Пей до дна Татлина. Новый корпус Немецкого исторического музея: не только про их историю

И Немецкий исторический музей (DHM) - совсем не главная мировая сокровищница. И канцлер Шрёдер - не президент Миттеран, в два раза увеличивший субсидии на культуру, мечтавший о «новом ренессансе», а главным его «ферментом» видевший именно архитектуру. Тем не менее, выставочный корпус DHM, построенный по проекту Пея и открытый в прошлом году, стал, без сомнения, одним из главных архитектурных аттракционов нового Берлина.

Знаменем новой берлинской архитектуры считается Потсдамер-Платц. И действительно, попав на нее в первый раз, впадаешь в транс. Ходишь как внутри громадного трехмерного коллажа, где железяки Ричарда Роджерса звенят об камни Ренцо Пиано, а в стеклах Хельмута Яна отражаются кирпичи Ханса Колхофа... Но уже через час начинаешь скучать, ловишь себя на том, что архитектура эта, конечно, хорошая, но не великая, что мастера повторяются, что такое возможно в любом другом городе, что ничего специфически «берлинского» в этом нет, и даже Стена здесь никак не прозвучала. И что вообще лучшей постройкой на Потсдамере был Инфо-бокс Шнайдера и Шумахера, исполнивший свою историческую роль и снесенный под воздвигаемый октогон Ляйпцигер-платц.

Конечно, в Берлине есть масса других сильных вещей: «рыба-кит» Фрэнка Гери в атриуме Дойче-банка, купол Рейхстага Нормана Фостера или Еврейский музей Даниэля Либескинда. Но «рыба» все-таки для «служебного пользования», купол затоптан туристами что твой диснейленд, а с музеем - казавшимся непревзойденным шедевром - произошла странная история. Пока он стоял пустой - железный, рассеченный трассерами окон, с накренившимися бетонными полами и серыми стенами - он был мощным и страшным памятником. Неслучайно в обиходе его называли музеем Холокоста. Но нагрузившись экспонатами, он стал тем, чем и задумывался - музеем еврейского народа. А вся его сумасшедшая геометрия и суровая монументальность как-то потерялась за бессчисленными фотографиями тети Хаси и дяди Изи.

В этом смысле новый корпус DHM куда более надежен. Вся экспозиция снесена в залы, а пространство вестибюля останется чистым и светлым всегда. Но то, что мы по привычке скромно назвали «вестибюлем», на самом деле является громадным аквариумом с одной лишь непрозрачной стеною, объем которого практически равен объему выставочных залов. Расточительность поразительная, хотя надо иметь в виду, что новый корпус - это лишь одна шестая от всего музея, состоящего из нескольких зданий, соединенных подземными переходами. Тогда пропорция становится вполне понятной, но откуда такой пафос отношения к служебным помещениям?

Конечно, музей, как и театр, начинается с вешалки. Но залогом достижения цели в случае с театром является билет, купленный, как правило, заранее. А вот сколько раз, собравшись в музей, вы до него не доходили? Честно говоря, имея в Берлине не так уж много времени, в Немецкий исторический музей и я не собирался. Но узрев «Пей Бау», как именуют теперь это сооружение в Берлине, не удержался. Идею Пей отработал еще в конце 80-х - пирамидой на площади Карусель. Лувр, конечно, в рекламе не нуждается, но соблазн забраться под эту конструкцию сам по себе все равно велик. Поэтому, как знать, сколько новых посетителей принес музею архитектор.

Конечно, и попало ему за пирамиду тоже изрядно. Многие парижане по сей день не могут простить Миттерану и приглашенному им зодчему этого «вандализма» - однако, в истории архитектуры этот сюжет остался как один из первых (и уж наверняка самый образцовый) случай работы с исторической средой на контрасте. Уберите мысленно эту пирамидку - и до чего же скучным покажется этот вроде бы грамотный классицистский ансамбль! Можно убрать ее и не мысленно: всей своей легкость и прозрачностью пирамида словно бы намекает, что вполне готова быть «временным сооружением». Но мир давно уже согласился с тем, что грамотно сделанное новое только оттеняет и подчеркивает красоту и благородство старого.

