NEXT по-венециански

Это просто подробный отчет куратора Дайана Суджика о том, что построят звезды в ближайшие пять лет. Выставленный же в нашем павильоне проект Мариинского театра американца Эрика Мосса останется, кажется, единственным неосуществленным проектом биеннале.

Больше всего на биеннале поражает то, как пустеют залы на третий день. Первые два дня (пресс-конференции, открытия национальных экспозиций, торжественная линейка с вручением "Золотых львов") биеннале гудит почище, чем Сан-Марко. Толпы, звезды, суета, шампанское. А потом... В половине павильонов - вообще никого, в других - два-три человека. Как в любой московской галерее на следующий день после вернисажа. Зачем биеннале работает два месяца - загадка.

В этом году, кстати, биеннале припозднилась и проходила параллельно с кинофестивалем. Но в самой Венеции присутствия большого кино (как и большой архитектуры) абсолютно не ощущается. Ну, несколько афишек, ну, на Пьяцетте можно встретить Антониони или Нувеля. Венеция - как "Джоконда" из старой байки: столько веков всем нравится, что теперь ей все по барабану.

Но если кинофест звездами не блистал (толпа напрасно томилась у "Эксельсиора" в последний вечер, с трудом распознав только Гун Ли из "Любовного настроения"), то на биеннале были все: Заха Хадид и Жан Нувель, Дэвид Чипперфилд и Стивен Холл, Даниэль Либескинд и Тойо Ито, Алвару Сиза и Бен ван Беркел. Не было разве что Рэма Колхаса, который вообще этим мероприятием манкирует - не только не приезжает, но и не выставляется.

Умиляет, что несмотря на славу, вести себя так, как подобает звезде, никто, кроме Нувеля, не хочет. Разве что Арата Исодзаки все время ходит в кепке, что твой Лужков. Понимает, что в глазах европейцев все японцы на одно лицо (как и мы - в их), но поскольку он - мировая звезда, то должен же как-то запоминаться.

Не забыть и его Uffizi Exit. И дело не столько в оригинальности проекта (четыре статуи, над ними - пергола этажей в пять), сколько в том, что никто и никогда не строил таких парадных выходов. Входы - строили, а чтоб так над выходом потрудиться - для этого, конечно, нужно быть настоящим философом. Другой великий японец, Тадао Андо, спроектировал на крыше манхэттенского небоскреба 20-х годов целый город. У нас пентхаусами тоже никого не удивишь, "Донстрой" два года "особняк на крыше" рекламировал, но тут все просто по Набокову: облако, озеро, башня. Озеро и башня - натуральные (имеется также парк), а в роли облака - длинный стеклянный пенал. "Брат" которого врезан в небоскреб под косым углом тремя этажами ниже.

Японцы вообще надавали массу забавных ответов на запросы времени. Рикен Ямамото сочинил для Токио свое SOHO. Только значит это Small Office/Home Office. Из названия все понятно: поскольку работать теперь всем хочется дома, то резонно проектировать не просто кабинет при квартире, а сразу и дом, и офис со всей инфраструктурой. А не хочешь жить в городе, собирай друзей и - в сад. На склонах Великой Китайской стены вырос поселок из 12 домов - эдакая помесь Вайсенхофа с Николиной горой. Что ни дом, то образец "дачного" ультрамодернизма, но они не только построены великими, но эти великие там же и живут: Кенго Кума, Шигеру Бан, Гэри Чанг и другие. Девелопер Чанг Кзин в результате получила приз как самый продвинутый спонсор.

Эта номинация появилась на биеннале впервые, но интересно то, что споры за нее разгорелись не только между музеями, каковые привычно являются плацдармом для радикальных жестов, но и среди вполне чиновных учреждений. Так, например, шотландский парламент заказал проект нового здания барселонцу Энрику Мираллесу. А это, между прочим, единственный в ХХ веке достойный наследник Гауди, который начинал с навесов и крыш, где все было так круто гнуто, что с ходу никогда нельзя сказать, что собственно перед тобою. Так и эту груду рыбацких лодочек, кучкующихся у причала, "парламентом" назвать трудно.

