, черное дерево: стильно, уютно и весело, не говоря уж о правильном кофе, какового в Киеве так просто не сыскать.

Но кофе не горилка, с ним украинскому самосознанию трудно идентифицироваться. Остается уныло лепить галушки из вчерашнего теста. Национальная идея в архитектуре репрезентирована исключительно новоделами, один другого "древнее". Первой, в марте 98-го, отстроена церковь Успения Богородицы Пирогощей на Подоле - причем такой, какой ее никто никогда не видел, кроме князя Игоря. Снесена она была в качестве памятника классицизма, а вернулась ХII веком (хотя и на родных фундаментах). Заканчивается воссоздание Михайловского монастыря, Златоверхий собор уже сияет всеми куполами - такой же приторный, как "Киевский" торт. А в ноябре прошлого года начато восстановление Успенского собора Киево-Печерской лавры, взорванного 3 ноября 1941 года подпольщиками (на этой версии Киев таки остановился - и не вследствии новых документов, а из желания побольше ущерба записать на счет "Центра" - т.е., Москвы). В сумме эти три стройки - вполне ХХС, разве что сами по себе вещи несколько лучшего вкуса. Но за этим ретробумом стоит не столько "восстановление исторической справедливости", сколько конфликт двух епархий - Украинской православной церкви Московского патриархата (УПЦ КП) и Киевского (УПЦ КП), чей вождь отлучен от РПЦ и считается раскольником. Как только УПЦ КП начала строить Михайловский, УПЦ МП оперативно взялась за Успенский. Каждая тянет одеяло на себя, и вопрос о научной реставрации получает шестнадцатый номер. Кончается это все, как и предрекал Михаил Булгаков, "массовым отпадением верующих от всех церквей".

Мало того, что патриархаты воюют друг с другом, УПЦ КП пытается отсудить у России фрески и мозаики Михайловского собора (в том числе - знаменитого "Дмитрия Солунского", гордость Третьяковки). Но узурпируя монастырь (и все его сокровища) как национальную святыню, Киев мухлюет: воздвигнут Михайловский был в ХII веке, когда никакой Украины еще не было. Строил его князь Святополк в качестве святыни, которая объединила бы все русские земли. Постулируя же себя полноправной наследницей цивилизованной Византии, Украина намекает на то, что Московия - дикая Орда. Таким образом, и современная архитектура, и "новоделы" скрещиваются в этой точке: быть не-Москвой. Даже вполне дельный киевский архитектурный журнал "А.С.С." пишет о московских коллегах так: "Проектування iронiчного постмодерну з натяком на давньоруське зодчего без глибокого осмислення i вiдчуття сучасних тенденцiй перетворюэться у великодержавну халтуру" - не замечая, что в Киеве все то же самое, только еще тоскливей.

Киев хочет быть Европой, но как это сделать - не знает. Главным евродостижением остается рекламный билборд на универмаге "Украина" - самый большой в мире (126 на 17). Точно так же никто не знает, какая она "незалежность" - а потому памятник ей на одноименном Майдане (на месте Ленина) все никак не вырастет. Тур за туром скульпторы тачают колонны, коников с ногами и без, составляют реестр национальных героев, лабают дивчин-держав - выпускающих птаха или попирающих "гадину розбрату". Пошел уже третий тур. Выдыбай, боженька!

Киев со своей самостийностью - как неуловимый Джо. Чем отстаивать то, на что никто давно не покушается, защищал бы город то действительно бесценное, что у него есть - рельеф, природу, гору Поскотину. "Для северянина Киев не только святыня, но и город прекраснейший всех городов русских - писал в 1926 году философ Георгий Федотов. - И прекраснейший вовсе не башнями храмов, не золотом куполов, а первозданною красотой Божьего мира... Что могло бы прибавить здесь человеческое слово, когда земля уже сказала все?" Не говоря о таких шедеврах диалога, как Андреевская церковь или дом Городецкого, даже здания советской эпохи так или иначе откликались на этот мощный природный зов. Выгибался дугою классицизм (Кабмин Фомина), закручивалась спиралью гостиница "Салют", да и сталинский ампир Крещатика был в своей уступчатости очевидной уступкой рельефу (не успели только на гостиницу "Москва" шпиль надеть: подкатила "борьба с излишествами"; но в прошлом году решено его сделать).

Но никто не хочет отрефлектировать это уникальное богатство. Зодчие ухватились за этот самый шпиль как за единственную отмычку и толкуют теперь о необходимости хмарочосов (т.е. - небоскребов), которые "подчеркнули бы рельеф". Самым высоким станет бизнес-центр на Бессарабской площади: 168 метров. Другое живописное место - Европейская площадь - будет принесено в жертву своему названию: гостиница-сорокоэтажка, подземный комплекс, в центре - купол и флаги европейских государств. Эдакая Манежная площадь, только без зоопарка. Бессарабка и Европейская - два конца Крещатика, который, понятно, есть главная мишень градостроителей (оправданием их энтузиазму служит профессиональный трюизм о "бесстильности" улицы). Поэтому даже последний фрагмент довоенного Крещатика (т.н. "Старый квартал") пойдет стеклянными пузырями, вспучится куполками. И хотя нарастать объемы будут вглубь, ландшафт все равно гикнется и старое превратится в аппликацию - как и в презираемой Москве. Все это, кстати, происходит в результате конкурсов, коими так гордится главный архитектор города Сергей Бабушкин.

А еще он уверяет, что скоро в этих конкурсах будут участвовать роджерсы всего мира. Вот только непонятно, где они будут жить: в Киеве по-прежнему нет ни одной гостиницы первого класса. Стонут западные партнеры и о том, что такой коррупции и бюрократии они отродясь не знали; что мелкий личный интерес преобладает здесь над муниципальным и национальным; что Киев трусит и не знает, чего хочет; что на Западе у него нет имиджа... И не будет - пока Киев не сочинит свою собственную настоящую архитектуру. Нельзя же всерьез молиться на весь этот сэконд-хэнд, как на мощи великомученицы Варвары, привезенные женой князя Святополка из Константинополя в качестве приданного.

При всем том у Киева полно блистательных образцов византизма: одна София чего стоит. Чем метаться между Москвой и Западом, оборотился бы город к этому наследству. Что за охота быть провинцией Европы? Западная экспансия превращает любую ее точку в провинцию, тогда как византийская - в столицу. Строить новое барокко, как пытаются Александр Шевченко или Янош Виг - бесполезно, этим никого не удивишь. Пока Киев остается городом возможного. Возможного нового стиля, который мог бы стать не только малороссийским, но и всероссийским. Говорил же Федотов, что есть у Руси третий путь: не московский, не питерский, "не латинство, не басурманство, а эллинство". Он имел в виду Киев.