Время свиданий в опере. Международный конкурс на новый Мариинский театр: модернизм в классическом Петербурге

Как в Венеции и Флоренции, здесь почти нет современной архитектуры. Если архитектор решается строить в историческом центре, он обречен — сделать так же красиво, как вокруг, он не может. Конкурс на Мариинский театр, поскольку в нем участвовали мастера современных стилей, превратился в спор современности и классики. Только вот не очень понятно, было ли это соревнование двух типов красоты или красивого с некрасивым.

Однажды я пристала к американскому архитектору, идеологу виртуально-техногенного стиля Хани Рашиду с вопросом, существует ли категория красоты в современной архитектуре. Рашид посмотрел на меня, как на идиотку. По его мнению, красота условна, а архитектура — цепочка технологических, политических, коммерческих компромиссов. Я робко заикнулась про Парфенон. Тут Рашид мне объяснил, что никакой такой тайны пропорций и неизреченной гармонии нет. И у древних греков не было. А их древнегреческая архитектура, оказывается, обслуживала определенные политические силы, которые и сделали ей пиар. Что тут скажешь? Правильно его не позвали на конкурс. Но участники конкурса, боюсь, с ним согласны. Единственные, кто смог бы играть на поле классической архитектуры и кто на «архитектурной латыни» думает по-современному, — это Леон Крие и Михаил Филиппов. Почему их не позвали — вопрос к организаторам.

Предыстория конкурса такова. Дирижер Валерий Гергиев решил, что старая Мариинка не соответствует международному уровню: не хватает места для репетиций; существующие сцена и оборудование не годятся для масштабных оперных постановок; негде проводить фестиваль «Белые ночи». Необходимо второе здание. Было это больше года назад. Организовали тендер среди инвесторов. В нем участвовали Фредерик и Лори Смиты, оказавшиеся постоянными партнерами всемирно известного американского архитектора Эрика Мосса, которого они и попросили сделать проект. Проект Мосса-Смитов в тендере победил. Так случайно оказалось, что один из двух главных театров страны будет строить звезда из звезд. Надо же, какое везение. Тут бы всем и обрадоваться. Не тут-то было. Раздались возмущенные, ревнивые голоса. Проект Мосса обвинили в том, что он не питерский, что взрывает контекст города, что похож на мешки с мусором. Решили, что такое важное здание, как новая Мариинка, требует архитектурного конкурса. Логично. И вот конкурс состоялся. Все честь по чести. Одиннадцать команд: шесть западных звезд, пять российских. Конкурс заказной, команды получили по 30 тысяч долларов. Казалось бы, можно с таким финансированием потратить время и мозги на главный театр страны. Да и заказ, прямо скажем, не рядовой, а самый лестный для профессионального самолюбия.

Результат? Выставка, прошедшая в июне в Академии художеств, удивила. Почти ни одно здание не опознается как театр. Большинство наших архитекторов сделали завод или офис. Такое впечатление, что они заранее знали, что не выиграют, и на всякий случай проектировали вещи, которые можно легко потом переделать во что-то другое. Легкое движение карандаша — и театр превращается в торговый центр. К тому же каждый сделал не лучшее, на что способен. Жалко! Честнее других выступили Боков и Романов. Их нервный проект в стиле деконструкции, по крайней мере, запечатлел эстетический хаос, царящий в современной архитектуре, предъявил всю сложность вписывания такой архитектуры в питерский контекст. Фасад Литовского рынка Кваренги (который, по заданию конкурса, требовалось обыграть как исторический памятник) подвесили косо «на ниточке», сохранили фасад ДК Первой пятилетки, сверху набросили стеклянную медузу покрытия и пропороли ДК стеклянным мечом перехода. Хотя бы видно, как текучая стеклянная современность (медуза) наплывает на останки исторических памятников, постепенно поглощая их. А колючая стеклянная современность (переход) прокалывает эти останки мечом. Все-таки драма. Напоминает Музей Маяковского в Москве — лучшую вещь Бокова в стиле деконструкции. Но на театр эта драма не похожа, по агрессивности это, скорее, музей современного искусства. А театр хочется, чтоб был волшебным и праздничным.

Это поняли западные участники. Особенно француз Доминик Перро и голландец Эрик ван Эгераат. Исторические и символические ассоциации в их проектах спасают дело. У Перро хватило такта увязать свой проект с классической питерской красотой, которой он, не побоявшись лирики, отдал дань в пояснительной записке. Текст такой: «Можно ли не восхищаться красками Петербурга? Золотые купола, главки и шпили расставляют семантические вехи города, отмечая его сакральные места: церкви, дворцы, музеи, — но ОПЕРА покуда пребывает в тени. Своим блеском Санкт-Петербург во многом обязан присутствию в городской ткани этих позолоченных венчаний. Такая сценография в масштабах города не может обойти своим вниманием Мариинский театр». Идея проста — у города появляется еще один золотой «купол». По-современному невнятная форма позволяет назвать его кристаллом, сеткой, сенью, кто-то обозвал даже лаптем. Эта прозрачная штука наброшена на прямоугольные платформы и террасы (примитивная прямоугольность прикрыта!). На террасах Перро развел настоящий беззаботный Париж: открытые для всех горожан рестораны и бельведеры, «где прогуливаются, встречаются и назначают свидания — в ОПЕРЕ». Сквозь золотой покров, разумеется, виден прекрасный Петербург. Бордовый театральный зал, золотой купол — этот проект при всей современности «пахнет» старым театром. Волшебный и нарядный, как новогодняя елка, макет имел успех у публики. И Перро выиграл.

Ван Эгераат тоже хорошо придумал: сделал «руку ангела». Он, видимо, не сразу решил, одна рука будет или две. Его вдохновили разводные мосты, и на эскизе они превращаются в хлопающие ладошки. Но в окончательном варианте это рука, открытая к небу, как чаша, и в ней поместилось здание Мариинки-2. Как и у Перро, этот проект дружествен по отношению к публике, негордая архитектура. Тенденция последних лет: архитектура попсовеет. Причины, наверное, прагматические. Чтобы быть коммерчески успешным, здание должно нравиться публике. Для этого оно должно быть понятным. Вот архитекторы и стараются создать «узнаваемый символ города». Но, может, это и есть неосознанное стремление к красоте?

В конкурсе победил самый красивый проект. Среди современных. Позвали бы классиков, результат был бы еще лучше. Классике проще — у нее красота заложена в программе, и не подлежит сомнению ее божественный источник. Поэтому классические формы одинаково благотворно воздействуют и на профана, и на профессионала. Посмотрите пару дней на питерские фасады, и у вас улучшится зрение и пройдет головная боль. Глаз врачуется красотой, потому что информации на классическом фасаде столько, сколько нужно, а современный фасад визуально скуден. У современной архитектуры в программе — рациональность техники, а стремление к красоте вытеснено в подсознание. Но неистребимо. Что бы ни говорил Рашид, но в городе Достоевского фраза «мир спасет красота» звучит очень осмысленно.