Эдем эпохи хай-тека. Ля Вилетт: бубновый валет Парижа

Он почему-то считает, что тут скучно. Но если и так, то это концептуальная скука.

Была вялая погода. Какой-то французский папа лениво пинал ребенку мячик. Пара эксгибиционистов мирно пикниковала. Зеркальный шар «Жеода» мерк на фоне серого неба. Красные павильончики стояли загадочно закрытыми и совсем не оправдывали своего имени - «folies» (безумства). В рок-зале «Зенит» было тихо. Как, впрочем, и в «Городке музыки».

«ВДНХ», - сказала, вздохнув, музыкальный критик. «А по-моему, Парк культуры», - хмыкнул политический обозреватель. «И что мы здесь делаем?» - мрачно резюмировала зубной врач.

«Как что?» - возмутился архитектурный критик. «Мы приехали ознакомиться с одним из первых в Европе технопарков! Именно в его планировке был впервые осуществлен принцип суперпозиции! Кроме того, это аллюзия на русский конструктивизм и главный шедевр архитектора Бернара Чуми!»

«Чуми? - удивился начитанный политолог, знавший, что на этом месте были городские бойни. - Его, что, по фамилии подбирали?»

В общем, пришлось бесславно ретироваться и переместиться в Бют-Шомон. Где мы уже вволю повалялись на травке, полюбовались 30-метровой скалой в центре озера, залезли в грот, прошлись по «мосту самоубийц», поели, выпили, короче, удовлетворили все самые пошлые туристические запросы.

В скепсисе моих друзей была своя правда. Как всякий умственный эксперимент с пространством, Ля Вилетт грешит некоторой отвлеченностью. Хотя идея была красивая. Чуми взял исторический план местности, наложил на него план геологический, топографический, кучу других, и в местах пересечения «силовых линий» получил «точки интенсивности». Где тропинку протоптали, там и главная улица, где была самая большая свалка - там и площадь. Это и есть принцип суперпозиции. А в «точках интенсивности» Чуми собирался ставить кубики-доминанты.

Но потом ему показалось, что небогатому культурному прошлому места явно не хватает структурности. Тогда сверху он наложил виртуальную решетку, и уже в углах образовавшихся квадратов, на расстоянии 120 метров друг от друга, расставил те самые 30 красных кубиков. В одном - детское ателье пластических искусств, в другом - видеосалон, на третьем - смотровая площадка и т.д.

«Сама концепция это и есть парк», - объявил автор. И действительно, приказ «Рассла-бляйсь!» так и слышишь над каждым из 60 акров. Туда не ходи (снег башка попадет), сюда не ходи (козленочком станешь). И хотя внутри квадратов тропинки вьются самым причудливым образом, проложить свою дорогу к очередной, замерцавшей средь кустов «доминанте» ты не волен. А через канал Урк, разделяющий парк на две половинки, перебраться можно только на краях территории. Это тоже злит, хотя и ты понимаешь, что зодчий хотел «манифестировать тему границы»...

Водой Чуми собирался залить гораздо больше (что хорошо видно на плане), и превратить Ля Вилетт в эдакую техно-Венецию. Но не дали, как уверяет автор, бюрократы. А жаль. В результате по колено в воде стоит только Городок науки и техники, построенный Адриеном Файнзильбером в 1986 году. Это самый большой в Европе музей (150 тысяч кв.м) с массой научно-познавательных аттракционов. Например, на выставке «Лес и мы» можно было синтезировать в компьютере пение птиц и забираться в медвежью берлогу...

