Откуда у хлопцев испанская грусть

Для современного русского архитектора нет слова ругательнее, чем «Бофилл». Если колонны и арки, да много стекла – так и припечатывают. Новое поколение уж и не знает, что это слово значит, но ругательство усвоило. Сказать, что все это парадоксы восприятия, было бы не совсем справедливо. Есть, есть в этом сермяжная правда. Однако, личность и творчество Рикардо Бофилла куда сложнее и интереснее, чем это кажется сегодня.

В самом начале перестройки Запад проникал в Россию как-то очень выборочно. В каждом видеосалоне смотрели «Анжелику», читали – Мориса Дрюона, пили – спирт «Ройяль», слушали – «Модерн Токинг». Почему это, а не что-то еще – кто ж теперь разберет. Западная архитектура проникла в Россию Рикардо Бофиллом.
Он, конечно, был весьма удобной фигурой в идеологическом плане: в молодости не раз сидел во франкистских тюрьмах, дружил с коммунистами, пытался на деле осуществить утопии Фурье и Оуэна. Но полюбили его совсем не за это, а ровно наоборот: за склонность к вечным ценностям.
Понимал их Бофилл так. Есть архитектура современная: небоскребы, стекло, коробки, тоска смертная. Основоположника всего этого модернизма, Миса ван дер Роэ Бофилл называл своим личным врагом. А есть архитектура классическая: арки, колонны, фронтоны, человеческий масштаб. Именно среди такой архитектуры, под синим небом Каталонии, он и вырос. Но в 60-е годы она почему-то была никому не интересна. Бофилл счел это глубочайшим заблуждением и принялся с ним бороться.
Главное его ноу-хау заключалось в том, чтобы соединить классицизм с современным индустриальным производством. Если его современники могли гнать из заводских панелей только угрюмые коробки, заполонявшие окраины мегаполисов, то Бофилл придумал поставить на поток производство тех самых арок и колонн. То есть, делать их не из кирпича и камня, как прежде, а из сборного железобетона.
То, что может получиться грубовато (как, собственно, и получалось), Бофилл отчет себе отдавал. Но главным в методе архитектора он полагал синтаксис: как эти детали между собою соединить. Очень гордился, в частности, тем, что придумал ставить секции зданий под прямым углом друг к другу. Так, например, что две половинки одного окна оказывались под углом 90 градусов. Но это мелочи. Важнее вообразить, как может выглядеть панельный дворец размером в девять этажей с колоннами на всю высоту.
Это – дворец «Абраксас» в парижском пригороде Марн-ля-Валле. Но тут надо иметь в виду, что это не один дворец. Бофилл мыслил масштабно: раз уж дворец в девять этажей, то вокруг него все должно быть такое же. И рядом с этим дворцом строил гигантскую площадь. Окружал ее другим дворцом – это здание называется «Театр», потому что его структура действительно напоминает греческий амфитеатр. То есть, при всей утрированности деталей масштаб окружения им отвечал. И этого-то как раз не почувствовали его российские эпигоны.
Тут надо заметить, что идеи Бофилла легли на хорошо удобренную почву. Архитекторы сталинского времени мыслили примерно в том же направлении: советская империя ориентировалась на римскую, значит, стилистика та же, а вот средства должны быть современными. Начались эксперименты со сборным железобетоном еще перед войной: домами Андрея Бурова на Полянке, на Велозаводской, знаменитым «домом-баяном» на Ленинградском проспекте. После войны размах бетонного классицизма нарастал, пока не был в 1955 году оборван хрущевским постановлением об «архитектурных излишествах».
Другое дело, что сталинские зодчие никогда не позволяли себе всех тех игр, которые устроил Бофилл с классическим наследием: разрывать колонны, использовать арки и пилястры как накладные декоративные элементы, лишать здание тектоники. Все эти эксперименты Бофилла лягут краеугольным камнем в основание постмодернизма, однако, сам он от по-мо отречется. Он всегда считал себя подлинным наследником классицизма – не то что все эти чарльзы муры. И именно этот его фундаментализм (наряду с искренней социальной озабоченностью: он же строил дворцы для бедных!) сделал его кумиром новой русской архитектуры.
«Под Бофилла» в Москве построено очень много: торговый центр «Атриум» у Курского вокзала, офис «Лукойла» на Сущевском валу, торговый центр «Крокус-Сити», офисный комплекс «Усадьба-Центр» за Моссоветом, жилой дом на углу Кутузовского проспекта и Рублевки, здание Верховного суда на Поварской, жилой комплекс «Покровское-Глебово», магазин «Новинский Пассаж», почти все дома «ДОН-Строя»… По большому счету все, что называется «лужковским» или «московским» стилем – это все Бофилл. Железобетонный каркас, панели, большое количество стекла и безумное количество деталей: арок, колонн, пилястр. Вот только башенками Бофилл как-то не увлекался. Это уже был наш вклад.
Логично было предположить, что когда-нибудь Бофилл появится в Москве собственной персоной. И он появился – причем, первым из западных звезд. Задолго до Эгерата, Фостера и Захи Хадид. И не просто так – с лекцией да с выставкой – а с реальным заказом. В 1989 году Мосгорисполком передал одному французскому инвестору участок на Смоленской площади – для строительства офисно-гостиничного комплекса. Инвестор пригласил Бофилла и первый вариант проекта не заставил себя долго ждать: пара фирменных стеклянных башен с фронтонами и пилястрами, очень похожих на то, что Бофилл строил в то же время в Мадриде и Чикаго.
Однако, дальше дело пошло плохо. Оказалось, что этот проект противоречит всем принятым в Москве строительным нормам: и по инсоляции он не проходит, и по средовым принципам, и вообще. Бофилл в течении трех лет честно все переделывал, потом ему надоело. В 1992 году он приехал последний раз, после чего данный ему в соавторы русский зодчий Юрий Григорьев объявил: «Все мы, его соавторы, рады, что Бофилл преодолел свои личные амбиции». Означало это, что Бофилла сломали и он согласился на все. Однако, тут ушел французский инвестор и все кончилось. Когда же еще через пару лет на этом месте собрались строить «Смоленский пассаж», вспомнили, что есть давно согласованный проект Бофилла – и быстренько его воспроизвели.
Бофилл, правда, от этой работы отказался. Как когда-то отказался Ле Корбюзье – от испорченного «соавторами» здания Центросоюза на Мясницкой. Две эти истории сослужили Москве плохую службу: репутация ее оказалась настолько подмоченной, что несмотря на все попытки завлечь в Москву западных звезд, ни одна из них пока ничего в Москве не построила. Впрочем, и сам Бофилл в 90-е годы впал в кризис. Он проигрывает один за другим престижные конкурсы: аэропорт Кансай – Ренцо Пиано, библиотеку Митеррана – Доминику Перро, даже проект телебашни Кольсерола в родной Барселоне – Норману Фостеру. Он пытается меняться, двигается в сторону хай-тека, проектирует небоскребы, но – поздно. Из списка актуальных гениев он безнадежно выпал.
Это, правда, не значит, что он ничего не делает. 66-летний зодчий полон сил и энергии, он строит в Китае и Вьетнаме, в Африке и Японии. На досуге пописывает мемуары, с удовольствием вспоминает любимых женщин… Вот только недавние волнения во Франции, начавшиеся как раз с парижских пригородов (в том числе и с тех, где Бофилл пытался прорастить свои классицистские утопии), заставляют усомниться в его проницательности.