Борьба доброго с красивым

Нынешняя, седьмая по счету, архитектурная биеннале в Венеции — последняя в этом тысячелетии. Обстоятельство это, хочешь-не хочешь, заставляет произнести что-нибудь судьбоносное. Это и сделал главный куратор биеннале мэтр итальянской архитектуры Массимилиано Фуксас. «Мы вновь начинаем проектировать будущее, — заявил он. — Это не только призыв к утопии, это свидетельство нашего желания стать частью процесса, воплотить идеал. Мы должны выбрать: или мы участвуем в построении будущего, или мы пребываем в состоянии амнезии». Фуксас предложил для биеннале тему, которая звучит вызывающе — «Меньше эстетики, больше этики». За это итальянская пресса сразу окрестила биеннале «антиэстетической», а публика приготовилась наблюдать за тем, как из этой ситуации кураторы национальных экспозиций будут выкручиваться.

Хотя биеннале длится аж до конца октября, главные события происходят в первые три дня. В это время выставка закрыта для широкой публики, чтобы та не мешала творческим людям разливать напитки и заглатывать тарталетки, а жюри — выбирать достойнейших. В один из этих дней над российским павильоном как будто засветились лучи славы. Секретарь жюри биеннале доверительно попросил комиссара нашей экспозиции Григория Ревзина помочь ему сформулировать основание для ее награждения. Правда, оказалось, что бюрократ на всякий случай заготавливал такие формулировки для нескольких наиболее интересных павильонов. В общем, награду за экспозицию целиком мы не получили. Но и без приза не остались: один из авторов российской экспозиции московский архитектор Илья Уткин получил специальный приз за архитектурную фотографию.

В Арсенале
Собственную утопию организаторы выстроили в средневековом Арсенале — главном выставочным зале биеннале, некогда служившем пристанищем непобедимого венецианского флота. Арсенал VII биеннале — лучшее место для того, чтобы расстаться с традиционными представлениями об архитектурной выставке. Макеты, чертежи и фотографии встречаются там только в качестве реликтов. Главное — это инсталляции самого разного рода: от нагромождений прозрачного пластика до видеоинсталляций и эфемерных каркасов из меняющего цвет стекловолокна и трубочек, горящих неоновым светом. Все это не только сверкает, но и издает самые разнообразные звуки — от этнической музыки до загадочного электронного писка.

Через все помещение Арсенала протянут невероятных размеров экран (5 метров в высоту и почти 300 в длину), на котором мелькают кадры из жизни мегаполисов — Каира, Сан-Паулу, Москвы. Самолеты, взлетающие над крышами домов, усталые лица горожан, уносящихся в метропоездах, толпы бушующих на стадионах фанатов, разгон демонстраций полицией, выпускающие мерзкий дым заводские трубы, лагеря беженцев, автомобильные пробки и бескрайние городские свалки — вот, говорит нам с экрана главный куратор, современный город, вот он адский муравейник, готовый взорваться изнутри. Не до красоты нам, дорогие архитекторы, пора спасать человечество.

«Я полагаю, что архитектор не является ни демиургом, ни ремесленником, который совершенно не подозревает о том, какой вред он может причинить», — сказал Фуксас в период подготовки биеннале. И чтобы архитекторы и в самом деле не чувствовали себя демиургами, он придумал для них поучительную видеоинсталляцию: с нескольких телевизионных экранов с посетителями говорят известнейшие мэтры современной архитектуры, такие, как сэр Норман Фостер, создавший символ объединенной Германии — новый купол Рейхстага, обожествляемая архитектурной молодежью Заха Хадид или классик современной архитектуры Жан Нувель. Величайшие из величайших говорят о своем творчестве и о месте архитектора в обществе. Но говорят они, заглушая друг друга, их прозрения сливаются в общий шум, и одна «говорящая голова» неожиданно сменяется другой. Мораль: общество ждет от архитекторов не откровений, а дел, то есть проектов.

Два года команда биеннале отбирала проекты в Интернете и профессиональной прессе. Они расположены вдоль гигантского экрана и должны, по замыслу куратора, олицетворять главенство этики над эстетикой. И становится понятно, что эстетика не собирается так просто сдаваться. Помогают ей стены и арки старого Арсенала, которые сами по себе столь мистически красивы, что любой самый простой макет или рисунок обретает в его стенах какой-то второй, загадочный, смысл. Не зря Данте удостоил венецианский Арсенал упоминанием в «Божественной комедии».

