Смешивание красок. Интервью с Уиллом Олсопом

Цвет играет важную роль в восприятии архитектуры. Эффект, который производят здания, – результат взаимодействия всех чувств, и влияние цвета не может расцениваться лишь как некий поверхностный декор для произведения архитектуры. Тео Ван Дусбург, голландский художник и один из основателей неопластицизма сказал: “Цвет делает видимым пространственный эффект, к которому стремится архитектура… Цвет – это экспрессивный материал, равный таким, как камень, металл или стекло”.

Уилл Олсоп следует принципу, согласно которому архитектура – это одновременно движущая сила и символ социальных перемен и обновления. Он постоянно ставит под сомнение принятые нормы и критикует любые предрассудки, строгие теории и правила. Олсоп пытается оставаться свободным и открытым, доверяя лишь собственному творческому воображению, которое максимально раскрывается, когда он отдается своему любимому занятию – живописи.

Длина холста от пола до потолка, растянутого на стене прямо посередине дизайнерской студии Олсопа, достигает, по крайней мере, десяти метров. Именно на таких огромных полотнах обычно возникают новые идеи художника. Затем они дорабатываются, обсуждаются, снова дорабатываются и сканируются в компьютер по пути трансформации в фантастические проекты и строения по всему миру. Потеки краски видны здесь повсюду. Прямо в офисе расположилась художественная мастерская архитектора, еще одна находится в городке Шерингхэм в Норфолке, где живут родители его жены, а каждое лето Олсоп посещает студию–сад в городке Малагарба на Минорке (Испания). Там вместе со своим другом скульптором и художником Брюсом Маклином на протяжении многих лет они создают огромные спонтанные коллажи, часто включающие самые разные случайные предметы.   

Накануне нашей встречи состоялась презентация новой книги об архитекторе ”Уилл Олсоп – шум”. Название указывает на особое творческое состояние архитектора, когда его воображение полностью раскрепощено и когда идеи начинают возникать спонтанно. Автор книги Том Портер, исследователь цвета и автор множества книг, включая “Цвет для архитектуры”, провел много долгих бесед с Олсопом и создал некий художественный психоанализ.

“На самом деле, у меня нет никакого процесса”, – отвечает Олсоп на мой вопрос о его творчестве. Он говорит: ”Я не люблю следовать процессу. Я пытаюсь быть, как можно более нейтральным в каждом своем проекте, чтобы начать его безо всякой идеи. А иногда я и заканчиваю проект безо всякой идеи”. (Смеется)

Владимир Белоголовский: Откуда возникло ваше увлечение яркими красками? С чего все началось?      

Уильям Олсоп: Да, это всегда хороший вопрос, не так ли? С чего все началось? Можно сказать, что это увлечение было со мной всегда. Я занимался искусством до того, как стал изучать архитектуру. Когда-то я даже преподавал искусство и скульптуру. Скульптура не имеет прямого отношения к цвету, но она может быть цветной. Сколько себя помню, я всегда имел отношение к искусству и архитектуре. Длительное время для меня это были разные занятия. Но постепенно я понял, что все это одно и то же. Нет никакой разницы. Я не вижу разницы и между живописью и архитектурой. Вы спросили меня о роли цвета в моей работе. Нужно сказать, что чем старше я становлюсь, тем больше осознаю: вы либо используете цвет, либо нет. Одни художники используют мало цвета, другие – много.     

В.Б.: Но вы-то обычно используете много цвета.  

