Братья навек: Бурулек и Бурулек (Ronan & Erwan Bouroullec)

Когда мы вошли в этот двор, густо уставленный мотоциклами, то долго вертели головами, пытаясь понять «где же». Никаких признаков штаб-квартиры молодых звезд французского дизайна не наблюдалось. В глубине двора маячило что-то креативное, но оно оказалось типографией. Затем мы углядели в одном из окон модный стул, но и это был рядовой офис. Наконец во двор выглянул хрупкий юноша в джемперочке, который и оказался Ронаном (или Эрваном?) Бурулеком. Похожи братья как Электроники, остается только крылатые качели запустить в производство.
Интерьер офиса – тоже полный минимализм, не сказать аскетизм. Да это и не офис, а, скорее, мастерская. Ателье по-тамошнему. Внизу – режут, кроят, пилят, все в стружках. Это святая святых: тут изготавливают и тестируют образцы. Заводским тестам братья не доверяют, считая их слишком формальными. Второй этаж – переговорная, растянувшаяся метров на сто. Наконец, третий – это вообще не этаж, а какое-то издевательство. Упершись гололой в потолок, я заявил, что знаю точно, какая тут высота. Братья вежливо улыбнулись и сказали, что им хватает. В одном углу стояла гитара, а в другом были небрежно складированы предметы, из-за которых дерутся лучшие дизайнерские журналы мира.

- Поздравляю вас с новосельем! Раньше ваше ателье находилось в Сен-Дени – пригороде Парижа. Как вам здесь?
- Здесь мы просто потому, что удалось купить большое пространство за небольшие деньги. А вообще Бельвиль - это очень популярный сегодня район. Здесь намешаны самые разные культуры. Наши соседи – типография, которая тут уже сорок лет. Еще раньше тут были конюшни. А в нашем помещении был стоковый магазин одежды, все по 5 евро.
- Честно сказать, я ожидал увидеть несколько более репрезентативный офис…
 - У нас редкая ситуация: мало человек и много пространства. Мы старались сделать его максимально открытым, чтобы вещи можно было менять местами. Чтобы вещи и люди легко могли найти общий язык.
- Мы ничего особо не переделывали и не строили. Просто сломали то, что нам показалось лишним. Увеличили окна, чтобы пространство стало более светлым, и покрасили стены в белое.
- Для того, чтобы ваши яркие предметы выгодно с ним контрастировали?
- Просто для работы нужно максимально нейтральное пространство. А еще белые стены чрезвычайно удобны, когда надо развесить какие-то эскизы.
- А вот эта атмосфера незаконченности - это от того, что вы недавно переехали, или это принцип такой, что все должно постоянно меняться, развиваться?
- Такая ремесленная обстановка, немного даже неаккуратная, где виден рабочий процесс - в этом есть какой-то шарм. Особенно на фоне вылизанных пространств, которые у нас считаются «стильными».
-  А когда вы станете страшно богатыми, тут могут появиться позолота, лепнина, арки?
- Для меня понятие «суперлюкса» ассоциируется, скорее, с японским домом. Это подвижное пространство, где можно все убрать и начать с начала. Если бы я был очень богат, я бы обязательно завел дом в Японии.
- А для меня самый большой люкс – это красивый вид. Я вообще больше чувствителен к тому, какой вид открывается из окна, нежели к самому пространству. Я родился на берегу моря, и для меня именно такой дом всегда казался идеальным. Несколько лет назад я таки приобрел небольшую ферму на берегу... А вообще в жизни мне необходима как городская суета, так и деревенская уединенность.
- Неужели у вас хватает времени отдыхать?
- Мы хорошо организованы! И потом, мы же не архитекторы, которые привязаны к стройке. Работа продолжается всегда - где бы мы не находились.
- А как вы рисуете?