Так что призыв пожертвовать эстетикой в пользу этики в отношении экспозиции звучит скорее как провокация. Программой он становится тогда, когда жюри выбирает главного победителя. Победителем стал один из «классиков» современной архитектуры француз Жан Нувель — строитель Института Арабского мира в Париже (это здание вошло во все учебники по архитектуре в конце 80−х, еще до того, как были убраны строительные леса). В Арсенале же прославленный мэтр выставил нечто такое, что трудно назвать архитектурным проектом в буквальном смысле слова. Он представил публике видеофильм о жизни одного дома, построенного им тринадцать лет назад. Дом, который и жители, и тогдашняя пресса (вырезки из газет прилагаются) приняли «на ура», через какую-то пару лет начал превращаться в современные руины: подростки перепачкали его стены надписями, металлические детали погнулись, мусор перестали убирать, вентиляция засорилась и так далее, и так далее. Какова вина архитектора в этом — задумался Жан Нувель. За что и получил «Золотого льва» как автор проекта, «наиболее точно соответствующего теме биеннале».

В садах
Арсенал не единственное выставочное пространство биеннале. В зелени расположенных рядом городских садов — Джардини дель Кастелло, которые вместе с Арсеналом составляют одну шестую часть города, расположились павильоны, принадлежащие разным странам. Там хозяйничают свои кураторы, для которых показать лучшую архитектуру их страны не менее важно, чем соблюсти тему выставки.

Конечно, те, кто делал национальные павильоны, старались, как могли, выставить этику на первый план. К примеру, в павильоне Великобритании экспозиция начинается с сообщения, что население планеты катастрофически сокращается. Но звучит это не как предостережение, а скорее как недоразумение. Потому что предложения британских архитекторов настолько доброжелательны по отношению к этому населению, что впору ему не сокращаться, а заняться прямо противоположным.

Уильям Элсоп — глава известной во всем мире мастерской, которая имеет отделение в России, встречает посетителей разноцветными фантастическими городскими домами-скульптурами, которые способны прогнать тоску даже из самых занудных индустриальных ландшафтов. Для него этика заключается в том, чтобы заставить творить всех подряд, что он время от времени и делает, устраивая в Лондоне семинары для школьников и студентов — они рисуют город будущего (рисунки Элсоп привез на биеннале). По Элсопу, город будущего — это цвет, свет, смех и удовольствие, что угодно, только не очередная утопия.

При всей непохожести архитектуры Элсопа и архитектуры его знаменитой соотечественницы — божественной Захи Хадид — их объединяет этическая позиция. Их архитектура для тех, кто хочет чувствовать себя свободным. В британском павильоне выставлены макеты ее знаменитых проектов мостов (два в Лондоне, один — в Абу-Даби). Мосты, конечно, благодарный объект для этических интерпретаций — связь всего со всем, объединение антиподов и так далее. Но все же главное в них — то, что для человеческой свободы Захи придумала такие красивые формы, которые можно сравнить с красотой космоса, сталактитов и северного сияния.

А рядом с мостами Захи Хадид — карта Лондона, куда, кроме непременного Биг Бена, вставлены Колизей и прочие милые сердцу каждого знаменитые постройки. Почему нет? Город — это пространство возможностей. Архитектор инсценирует и разыгрывает его, населяя предметами, которые способны меняться. Это — призыв: будь «сам себе режиссер», выбери себе такой город, какой тебе по душе. Это — этика свободы и, пожалуй, самый радостный и гедонистичный ответ на девиз биеннале. Но он, возможно, в силу своей исключительной эстетической привлекательности не нашел отклика у жюри.

За пределами наградного списка оказались и японцы, которые под руководством знаменитого Араты Исодзаки создали ослепительно белый «Город девочек» — хрупкий, женственный, рукотворный, населенный манекенами, одетыми в удивительные комбинезоны, в которые, как дюймовочки в волшебные цветки, могут прятаться от непогоды девочки вместе со своими куклами или женщины с детьми. Это — благодарный проект для разнообразных этических интерпретаций, в нем даже можно обнаружить феминистскую утопию. Но не этим покорил всех «Город девочек». На открытии японского павильона слово «красота», произнесенное на всевозможных языках, слышалось чаще каких бы то ни было других.