У.О.: Это не всегда так. В последние годы я чаще пишу черно-белые полотна. Мне не кажется, что в моем случае существует некая научность или рациональность в выборе цветов. Мне по-настоящему интересно смешивание красок. Такой подход можно считать правильным или неправильным. Мне интересны сами цвета. В архитектуре большое значение имеет контекст. К примеру, возьмем мою библиотеку Пекхэм в Южном Лондоне. Если вы посмотрите вокруг, то не найдете там ярко раскрашенных домов. А в природе существует множество красок – маковое поле, осенняя листва. Эти цвета прекрасны! На них трудно смотреть без солнцезащитных очков. Но люди боятся присутствия цвета в городской среде. Любопытно, почему? В Лондоне, как и в Москве, доминируют серые дни, и городская ткань их совсем не скрашивает. Я не понимаю, как кто-то может быть против использования ярких цветов в таких местах? Неужели интересно смотреть на серый дом в типичный для Лондона серый день? Как вы знаете, Москва находится в неправильном месте – холодный климат, отсутствие моря и солнца. Поэтому до революции там было очень красочно – золотые краски, красные. Но после революции город стал серым. Что-то с социализмом и русскими привело к отказу от цвета.   

В.Б.: Может быть, это больше вопрос климата, чем идеологии?

У.О.: Любопытно, что чем жарче страна, тем ярче ее цвета. В Мексике или на Карибах цвета очень яркие. Этому нет рационального объяснения. Было бы логично, если бы все было наоборот. Цвета должно быть больше в странах, где нет солнца, и меньше, где его много. Это лишь мои вопросы и наблюдения. Но я заметил, что тех, от кого зависит эстетика в разных концах мира, яркие цвета смущают. Каждый раз, когда я представляю очередной проект, я вынужден защищать свой выбор ярких цветов. Но присмотритесь к природе. Бог дал нам так много красок!   

В.Б.: Вы сказали, что преподавали скульптуру. Было ли это как-то связано с вашими идеями использования цвета?

У.О.: Нет. Я преподавал на факультете скульптуры. Я говорил своим студентам: “Мы здесь, чтобы создавать скульптуры, но если ваши произведения окажутся искусством в любой другой форме – это хорошо. Если нет – это тоже хорошо”. Что я сделал? Я отменил всякие правила. Потому что эти ребята – 20-22-х лет – когда им говорят, что они на факультете скульптуры, они думают: “Ага, я должен сделать скульптуру”. Но мне так не кажется. Вы должны иметь вескую причину для создания скульптуры. Все зависит от ваших ощущений. Иногда скульптура неуместна. А иногда – здание неуместно. А вообще, я никогда не настаивал на использовании красок.

В.Б.: Возможно, цвета играют определенную роль в ваших работах?

У.О.: Во-первых, цвет повышает настроение. В архитектурных книгах нет ничего, чтоб противоречило бы получению наслаждения. Мне кажется, цвет оказывает очень прямое влияние на наше поведение и чувства. Цветное стекло отбрасывает цветные тени. Если бы в моих зданиях не было цвета, они воспринимались бы совершенно иначе. Архитектурные критики считают, что забава и архитектура несовместимы. Но я всегда спрашиваю: “А почему бы и нет? Где в учебниках говорится, что эти понятия несовместимы?”  Понятие забавы в архитектуре является очень значительной и серьезной ее частью. Нет одного правильного пути создания произведений архитектуры, и мне кажется, что это прекрасно. В наших городах должно быть разнообразие. Однообразие делает жизнь менее интересной. Этого в избытке в Москве или на севере Англии. Это нагоняет на людей скуку. Архитектура – это не только крыша над головой. Она порождает чувство уюта и принадлежности к месту. Это не просто передать словами, но мне не раз говорили люди, что моя архитектура отличается именно этим. Меня часто спрашивают: “Как вам это удается?” Я не знаю и не хочу этого знать, потому что, если бы я знал, то все удовольствие и увлеченное исследование, которое сопровождает процесс создания архитектуры, были бы утрачены. Нужно просто верить в то, что вы делаете.

В.Б.: Вы когда-нибудь прибегаете к конкретным краскам, чтобы выразить определенное значение или идею?

У.О.: Я бы так не сказал. Когда я работаю над проектами, я об этом не думаю. Иногда люди даже спрашивают меня: ”Какое отношение имеет тот или иной элемент к контексту?” Мне кажется – никакого.

