Серые кардиналы архитектуры (бюро “Боллингер + Громанн”, интервью)

Но головоломки становятся все сложнее, материалы — разнообразнее, а заказчики — экстравагантнее. Архитектор должен знать, как реализовать проект. К сожалению, знаний, как правило, не хватает, поэтому приходится обращаться к строительному инженеру. А тот уже выполняет львиную долю работы, которая, по сути, и является основой проекта.

В глянцевых журналах как-то не принято в подписях указывать главного инженера проекта, не говоря уже о рядовых конструкторах. Считается, что они лишь исполнители воли архитектора, лишенные фантазии и способные только на рутинную техническую работу. Однако именно изысканные конструктивные схемы, элегантные детали и сочленения поверхностей составляли эстетическую основу конструктивизма и хай-тека в прошлом веке. Были ли они рождены архитекторами или строительными инженерами — еще вопрос. Мне кажется, что архитекторы намного чаще, чем предполагают, ищут вдохновения в работе исполнителей и нередко становятся их слепыми последователями. А инженеры остаются в тени, не особенно гонясь за славой. Они-то понимают, кто в действительности ответственен за то, сколько времени простоит здание. Сегодня архитектурная гонка сменилась на гонку инженерную — фантазия ограничена лишь возможностью реализации.

“Боллингер + Громанн” (Bollinger + Grohmann) — ведущее строительно-инженерное бюро Германии, а значит, и Европы. Клаус Боллингер и Манфред Громанн основали свою фирму в 1983 году, во времена, когда архитектура избавлялась от диктата модернизма и начинала принимать самые невероятные очертания. Именно к этому бюро во Франкфурт стекаются невероятные по сложности проекты — воплощенные прихоти самых безумных клиентов. Боллингер и Громанн педантично их анализируют и готовят документацию для реализации. Творческий хаос превращается в стопки подробных чертежей. За более чем двадцатилетний срок существования фирмы с ней сотрудничали такие архитекторы, как Питер Кук и Колин Фурнье, Фрэнк Гэри, Альберт Шпеер, Казуйо Сейджима, Ларс Спайбрук. “Боллингер + Громанн” работали над большинством проектов австрийских радикалов из “Куп Химмельблау”, в частности, кинотеатром UFA в Дрездене, штаб-квартирой концерна БМВ в Мюнхене и развлекательным комплексом JVC в Гвадалахаре. Офис “Боллингер + Громанн” находится в том же здании в районе Вестхафен, что и архитектурное бюро “Шнайдер + Шумахер” — их близкие друзья и компаньоны. Именно они заказали инженерную проработку Info-Box в Берлине, офис KPMG в Лейпциге и Braun в Кронберге. Боллингеру и Громанну очень симпатизирует и руководство компании BMW, поручившее им разработку чертежей своих знаменитых выставочных павильонов “Пузырь”, “Волна” и Dynaform.

Нам удалось задать несколько вопросов этим немецким инженерам на следующий день после лекции в ЦДА, организованной школой-студией “ЭДАС” Владислава Кирпичева.

На какой стадии архитектурного проекта вы приступаете к работе?

Манфред Громанн: — Мы сотрудничаем с самыми разными архитекторами, и у каждого из них свой стиль работы. С теми, кого мы знаем давно, обычно начинаем взаимодействовать уже на этапе разработки концепции. Например, в проектировании Info-Box в Берлине с бюро “Шнайдер + Шумахер” мы участвовали с самого начала и вместе раздумывали, каким должен быть новый тип информационного здания. Перед нами стояли не только инженерные задачи. Предстояло определиться и с формой будущей постройки. Вся Потсдаммерплац была заполнена контейнерами, поэтому и здание стало похоже на красный контейнер. Площадь оказалась настолько грязной, что Info-Box пришлось поднять на “ноги”. Некоторые архитекторы приходят к нам с готовыми проектами, однако, на наш взгляд, сотрудничать лучше начинать уже на самых ранних стадиях.

Как обычно вы получаете заказы?

М. Г.: — Всегда по-разному. Большинство контрактов мы получаем, побеждая в конкурсах. Конечно, предпочитаем, чтобы заказ поступил напрямую от клиента, но чаще всего нас рекомендует архитектор. В Германии он обычно является и генеральным подрядчиком, через которого и заключаются остальные контракты.

Занимаетесь ли вы вопросами эстетики? Невероятные конструктивные схемы, тщательно проработанные детали, сложные формы… Кто инициирует их появление — вы или архитекторы?

М. Г.: — Это всегда совместная работа, особенно в случае со сложными нелинейными формами. Для строительства обычной коробки можно подобрать любой материал — дерево, алюминий, сталь, бетон. Но если здание будет иметь, скажем, форму капли, вопрос решить не так-то легко. В случае с павильоном “Пузырь” для BMW клиент располагал определенным бюджетом, под который нам предстояло подстраиваться. К счастью, денег было достаточно, чтобы достигнуть необходимого качества.

