Ударник архитектуры

Будь я мэром Осака, я бы разбил здесь площадь с фонтаном: львами и гиероглифами «здесь живет и работает чемпион современной японской архитектуры».
Японцы поступили точнее, как будто специально разместив наискосок от его хай-тековской двери деревянный дом такого древнего вида, что можно подумать: он единственный сохранился от того города, где в 1941 родился Тадао Андо. Потому что новый Осака похож не на земной город, а на съемочную площадку к последним «Звездным войнам». И два его масштаба Осака не противоречат друг другу – соборы небоскребов, поднимающих вверх как алтари вертолетные площадки, и маленькие улочки у их подножия.
Мастерская начинается сразу за порогом, где перед маленькой ступенькой стоят: уличная обувь (носами в сторону выхода) и тапочки двух цветов  -  серого и белого  (носами в сторону входа). Над головой атриум в несколько этажей, гостей принимают на верхнем, под горизонтальной стеклянной кровлей, на которой расплываются лужи от дождя – удивительное ощущение: вид на лужу изнутри.
Длинный серый стол для разговора во главе стола экран компьютера. На полках книги - Ле Корбюзье. Райт , Пикассо, все томами, все Complete Works. В детстве Тадао Андо копил на книгу Ле Корбюзье. Рядом цветная «American cars» -  другая мечта детства. На столе книга о Тадао Андо, огромная, тяжелая и серая, как бетонная плита –понятно, Ando Complete Works.
Андо в светлых брюках и светло-бежевом свитерке чинно усаживается на краю. Его окружают серые бетонные стены, выглаженные до зеркального блеска так, что бетон начинает напоминать мрамор. «Самый красивый бетон в мире», - сказал когда-то Жан Нувель. Все сглажено, все неярко, если бы в мастерской держали птицу, воробья предпочли бы канарейке.
Городок из белых макетов и под стеклянной витриной зеленая пишущая машинка olivetti. Когда я потом спрашиваю Андо, что означает это произведение Этторе Сотсаса посреди его работ – знак признательности итальянскому дизайну, его социальной миссии и тра-ля-ля, Андо очень удивляется: «Это просто машинка. Когда я открыл первую  мастерскую, первое, что я в нее принес, эту пишущую машинку ».
- В 80-х вы были в жюри японских конкурсов, на которых побеждали молодые советские архитекторы. Вы их очень поддержали тогда. Вы это помните?
- Помню, но я награждал их не потому, что они были русские, а потому что у них были лучшие проекты. Мне тоже случалось получать премии, но не премии составляют славу архитектора. 6 июля я выступлю в Стамбуле на вручении премии Международного союза архитекторов. Я обязан сказать там важные вещи. Архитекторы сейчас слишком много внимания уделяют внешней привлекательности своих построек. Они стараются сделать свой личный проект, в то время как мне кажется, что архитектура - это проект прежде всего общественный. Они относятся к архитектуре как к компьютерной игре. Мне это не нравится, я против. Вот что я должен сказать в Стамбуле . Раз меня наградили, значит ко мне готовы прислушаться, и я обязан напомнить коллегам о социальной ответственности архитектора.
«Социальной ответственностью архитектора» мне сверлили мозги на лекциях, но я беру себя в руки. Я понимаю, что, во-первых Андо говорит об этом по образцу своих духовных наставников, великих архитекторов ХХ века, не знавших еще ни MTV ни атомной бомбы и произносивших эти слова серьезно. А во вторых о социальной ответственности Тадао Андо помнит не только на конгрессах, на интервью и даже не только за рабочей доской.
- Верно ли, что свою Притцкеровскую премию вы отдали детям, потерявшим родителей после землетрясения?
- Сто тысяч долларов Притцкера – это всего миллион йен. Я отдал их и организовал фонд, в который вошло сто тысяч человек. Мы смогли собрать 50 миллионов йен и дать этим детям образование.
Я спрашиваю, не стал ли кто-нибудь из сирот архитектором.
- Да нет, - вздыхает Андо все больше по коммерческой части..
Андо всему учился сам: защищать себя на городских улицах и строить дома. Один из братьев-близнецов он воспитывался у бабушки, вдали от родителей и брата. В 14 лет надстроил этаж над бабушкиным домом, командовал плотниками и решил, что ремесло архитектора -  лучшее в мире. Но в 17 стал профессиональным боксером
- Спорт заставляет добиваться максимума. Нельзя боксировать вполсилы. Я научился не бояться одиночества, рисковать и никогда не повторяться.
То что его коллеги изучали на факультетах, он прошел за один год, читая книги. Увраж Корбюзье, найденный у букиниста, стал его главным учебником. Итог невиданный для Японии с ее истовым отношением к дипломам: он получил в 1991 пост профессор в Токийском университете.  Йель и Гарвард не вс счет. Интересно, как он теперь объясняет своим студентам важность университетского образования ?