В.Б.: Никакого?

У.О.: Никакого.

В.Б.: И это нормально?

У.О.: Это нормально, потому что, к примеру, в случае с библиотекой Пекхэм – вокруг нее нет значительных зданий. На что же мне тогда следует равняться? Я считаю контекстуализм достаточно странной темой.     

В.Б.: А когда я разговаривал с вами два года назад о библиотеке Пекхэм, вы сказали, будто контекст оказал огромную роль на создание этого объекта. К примеру, вы подняли здание таким образом, чтобы открыть вид на собор Св. Павла и создать впечатление, будто он находится совсем близко. Идея такого приема была в том, чтобы жители этого района вдруг осознали, что они не затеряны в огромном районе Южного Лондона, а находятся совсем рядом с центром, не так ли?

У.О.: Конечно, и приподняв здание, мы освободили пространство под ним для различных событий и важных визуальных коридоров. Виды играют огромное значение в архитектуре. Кстати, моя следующая книга будет называться ”Вид”. Но все это не имеет ничего общего с цветом.     

В.Б.: То, как вы используете строительные материалы, имеет ведь много общего с цветом?

У.О.: Да, новые материалы дают мне возможность использовать цвета по-новому. Сегодня существует множество материалов, которые несут в себе самые разные цвета. Раньше цвета обычно наносились краской. Сегодня это в прошлом. Поэтому для меня не пользоваться цветом все равно, что боксировать одной рукой. К примеру, зеленый цвет на здании библиотеки Пекхэм – это окисленная медь. Сейчас я работаю над проектом под Барселоной, где я использую дерево, и оно доступно во многих цветах. Работа с разными материалами заставляет задумываться о новых красках.  

В.Б.: Однажды вы сказали: ”Живопись помогла мне познать, чем архитектура является и чем она не является”. Каким образом живопись помогает вам познать архитектуру?

У.О.: Я работаю в очень большом масштабе и, когда пишу картины, много экспериментирую. Может показаться, что я контролирую ситуацию, но это не так. Множество открытий возникает за работой. У художника свои думы. Я пишу, я размышляю, я всматриваюсь, и мои полотна часто подсказывают, каким должен стать следующий шаг. Я никогда не знаю наверняка. Я двигаюсь от первоначальных, абстрактных и наводящих полотен к более конкретным. Я не знаю, могут ли мои работы называться искусством. Одним они нравятся, другим нет. Но это не имеет никакого значения. В последние годы я стал заниматься искусством ради искусства. Живопись помогает мне дистанцироваться от самого себя. Есть разные способы добиться этого. Некоторые архитекторы выстраивают что-то из обрывков бумаги, другие – экспериментируют с быстрыми макетами. В моем случае – это живопись. Что мне не нравится делать, так это пытаться обосновывать или логически выстраивать свои решения. Также идея того, чтобы дожидаться внезапного озарения – не работает. Мне нужно многое попробовать, прежде, чем я пойму, чего хочу. Повторюсь – я работаю в очень большом масштабе. Мне кажется неправильным – пытаться разместить на крошечном клочке бумаги идеи о том, как будет выглядеть то гигантское сооружение, которое я пытаюсь создать.

В.Б.: Вы позволяете своим сотрудникам участвовать в создании ваших полотен и процессе дизайна или для вас это сугубо персональный процесс?

У.О.: Иногда мои работы становятся эклектическими, и картина может превратиться в коллективное творчество с разными людьми, отражающими наши дискуссии и идеи. В самом начале обычно все инициирую я, а затем другие присоединяются и участвуют в процессе.

В.Б.: Участвуют словами и советами или берут в руки кисти и оставляют собственные мазки на полотнах?

У.О.: Конечно, они пишут поверх моих полотен. Это нормально.

В.Б.: Вы когда-нибудь отводите место контексту на ваших полотнах? 