А министерству юстиции Барселоны проектирует Дэвид Чипперфилд. Раскидал шесть домов как бог на душу положил, но объединил их единым объемом. Повысил, так сказать, атриум в звании, сделав его зданием. А в штаб-квартире BBC в Глазго похожую операцию произвел над лестницей. Распилил дом на две части и сквозь одну из них, с самого низа до самого верха, пустил лестничный марш, который, тормозясь на разных этажах, превращается то в кафе, то в гостиную, то в еще какой-нибудь meeting-point.

Чипперфилд оказался самым результативным участником биеннале: восемь проектов! По семь у Нувеля и Тома Мэйна (Morphosis), шесть - у Захи Хадид. На ее макеты по-прежнему можно смотреть часами: пластика невероятная. У нее все не так, как в геометрии Лобачевского, но и не так, как в природе. Кажется, будто она проводит рукой по лире и заставляет струны замереть в момент их вибрации. К сожалению, в реальной архитектуре нельзя снять крышу, нельзя охватить взглядом весь план, нельзя оценить пластику больших объемов - и понятно, что, если это будет, то будет совсем не так. Поэтому нисколько не удручает тот факт, что Заха практически не строит.

Конкурировать с ней по части "бумажной архитектуры" взялось бюро MVRDV. Трое молодых голландцев давно уже оперируют графиками да таблицами, размышляют о природных катаклизмах, тенденциях рождаемости и т.д. С тем же глобализмом сделан проект библиотеки в Эйндховене. Архитекторы вычислили, что вообще-то библиотека есть в каждом голландском городке, но они маленькие, и лучше бы их собрать в одну. Громадный цилиндр (опоясывающий его пандус - 17 километров, снаружи - для автомобилей, внутри - для людей) насквозь прозрачен, сквозь него проходит железная дорога, а со всех сторон торчат балкончики для читателей. Штука посильней Дворца советов, и при всей простоте формального жеста (идея дома-цилиндра регулярно посещает зодчих: вот и Михаил Хазанов сделал башню-цилиндр для Центра современного искусства) это всегда чертовски красиво.

А вообще каждому классику полагается небоскреб. Вопреки всем прогнозам, связанным с 11 сентября, небоскребы продолжают плодиться в бешеных количествах. При том что Арсенал был разбит на темы вполне позитивистски (жилье, музеи, образование, торговля и т.д.), один зал так и назывался: towers. То есть, существуют звери, птицы, рыбы, а есть - жирафы. Но жирафы все-таки интереснее небоскребов. Чье главное (да и единственное) достоинство - рост. Мне лично этот зал показался самым скучным: абсолютно одинаковые огурцы - что у Фостера, что у Нувеля. На что одна просвещенная барышня возмутилась: "Что ты! Они такие высокие, стройные, мощные! Одни с лампочками, другие без..." Гусары дружно заткнулись.

Есть, конечно, смешной небоскреб-обелиск у Ричарда Роджерса, есть лижущая языком землю башня у классиков жанра - бюро Kohn Pederson Fox, есть у Доминика Перро гостиница в Барселоне, усеянная иллюминаторами окон (интерьер очень напоминает картинки про будущее из детской энциклопедии 60-х годов). А Mecanoo строит свой небоскреб на Коп ван Зюйд - роттердамской Потсдамер-платц, где уже стоит дюжина шедевров от мировых звезд. В том числе и фостеровский World Port Center, который в прошлом номере нашего журнала ошибочно назван "знаменитым". Никакой он, конечно, не знаменитый, а вот самому Роттердаму лавры Венеции покоя действительно не дают: в следующем году там состоится первая Роттердамская архитектурная биеннале.