- Эрван – только карандашом, я – карандашом и мышкой. Еще мы много вырезаем, клеим, делаем макеты. Правда теперь уже все реже и реже. Накопившийся опыт дает возможность видеть конечный результат, не разбивая процесс, как раньше, на промежуточные этапы.
- В России считается, что если человек родился в деревне, то он все умеет делать руками - в отличие от горожанина. Вы родились за городом - у вас эта склонность к ремеслу оттуда же?
- Всему, что мы умеем, нас научил отец. Хотя Ронан руками умеет действительно много, а я – почти ничего! В детстве мы действительно все время делали какие-то поделки, пилили, строгали, резали из дерева. У родителей была большая мастерская… Но на самом деле, все, что можно сделать руками, не требует особых  навыков. Поставить забор может любой горожанин.
-  В России почти полвека не было понятия «дизайн». И нынешние дизайнеры выросли на чувстве протеста к тому убогому быту, который их окружал. Вам это непонятно?
- Я был недавно в Праге и могу сказать, что предметы дизайна коммунистической эпохи на самом деле очень интересны. Да, это ужасно, что не было выбора, я могу себе представить, как грустно было видеть везде одинаковые чайники, машины… Но качество той мысли было очень сильным. Понятие «дизайн» вообще двойственно. Дизайн – это же не только создавать комфортную и красивую среду. Это еще «думать» предметы, выдумывать, сочинять их – и все это в ваших странах было.
- В дизайне вообще нет категории «лучше/хуже». Когда мы что-то создаем, мы никогда не думаем, что наш стол лучше, чем вот этот вот деревянный стол другой эпохи. Мы, скорее, пытаемся привнести некое разнообразие, добавить его к уже существующему, при этом – всегда уважая его. Когда я рисую школьный стул, я никогда не говорю себе, что этот стул должен заменить собой все существующие стулья. Я просто добавляю еще один.
Да, мы стремимся придать вещам своеобразное «лицо», но это не значит, что это правильное лицо. Наши вещи могут оказаться где угодно, и нужно, чтобы они мягко вписались в окружающую среду. Мы далеки от того, чтобы утверждать, что наш дизайн – это дизайн будущего.
- То есть, вы совсем не как Карим Рашид?
- Такие люди, как Карим Рашид поддерживают некое недоразумение насчет того, что такое хорошо, а что такое плохо. Они стремятся создавать новинки любой ценой. Но если они считают, что их решение подойдет для большого количества людей, то они безумцы. А мы отдаем себе отчет, что кому-то наши предметы подойдут, а кому-то нет – просто потому, что это «не его».
- Но при этом ваши вещи легко можно представить в любом современном интерьере в любой стране. Это французский дизайн, интернациональный, или это не важно?
- В этом смысле географии больше нет. Если и есть какие-то различия, то они, скорее, в культуре, в стиле жизни, нежели в географии.
- А какие факторы определяют дизайн? Зависит ли он, например, от возраста?
- Конечно, мы соблюдаем некие базовые принципы: комфорт, цена, транспортабельность. Но не более того. Единственное, что мы обязательно «навязываем» предмету, это лицо, идентичность. Мы хотим, чтобы вещь вызывала эмоции.
- Но ведь ваши вещи тиражируются…
- Были случаи, когда мы делали вещь просто для экспозиции, как исследовательский проект и даже не планировали запускать ее в производство. А она вдруг имела огромный успех. Мы никогда не придумываем заранее, для кого и для чего этот предмет. Мне вообще нравится в наших предметах некая неопределенность... Важно, чтобы люди, оценивая предмет, могли сами принять решение, для чего он и что с ним делать. То есть, не нагружать его априори какими-то смыслами.
- А что есть задача дизайнера: обустраивать мир или изменять его?
- Я не думаю, что дизайн - какой бы он ни был - может изменить мир. Но дизайнер может изменить вещи, которые окружают людей. Когда мы делали систему мебели для кабинета, мы старались дать человеку максимум свободы. Дать ему те возможности, о которых он не знал и не думал раньше.