У.О.: Нет ничего страшнее, чем пустое полотно, поэтому я люблю начать хоть с чего-нибудь, без всякого смысла – просто, чтобы начать работать. Мне также принадлежит студия на востоке Англии, где я работаю на больших листах бумаги. Когда я работаю над одним листом, следующий уже лежит на полу. Все, что падает вниз – краска, графит, пыль… – дает начало следующей работе. Это избавляет меня от страха перед пустым белым листом. Иногда я топчусь на листе… Одна из причин в выборе именно живописи в том, что вы не контролируете то, что делаете. И это мне очень интересно.    

В.Б.: Стремитесь ли вы добиться красоты в ваших полотнах или зданиях?

У.О.: Нет, не стремлюсь. Мне нравится слово “красота”, и я часто прибегаю к нему. Но если бы вы сказали мне: “Я хочу заказать вам здание и я хочу, чтобы оно было красивым,” – для меня это было бы по-настоящему трудным заданием. Потому что красота – это факт, и она может меняться со временем. Что-то ужасное утром может стать красивым к вечеру. На красоту нельзя рассчитывать, это скорее классификация постфактум. Задача архитектора в том, чтобы задать вопрос: это красиво?

В.Б.: Остается надеяться, что этот вопрос задается до того, как проект завершается.

У.О.: Архитектура – это медленный процесс, поэтому у архитектора есть множество возможностей задать такой вопрос. Что важно, так это помнить, что архитектура не олицетворение чего-либо. Архитектура не должна следовать теориям, стилю, моде или новым технологиям. Она существует сама по себе. Рационализм по большому счету уничтожает красоту.

В.Б.: Вы сказали, что существует слишком много плохих архитекторов и плохих заказчиков. Каких архитекторов и заказчиков вы могли бы назвать, хорошими?

У.О.: Тех, кто серьезен и открыт всему новому. Мне нравятся архитекторы, которые всегда превосходят любые ожидания. Это не означает, что мне нравится все, что они делают, но можете быть уверены: их проекты будут отличаться сильным характером, и они станут неотъемлемой частью городской ткани. К примеру, мне нравятся проекты Жана Нувеля, потому что вы никогда не знаете, что он сделает в следующий раз. Но если вы покажете мне участок, где должно появиться очередное здание Захи Хадид, я могу предположить, как оно будет выглядеть, и уверен, что моя версия будет напоминать ее с точностью до 70 процентов. В таких проектах нет никакого сюрприза. Итак, я хочу сказать, что я против любых стилей. Что касается заказчиков, то они должны быть вовлечены в процесс. Я только что закончил проект школы в Лондоне, где я много работал с детьми. Они и есть мои заказчики. Когда я встречался с ними, то сказал им: “Мы собираемся построить новое здание. Что для вас в нем важно?” Затем мы обсуждаем, рисуем, и это становится началом проекта. Это очень важно. Я прохожу через такой процесс в каждом своем проекте.       

В.Б.: Вы выиграли заказ на библиотеку Пекхэм по результатам интервью, что подсказывает мне, что идея для заказчика была важнее образа. А что обычно движет вашими проектами – идея или образ?

У.О.: Во время того конкретного интервью у меня не было никакой идеи. Я обсуждал процесс. Мне было важно задать вопрос: что такое библиотека? Я хотел обсудить это с разными группами людей и позволить этому новому строению материализоваться согласно моим наблюдениям и открытиям. Так и получилось. Идея начать проект без идеи сработала. Аналогичное интервью было и во время отбора архитектора для создания проекта для Онтарио-Колледжа искусства и дизайна в Торонто. Но там задание оказалось очень детальным. Я прочел его в самолете по пути на интервью. Это было невероятно скучно. Каждой комнате была предписана своя функция, и все детали были описаны до последней подробности. Итак, я прибыл на свое интервью и сказал этим людям: “Я прочел ваше задание и не могу понять – откуда вы знаете, что именно так все должно быть? Вы действительно этого хотите?” Там было 16 или 17 человек, и я сказал им: “Поднимите руки те, кто действительно верит в состоятельность вашего задания”. Лишь один человек поднял руку. Это был его автор. Тогда я сказал: ”Значит, вы не верите в правоту собственного задания?” К тому моменту я порвал этот документ прямо у них на глазах и сказал: “Если вы дадите мне этот заказ, вот что я хотел бы сделать: “Я хочу работать со студентами, жителями района, персоналом и мы вместе решим, что вы хотите”.  

