Главмостстрой. Сантьяго Калатрава и его пернатые

На самом деле, конечно, нисколечко не качался, а был чудом инженерного искусства и прочно стоял на ногах. Точнее, на одной ноге, а в остальном крепился белоснежными тросами к высокому пилону. Который, впрочем, кренился тоже весьма экстремально.
Это уже потом я узнал, что наклон его - 58° - такой же, как и у пирамиды Хеопса в Гизе. И что сначала была скульптура «Торс бегущий», где мраморные блоки удерживались в равновесии натянутой проволокой. И что вообще Сантьяго Калатрава – фанат сопромата, а каждый его мост – это очередной эксперимент. Проверка на прочность, упругость, растяжимость. А что, если наклонить арку еще на 10 градусов? А если оставить одну опору? А гасить распор боковыми контрфорсами?
Но при всем при этом каждый его мост – чудо не только техническое, но и эстетическое. А может быть, именно поэтому. Критики спорят: кто он? Инженер? Архитектор? Скульптор? А он, конечно, всё сразу – как Леонардо да Винчи. Сам, впрочем, выбирает более скромных кумиров: Робера Майера, швейцарского инженера, на чьи мосты Калатрава любовался, переехав двадцатилетним из родной Валенсии в Цюрих. Где сначала учился, потом выиграл свой первый большой конкурс, и где остался жить. Сейчас ему 55 и он куда больше похож на швейцарца, чем на испанца: интеллигентный такой клерк с маленьким подбородком и густыми бровями.
Однако, больше всего он строит все-таки на родине. Каждый его мост тут же признается символом города: Севильи, Валенсии, Бильбао… Хотя вроде бы ничего специфически испанского в них нет. Разве что параболические арки, в которых можно увидеть влияние Гауди – но это, скорее, про геометрию, а не про географию. Забавно, что в Швейцарии, кроме Калатравы-архитектора есть еще часовая фирма Calatrava: так вот в ее продукции обязателен золотой корпус – хоть какое-то уважение к стране-золотопоклоннице, рыцарский орден которой и дал название всем калатравам мира.
У него же – сплошь белый цвет. Сейчас это кажется естественным, но до него мосты в белое как-то не красили. Откуда он это взял, точно неизвестно, но я бы выдвинул такую версию: иначе бы они действительно были слишком похожи на скелеты динозавров… Это сравнение тоже уже стало общим местом, не утратив, впрочем, в истинности: возьмите мост Аламейда в Валенсии или Манрик в Мурсии. Другой вопрос – что за этим стоит. Наверное, скелет фрустрирует нас лишь потому, что мы видим за ним исключительно смерть и разложение, но не видим чуда природной инженерии. Да, конечно, мы признаем, что в природе все устроено гениально, но радоваться этому способны лишь в живой обертке. Калатрава же – инженер динозаврьих душ – смотрит вглубь. Декор ему не интересен, ему важно, как это сделано. И поражаясь атектоничной жизнеспособности его мостов, думаешь: черт, а что ж они вымерли-то?
А может, они и не вымерли, а просто улетели. Пасутся себе где-нибудь на Плутоне. «Чем я восхищаюсь в работах Миро, - говорит Калатрава о другом своем знаменитом соотечественнике – так это их замечательной тишиной и решительным пресечением всего обыденного». Самое восхитительное в мостах Калатравы не то, что они похожи на скелеты динозавров, а то, что эти конструкции со всею очевидностью парят. А когда смотришь на них в ночной подсветке, кажется, что это в космической пустоте Миро кружат скелеты динозавров Дали. Сюрреализм в архитектуре: на это способна только Испания.
Калатрава был не первым, кто уловил связь между мостом и самолетом. Порою кажется, что и Крымский мост подвешен напрямую к звездам. Но именно Калатрава осознал перемену участи моста и запустил ее в промышленное производство. А прозрел будущее мостов еще Гоголь. И хотя мечта Манилова о мосте через пруд всегда считалась образцом прекраснодушного прожектерства, в ней была интуиция о том, что когда-нибудь мост перестанет быть сугубо утилитарным сооружением и превратится во что-нибудь прекрасное и даже с привкусом бесполезного. И художник Калатрава был тут как нельзя кстати.
Что происходит с мостами? Сначала они облегчались, истончались, удлинялись. Конечно, фарфоровым поделкам Калатравы далеко до 14-километрового моста Большой Бельт в Дании или до виадука Мийо, под полотном которого проплывают облака. Но именно у него мост перестал быть кратчайшим путем с берега «А» на берег «Б», а стал кокетливо вилять вправо-влево, как Кампо-Волантен в Бильбао. Потом ушла из ортогонали арка (у моста Аламейда она накренилась аж на 70 градусов!), а затем и самое святое – опоры – тоже утратили былую тектоничность, расползлись в стороны как ноги жеребенка (мост Бач-де-Рода в Барселоне).
Затем мосты стали терять покой, начали двигаться. Как кошка сворачиваться в клубочек (мост-рулетка Томаса Хизервика в Лондоне), моргать на манер глаза (мост-веко бюро «Уилкинсон Эйр» в Гейтсхеде), складываться как раскладушка (мост Кильхерн в Киле Фольквина Марга). Но Калатрава и тут оказался оригинальнее всех: его мост радикально изменил направление и стал поворачиваться на одной опоре как часовая стрелка! Это случилось в Буэнос-Айресе в 2002 году, мост Ла Мухер стал символом и этого города.
Его мосты с легкостью становятся символами, потому что у каждого из них – свой образ. Натянутая тетива лука, арфа, крыло… «Одним взмахом» мост преображает окружение, придавая ему упорядоченность, – говорит Калатрава. – Нет ничего более эффективного, чем это». Все это так, но кажется, что зодчий лукавит. Какая там упорядоченность, если его мосты как молнии взрывают привычный строй города, вспыхивая порой в самых неожиданных местах. Как по ним ехать, если они, того и гляди, взлетят? Как вообще ступить на них, если не хочешь оказаться Ионой во чреве птеродактиля?
Но и не ступить невозможно: страшная сила эта красота.
Это переживание экстремального как изящного – вообще очень испанское. Коррида, бритва в глазу Бунюэля, прекрасные женщины на грани нервного срыва…
Кстати, настоящее имя Альмодовара - Кальсада де Калатрава.