- Я честно говорю своим ученикам, что высшее образование не бязательно. Гораздо важнее - изучение конструкций, практическая работа и, конечно знание истории архитектуры, потому что это ключ к будущему.
В отличие от Ле Корбюзье, который должен был уехать за признанием во Францию, Андо оценили на родине: «Япония – именно та страна, где мне легко работается » . Уже в 1979 он получил главную национальную архитектурную премию за Row House, двухэтажный дом с открытым небу внутренним двором, на 58 квадратных метрах. Сочетание европейского лоска и японской изощренной простоты сделали этот крошечный объект классикой современной архитектуры.
Сила Андо в том, что он развил японские корни европейского модернизма, работал как европеец, но с недоступной европейцам тонкостью и перфекционизмом. В каждом его проекте видно, что он знает историю, но не утомляет ею зрителя, как это делали постмодернисты. Маленький «храм медитации» возле ЮНЕСКО в Париже напомнит «Темпьетто» Браманте. Колонны зданий Benetton в Тревизо сделали бы честь Джузеппе Терраньи. Его эксперименты с церковной архитектурой – Храм света и Храм воды напомнили о  Роншан и Ла Туретт, а когда он возвел из некрашеного дерева свой фантастический павильон Японии на ЭКСПО-92 в Севилье – мир увидел не только выдающуюся стилизацию на тему классических японских храмов, но и след русского конструктивизма, тему мельниковского павильона на выставке в Париже в 1925. Он показал западу ценность его собственного модернистского наследия, и стоит ли удивляться, что к юному для архитектора 64 летнему возрасту он награжден всеми архитектурными премиями, какие только можно себе представить.
- Бернар Чуми вам завидовал. «Ему, как бывшему боксеру легко на стройплощадке: если бетон нехорош, он может и врезать.
- У нас такое ремесло, что наши замыслы зависят от других. Но когда я на стройке, рабочие приходят со мной потолковать или сфотографирроваиться вместе. Я могу их убеждать у меня достаточно силы, чтобы с ними разговаривать, а не драться.
Гораздо труднее ему говорить с бюрократами. Франсуа Пино, магнат и коллекционер,  решил построить музей современного искусства под Парижем на острове посреди Сены. Проект сделал Андо. Но пока я собирался в Японию, Пино объявил, что музея не будет.
- Я его понимаю, - говорит Тадао Андо. - Он не такой уж молодой человек, чтобы ждать, когда, наконец, мэрия соблаговолит ответить, каким она видит осторов, он не хочет ставить наш музей на помойке Он правильно отрагировал, я не могу не оценить его смелость. Он перенесет свою коллекцию в Венецию, в Палаццо Грацци. За палаццо есть небольшая площадка и там он хочет построить новое здание и опять пригласил меня. Переезд с берегов Сены на берега Большого канала как будто бы ничуть не огорчил Андо. Проект закончен, вот он, фасад Палаццо Грацци у него на столе.
Андо скуп и медлителен в ответах, , интервью дает только по-японски и на щебет переводчика отвечает короткими фразами. Никаких шуток, впрочем, какие шутки выдержат двойной перевод. Вообще-то он предпочел бы, чтобы распросили его постройки – они расскажут безо всяких lost in the translation.
- Философ или писатель используют слова, чтобы заставуить мыслить других Сила слова огромна, но с некоторого времени, к сожалению, она утрачивается. То же самое можно сказать применительно к архитектуре, архитектура, это слово, сказанное пространством. Бетонная стена говорит со зрителем. И это весомое слово.
Спрашиваю его, кто в японской архитектуре станет наследником Кензо Танге, скончавшегося этой весной. «Никто. - отвечает Андо. - Он один стоил всех нас, нам учителем между нами и ним дистанция, которую не пройти.
На вопрос, кого из великих ХХ века он сам мечтал бы иметь в учителях, Андо отвечает не задумываясь: «Среди художников, разумеется, Пикассо с его «Герникой»: он дал нам энергию жизни и Ле Корбюзье сделал то же самое.
В 1965 он отправился к Корбюзье на поклон – по морю, кораблем до Находки, по суше на Транссибирском экспрессе. Корбюзье он уже в живых не застал. Осталось лишь прилежно обойти все его постройки,
- Он был полон свободы мысли, свободы мечты. Он показал нам, как через архитектуру говорить с людьми. Мы узнали, что архитектура не может быть частным делом, она всегда публична.
- Вы потому назвали свою собаку Ле Корбюзье?
- Очень смышленый, настоящий человек, настоящий филоософ