В.Б.: То, что вы описываете, напоминает демократический процесс, однако вы сами как-то заметили: ”Демократия и архитектура несовместимы.” Почему?

У.О.: Наверное, когда я такое сказал, я имел в виду Голландию. Мне нравится идея открытого обсуждения и принятия решений с участием всех заинтересованных сторон. Познание чего-то нового для меня важнее дизайна. Но в Голландии этот процесс никогда не заканчивается. Каждый имеет свое мнение, и каждый хочет повлиять на решение. Однако в конце концов это я – архитектор и мне принимать решение.

В.Б.: Вы сказали: ”Преподавание должно быть эгоистическим действием. Я могу использовать преподавание как элемент моего собственного архитектурного исследования”. Как вы преподаете и какие задания вы даете своим студентам?

У.О.: Чем старше я становлюсь, тем меньше я даю студентам какие-либо задания. Я спрашиваю их, что им интересно делать. Я не люблю задавать им конкретные проекты, которые нужно сдать к определенному дню и часу.

В.Б.: Вы действительно даете им столько свободы?

У.О.: Конечно. Я мог бы сказать им, что в этом семестре мы работаем над таким-то проектом, необходимо рассмотреть столько-то условий и так далее. Но я хочу, чтобы они задумались над тем, что важно им самим. Тогда это будет интересно и для меня. Ведь я тоже учусь у них. Поэтому я и называю такое преподавание “эгоистическим актом”. Когда я преподаю, мне нравится сидеть со студентами за большим столом, чтобы они все могли высказываться о проектах, обсуждать их друг с другом. Мне кажется, таким образом они смогут учиться друг у друга и у меня. Для меня это больше работы – мне нужно следить за 10 – 12-ю проектами, но так намного интереснее.

В.Б.: Вы сказали: ”Проблема архитектуры в том, что архитекторы считают, будто они несут ответственность перед обществом, а не перед самими собой. Архитекторы обязаны быть эгоистичными. Как только они поймут этот урок, появится шанс и у их архитектуры”. Поясните, пожалуйста, что здесь имеется в виду?

У.О.: В этом есть правда. Разумеется, мы архитекторы, несем ответственность. Многие архитекторы всего мира практикуют архитектуру с самыми лучшими намерениями служить обществу. Но обычно имена таких архитекторов быстро забываются… А если серьезно, то, как минимум, половина ответственности каждого архитектора в том, чтобы понять – кто я есть. Ведь вы не стали архитектором лишь для того, чтобы собирать воедино разные проекты. Это не так. Или, по крайней мере, я надеюсь, что это не так. Потому что у вас есть характер, точка зрения, и у вас есть способность рассуждать. Всему этому вас учили преподаватели, и это, то кем вы стали. Поэтому я и говорю, что процесс создания архитектуры – это эгоистический акт.  Мне нравится участвовать в различных дискуссиях, но мне важнее, чтобы моя архитектура доставляла мне удовольствие. Она также должна доставлять удовольствие и другим. Я не знаю, как мне это удается, но я знаю, что мои здания нравятся очень многим людям, и они получают удовольствие, проводя время внутри них. Я знаю это, потому что очень многие люди не перестают мне об этом говорить. Архитектура – это компромиссное искусство, поэтому оно должно основываться на очень сильных аргументах. А они могут быть сильными, только если вы действительно свободны в своих мечтах, а не подчиняетесь мечтам общества.    