«Обучение с приключением» - главный прагматический замысел парка. 60 тематических садиков: огородный, виноградный, а еще «сад равновесия», «сад-лабиринт», «сад туманов» и «сад детских страхов». На южном краю - Городок музыки. Его в 1994 году построил Кристиан де Портзампарк (и тут же получил премию Притцкера). Косые крыши, пресветлые интерьеры, а подвижные элементы в потолке концертного зала позволяют содавать любое эхо. Рядом - реконструированный для выставок старый мясной рынок. Дальше - рок-зал «Зенит», огромная такая палатка-шапито. А у северного входа - «Жеод». По форме это шар в духе великого архитектурного фантаста Булле, облицовкою - зеркало, в кластерах которого скачут причудливые отражения, а внутри это стереокинотеатр с экраном в 1000 кв. метров, создающим у зрителя иллюзию присутствия.

То есть, собрал здесь Чуми все, что мог: науку и технику, кино и музыку, выставки и спорт. «Никаких rest and relaxation, даешь activity!» - пояснял он в 1982 году свой конкурсный проект. Который, кстати, делал в абсолютном одиночестве, не имея еще бюро, по его словам - буквально «на уголке кухонного стола». А сделав - стал звездой.

«Архитектура, - сказала звезда в интервью Григорию Ревзину, - это прежде всего изобретение нового образа жизни. Не просто визуальное искусство, а генератор социальной активности». Слышали мы это не раз, да и проходили тоже. Но почему для своих folies он выбрал красный цвет и такие отчетливо конструктивистские формы? «Неужели вы решили, что наш главный стиль годен только на то, чтоб потешать людей в парке?» - обиделся интервьюер. «Да не, - сказал Чуми, - я просто хотел возродить дух авангарда. Создать динамичный парк, а не заповедник модернизма. Архитектура - это вообще не вопрос стиля, это вопрос образа мысли».

Вот-вот, но ведь хорошо известно, что жизнестроительный жест художника, его попытка преобразовать жизнь вечно натыкается на нашу косность и ленность. Ну не хотим мы жить по законам добра и красоты! Хотим ходить козьими тропками и писать в кустиках. Неужели Чуми питал на сей счет какие-то иллюзии - как, впрочем, многие западные леваки?

Но кто такой левак? Левак это же прежде всего романтик. Тот кто думает, что свобода не измеряется деньгами, а счастье - комфортом. «Прочь, мирные парки, где преданы негам, меж роз отдыхают поклонники моды! Мне дайте утесы, покрытые снегом, священны они для любви и свободы!» - писал один такой псих 200 лет назад. На его стихах взошло целое направление в садово-парковом искусстве - пейзажный парк романтизма. В котором тоже непременно присутствовал элемент насилия: «Ручей неровно тек - он бег его исправил». И именно в садах романтизма появилась новая составляющая - движение. За которое боролся и Чуми.

Властный жест художника (архитектора, садовода), изгоняющего из пейзажа все лишнее ради гармонии, был вышучен Питером Гринуэем в «Контракте рисовальщика» ровно в том же 1982-м, когда Чуми выиграл свой конкурс. Но нетрудно заметить, что симпатии режиссера все равно на стороне коллеги. Не говоря уж о том, что и замысел фильма пришел к нему, когда он, будучи еще художником, рисовал пейзажи, а всевозможные овцы мешались ему перед глазами. «Это человек сотворил Бога по своему подобию, а не наоборот!» - сказал однажды Гринуэй.

Так и Ля Вилетт - с одной стороны, искренний романтический порыв исправить жизнь к лучшему, а с другой - трезвая рефлексия по поводу невозможности этого. Поэтому вместо цветов в Ля Вилетте - фонари и скамейки от Старка. Вместо птичьего пенья - рок-музыка. Вместо экзотических благоуханий - запах крепсов. Вместо перепадов рельефа с парнасами - плоскость. Вместо руин - обломки гигантского велосипеда. Вместо уединения - одна большая дискотека. Вместо меланхолии - оптимизм. А вместо Эдема - Диснейленд.

Но почему же все такое красное и в духе русского конструктивизма? Наверное, потому что наша романтическая попытка построить утопию в отдельно взятой стране, была в ХХ веке самой громкой и самой грустной. Но это ирония не только в наш адрес. Скорее, в адрес утопии как таковой. В которой, что совершенно ясно, всегда немного скучно.