Современная ситуация во Франции диктует людям все более и более «кочевой» образ жизни. В поисках работы они вынуждены много перемещаться из одного региона в другой - и наша концепция свободы выбора, концепция «неопределенности» с этой тенденцией соотносится.
- Я думаю, что как и писатели, и ученые, и врачи, мы все оставляем «записи» в одной большой черновой тетрадке мира. И только через несколько лет мы поймем, какая идея была хороша. Еще можно  сравнить нашу работу с литературой. Есть важные книги, которые придают мыслям какое-то направление, а есть книги необыкновенные, как пирожное или жемчужина, которые живут сами по себе, как лучики света. И пусть они не являются общественно важными, но при этом абсолютно необходимы для сохранения какой-то чувствительности, что ли.
- Но судя как раз по самым модным французским романам последних лет (Мишель Уэльбек, Фредерик Бегбедер), возникает ощущение, что современное общество - в том числе и от того комфорта, который создают дизайнеры…
- Это общая усталость от перенасыщенности всем: вещами, книгами, картинами. Но то, о чем говорят Уэльбек и Бегбедер, это другой феномен. Люди слишком сильно идентифицируют себя с тем, что они покупают. Предметы, которыми они пользуются, становятся главными факторами формирования их личности.
- История с Уэльбеком – вообще очень французская. Во Франции всегда критиковали тех, кто выставляет напоказ признаки богатства. Не так, как в России, да? Уэльбек описывает людей как коров, которые живут только для того, чтобы поедать продукты, и тем самым поддерживают капитализм. Хотя, конечно, мы тоже от этого зависим. Сегодня все смотрят телевизор и поэтому возникает запрос на особенные кресла - которого не было бы, если б не было ТВ.
- Оставим литературу. Есть ли в Париже архитектура, которую вы ассоциировали бы со своим дизайном?
- Французская архитектура меня не очень интересует. Интересно то, что не можешь сделать сам. Какая-то кардинально противоположная логика. Поэтому мне больше нравятся японские архитекторы, например, Шигеру Бан.
- Однако, вашу мебель сложно представить в его бамбуковых домиках…
- Если я спрошу себя, в какую архитектуру наша мебель лучше всего вписывается, то ответом будет какое-нибудь деревянное шале в горах или маленький отель в Милане, на берегу озера. Нас часто спрашивают, не хотели бы мы сделать дизайн квартиры. Но мы всегда отказываемся. Предпочитаем заниматься отдельными предметами.
- А в ваших собственных домах ваша мебель присутствует?
- Нет, это слишком дорого! (смеются). А вообще я не выношу идею «тотальной программы». Если весь дом заполнен предметами «Бурулек» и больше ничего, то это похоже на какой-то монотонный хай-вэй. А ведь рядом, за поворотом, есть деревня со всем ее разнообразием…
- Нам необходимо забывать то, что мы делали, чтобы создавать дальше. Наверное, такое же чувство испытывает повар, который целый день готовил и к вечеру есть уже не может.
- А вы, как хорошие повара, сами выбираете продукты – в смысле материалы?
- У нас нет любимых материалов или цветов. Это всегда зависит от проекта.
- А что определяет? Материал – форму, или форма - материал?
- Форма обладает интуицией, а интуиция имеет форму. И от этой формы мы отталкиваемся, чтобы сделать объект. Иногда мы находим материал и думаем, какую форму можно ему придать. А вообще рационально объяснить логику появления предмета можно не всегда. Хороший объект, как и хорошая книга, обладает ясной структурой, но с другой стороны - в нем всегда присутствует какая-то магия, нечто неконтролируемое.
- А как вы работаете вдвоем? Вот, например, братья Гонкуры на этот вопрос отвечали так: один бегает по редакциям, а второй сторожит рукописи, чтоб их не украли.
- Мы по редакциям точно не бегаем.
- Они за нами бегают.

(перевод: Екатерина Азарова, Наталия Хребтова)