Теми же принципами Пей руководствовался, строя новый корпус DHM. Он, конечно, «взорвал» среду, но взорвал очень деликатно. В отличие от луврской пирамиды стеклянный объем DHM практически не виден: ни с Унтер ден Линден, откуда он прикрыт основным зданием музея (Цейхгауз архитектора Андреаса Шлютера, XVIII век), ни со стороны Острова музеев - где их ажно пять штук (и которые, признаться, куда популярнее, чем DHM). С этой стороны мы видим только глухую стену из бежевого камня, разорванную наверху крохотной лоджией с одиноким деревом. Это, кстати, точная цитата из себя любимого: такую же глухую стену с такой же формы вырезом Пей уже делал в качестве фасада Национальной галереи искусств в Вашингтоне - еще в 70-е годы. Самоцитаты это, конечно, не есть хорошо; мне даже кажется, парижане были оскорблены не столько пеевой дерзостью, сколько тем, что практически такую же пирамиду он отгрохал в Кливленде - как Зал славы рок-н-ролла. Грубо говоря: пусть уж изнасиловал, но хоть по любви, простили. Но когда на следующий год, да еще в Америке, и опять та же история - это уже не любовь, а маньячество.

Но вот эта каменная стена резко уходит влево и перед тобой открывается собственно «взрыв»: небольшая площадь в центре которой вздыбился прозрачный «стакан» с винтовой лестницей. Удивительная история: яркий модернистский жест, который супераккуратно вставлен в среду. Никто ничего не рушил, просто разгребли немножко, оформили площадь, в центре ее воздвигли вещь, но все это не выходит ни за какие красные линии и вообще ниоткуда не видно. Эта аккуратность странна и тем, что собственно «среда» не так уж и бесценна. Да, конечно, это в Берлине редкость - чтобы такой кусок старого города сохранился во время войны. Но в то же время его архитектурное качество весьма скромно. Но именно в этом видна эволюция - и зодчего, и времени. Если 20 лет назад казалось возможным вспороть такой цельный ансамбль, как луврский, то сегодня даже над скромнейшей стариной будем трястись, как над антиквариатом.

Более того: Пей внимателен не только к окружающему его масштабу, но и к плану участка - прямо скажем, не самого выгодному, да еще в форме трапеции. И вместо того, чтобы - по московской традиции - выжимать из участка максимум, Пей начинает его шинковать. Сначала на два треугольника, вставленных друг в друга, а потом, продолжая ту же геометрию, еще на много маленьких. Поскольку же поворачивает переулок довольно плавно, в плане возникают разные округлости. Затем Пей переворачивает план на попа, и те же треугольники и круги прорезают все стены в интерьере. Набор фигур - как из детского конструктора: круг, квадрат, кубик, треугольник. Но собранные вместе, они превращают интерьер в настоящее визуальное приключение.

Вроде бы ничего особенного. Так же пытаются делать и в Москве. План участка диктует структуру дома, среда диктует формы... Но почему-то так хорошо не получается. В школе для аутистов на Кашенкином лугу по стенам тоже в изобилии прорезаны круги и треугольники. Только выглядят они абсолютно декоративно. А тут у всего этого фейерверка простых геометрических форм есть не только обоснование, но и назначение: каждый шаг дарит тебе новый эффектный ракурс. Я отщелкал три пленки, но готов был и дальше следить за перемещениями теней по стене, словно бы специально для этого представления предназначенной. Что уж говорить о лестнице, спиралью взлетающей внутри стеклянного «стакана», где на каждом витке появляется совсем разный Берлин.

В этом «стакане» все с радостью видят башню Татлина. Конечно, у Татлина она была раза в три выше - но ведь не построена же! А вот американец китайского происхождения, ровесник нашей революции, берет ее и строит. Это, конечно, приятно. Наш авангард не только живет, но и помогает давать ответ на такой насущный вопрос: как сделать яркую архитектуру в недрах исторического города. А обидно, как всегда, одно и то же: что происходит это не здесь.