В.Б.: Замечу, что я посетил многие ваши здания в Лондоне во время своих предыдущих поездок, и я никогда не мог бы представить, что они способны доставлять столь сильное удовольствие. Судя по фотографиям, я оказался не готов к такой реакции, потому что обычно предпочитаю строгость избыточности. Но персональный опыт отметает всякие предрассудки, включая мои собственные. Тем не менее, я никогда не слышал, что для того, чтобы создавать хорошую архитектуру, нужно быть эгоистичным архитектором. Вы думаете, это именно так?

У.О.: Спасибо. Конечно же, я не хочу обобщать, и все же, я скажу – да. Безусловно, законченные эгоисты – это ужасные люди, но вам нужно быть эгоистом, чтобы обликать свои проекты в конкретные формы и принимать трудные решения. Вы можете устраивать любые дебаты, и вы можете получать от этого удовольствие и учиться у других, но наступает момент, когда вы – архитектор – должны сделать выбор и принять окончательное решение. Это и есть искусство архитектуры – собирать все воедино, но по-своему.

После моего разговора с Уиллом Олсопом я задумался о его страсти смешивать цвета. Мне кажется, что такой метод работы поучителен не только его конкретным примером, сколько идеей, что процесс создания архитектуры подразумевает смешивание многих аспектов: мечтаний, воспоминаний, вдохновений, впечатлений и так далее. Однако именно в смешении цветов Олсоп впервые распознал свою способность разглядывать некий эмбрион потенциальной архитектуры. Этот потенциал виден ему более отчетливо в живописи, нежели в любой другой форме генерирования идей. Способность терять контроль, неточность и интуитивность этого вида искусства лучше всего определяют индивидуальные и еще не вполне ясные намерения архитектора. Это то, что максимально сближает его с тайной изобретения новой архитектуры. Есть ли в этом урок для всех нас? Конечно, но только если мы будем следовать собственным творческим путем.

Биография

Уилл Олсоп – один из наиболее ярких британских архитекторов – родился в 1947 году в Нортхэмптоне в центральной Англии, учился в лондонской Архитектурной Ассоциации (АА) в конце революционных шестидесятых. Он увлекается живописью и графикой. Экспрессионистские произведения мастера выставляются в известных галереях и музеях наравне с его градостроительными и архитектурными проектами. Олсоп – академик Королевской художественной академии, почетный член Королевского общества искусств и профессор Технического университета в Вене.  

С 1981 года Олсоп практиковал с партнерами – вначале с Джоном Лиаллом (John Lyall), а затем с германским архитектором Яном Стормером (Jan Störmer). В 2000 году он организовал бюро “Alsop Architects” в Лондоне. В 2006 году архитектор продал право ведения своего бизнеса британскому дизайнерскому конгломерату “SMC Group”, внутри которого “SMC Alsop” оставался самостоятельным и независимым бюро с офисами в Лондоне, Пекине, Шанхае, Сингапуре и Торонто. В 2009 году Олсоп присоединился к британскому гиганту RMJM, где он полностью сохранил творческую независимость и продолжает вести свои проекты по всему миру.

Среди наиболее известных проектов Олсопа региональный правительственный комплекс Hotel du Departement в Марселе, Шарп Дизайн Центр в Онтарио-колледже искусства и дизайна в Торонто и библиотека Peckham Library в Южном Лондоне, за которую архитектор получил престижнейший Стерлинг Приз в 2000 году за лучшее здание года в Великобритании. Среди проектов последних лет, такие как Chips, многофункциональный комплекс в Манчестере (2009 г.); Blizard, здание в Университете королевы Мэри в Лондоне (2005 г.); Public, художественный центр в Вест-Бромвиче, Великобритания (2008 г.) и генплан многофункционального морского вокзала в Шанхае (2010 г.). Московское бюро Олсопа просуществовало с 1993 по 2000 гг. Его московский проект “Millennium House” (1999 г.) был реализован совместно с Александром Скоканом.