Приз за лучший национальный павильон дали испанцам, которые выставили семейство аккуратных макетов, отражающих главные работы испанских архитекторов за отчетный период. Национальный колорит выставке достижений архитектурного хозяйства придали громкая музыка и обилие мучительно яркой красной материи, видимо, той самой, которой дразнят быков тореадоры. Илья Уткин, выйдя из испанского павильона, сказал: «У нас в Москомархитектуре выставки получше».

Райские видения
Какой же отклик у нас могли найти призывы организаторов биеннале принять участие в построении новой утопии? Прежде всего, мы лучше, чем кто-либо, знаем, что это такое. Спросите у нас, и мы вам расскажем, что такое построение утопии в одном отдельно взятом государстве, городе, селе. Это у нас конструктивисты, чьими идеями до сих пор питается мировая архитектура, боролись с остатками «старого мира» и строили города будущего из супрематических элементов. Это у нас пришедшие им на смену мастера клеймили их как формалистов и провозглашали, что лучшее для народа — это возрождение вечных ценностей классической архитектуры, завещанных нам древними греками. Это у нас пришедшие в архитектуру в шестидесятые годы ниспровергатели тоталитарных утопий противопоставляли этическую позицию эстетической, а колоннам и аркам — новые кубики и прямоугольники. Массимилиано Фуксас не скрывал, что его симпатии на стороне шестидесятых, когда утопическое мышление в архитектуре было столь же распространено, как бетонные панели в строительстве. Если бы история советской архитектуры 60−х была бы хоть сколько-нибудь известна на Западе, строители пресловутых Черемушек имели бы все шансы стать почетными гостями VII биеннале. Но в наш павильон их вряд ли бы позвали, потому что для нас — это вчерашний день, причем нелюбимый.

То, что показывают на выставке наши архитекторы Михаил Филиппов и Илья Уткин, — это результаты великих битв этики и эстетики, руины сменявших друг друга утопий — «Руины рая». Не случайно оба они принадлежат к поколению, которое в восьмидесятые годы в стороне от этических сражений строило свою эстетическую утопию в «бумажных» проектах, в которых не будущее, но прошлое выступало как главная ценность, в которой человек обретал себя.

В одном зале Илья Уткин положил каменную плиту, на которой высечен план Москвы — города, ставшего главным полем битвы архитектурных утопий. То, что осталось от этих сражений, стало камнем, то есть обрело неизменность и объективность геологических образований. Результаты этих битв и в его «Меланхолиях» — восхитительных фотографиях руин московских построек далекого и недавнего прошлого. Из них ушла жизнь, но в них осталась красота. Поэтому мы не откажем себе в удовольствии взять их с собой в будущее, каким бы оно ни было. Так посчитало и жюри, наградившее Уткина специальным призом именно за «Меланхолии».

То же говорит нам экспозиция другого зала, где фантастические проекты Михаила Филиппова, выполненные акварелью (чего на Западе давно никто не делает) отвечают в какой-то мере на вопрос о том, как примирить между собой руины разных утопий и не отказываться от них, даже если мы не любим их строителей. Еще в своих «бумажных» проектах Филиппов рассматривал занятия архитектора как своего рода «архитектурную археологию», в которых новое буквально как геологическая порода вырастает на старом материке. Органический рост объединяет Средневековье, Новое и Новейшее время. Отрицание запрещено, поскольку оно противоречит продолжению жизни. Сказать, что это хорошо только на бумаге, можно было бы, если бы в центре зала не возвышалась, словно сошедшая с одной из акварелей, колоннада из камня. От этой колоннады, уходящей в небо (ее наиболее удаленные от зрителя колонны каким-то фантастическим образом укреплены так, что они парят в воздухе), захватывало дух буквально у каждого, кто приходил в российский павильон. В том числе у главного героя «антиэстетической биеннале» Жана Нувеля. Похоже, что все-таки из решающей битвы эстетика вышла победителем.