Каковы рамки вашего участия в разработке проекта? Занимаетесь ли вы стыками деталей, мельчайшими элементами конструкции?

М. Г.: — Конечно. Для еще одного заказа от BMW мы даже разрабатывали форму экструдированного алюминиевого профиля, что для нас было в новинку. Мы нашли наиболее экономичный способ его производства — с помощью приспособления, стоившего около 1 500 euro. При этом нам удалось сэкономить во много раз больше.

Есть ли у вас список самых лучших и наиболее надежных фирм-производителей материалов и строительных организаций, к которым вы обычно обращаетесь?

М. Г.: — Это очень серьезный вопрос. Есть компании, с которыми мы работаем постоянно, и именно их стараемся привлекать к реализации новых проектов. Но без тендеров, без соревновательного процесса эта практика не всегда срабатывает. Если производителя попросить составить смету на свой заказ, цена, как правило, бывает очень высокой. В случае же с государственными контрактами вас могут обязать работать с подрядчиком, которого вы раньше вообще не знали, но по правилам не имеете права обсуждать его предложение. Часто оказывается, он просто не в состоянии выполнить ту или иную работу, но нам приходится находить с ним общий язык. Как-то раз, выполняя подобный заказ, мы сообщили клиенту, что данный подрядчик может сорвать реализацию проекта. Однако клиент был непоколебим, уверяя, что эта фирма — лучшая в городе. В общем, он нас не послушал. Выставленная подрядчиком смета была на 40% меньше, чем у конкурентов, но, следуя элементарной логике, он просто не смог бы выполнить заказ за эти деньги. В результате первоначальный бюджет был превышен в два раза, а качество оказалось таким низким, что мы официально сняли с себя ответственность за реализацию проекта. Теперь, по сути, клиент должен снести здание…

Сложно представить, что в Германии встречаются настолько некомпетентные подрядчики. Существуют ли организации, которые контролируют качество вашей работы?

М. Г.: — Все зависит от страны. В Германии существуют контролирующие инженеры, которые следят за проектами, превышающими размеры частного дома. Министерство по строительству назначает подобного специалиста, который проверяет стабильность нашей конструктивной схемы. Во Франции страховая компания настаивает на том, чтобы клиент заключил договор с агентством, специализирующимся на контроле за строительством. В Швейцарии и Австрии система иная, так как крупных зданий там возводится не очень много.

Спорите ли вы обычно с контролирующими инженерами?

М. Г.: — Да, это обычная практика.

Сотрудничаете ли вы с одной из местных фирм, когда проектируете в другом государстве?

М. Г.: — Обычно да. Мы действительно не можем знать, что происходит в другой стране, не ориентируемся в ценах, традиционных для данной местности материалах и конструктивных схемах. Местный партнер может в этом очень помочь. Разделение функций между нами всегда зависит от сложности и размера проекта.

Видите ли вы какие-либо технические препятствия для реализации ваших идей?

М. Г.: — Прежде всего, это ограниченный бюджет. С бюро “Шнайдер + Шумахер” мы сделали очень интересный проект для США. Однако технические возможности местных подрядчиков оказались на порядок ниже европейских, а цены в несколько раз выше. И это стало серьезным препятствием.

Например, архитектор создал интересный инновационный проект и принес его вам. И вы начинаете думать, каким образом его можно реализовать. Занимаетесь ли вы лабораторными исследованиями, есть ли у вас своя исследовательская база?

К. Б.: — Наши исследования всегда направлены на решение конкретной задачи. Мы обычно предлагаем различные варианты реализации идеи, которые обсуждаем с архитектором.

М. Г.: — Иногда настолько увлекаемся, что продолжаем исследовать дальше — новые узлы, геометрию, материалы. Но мы не государственный исследовательский институт, поэтому не можем заниматься фундаментальными научными изысканиями.

Ждете ли вы какого-нибудь научного открытия или разработки, например, нового типа стекла или очень прочного металла, который мог бы серьезно повлиять на прогресс в области строительной инженерии?

М. Г.: — Мы неустанно следим за любыми открытиями в материаловедении и других смежных науках.

К. Б.: — Наша обычная практика — обсуждение расчетов по проекту с разными компаниями, которые могут предложить создать тот или иной материал, обладающий новыми свойствами.

М. Г.: — Мы и сами разрабатываем свои ноу-хау. Например, для упомянутого павильона BMW мы придумали способ, позволяющий склеивать стеклянные элементы напрямую друг с другом. В техническом университете сделали несколько тестов на стабильность этих стыков — они прошли успешно. Мы нашли подрядчика, который начал работу, но не смог ее закончить. И это стало понятно лишь за месяц до открытия павильона! Нам срочно пришлось что-то предпринимать, чтобы завершить работу в срок.
Есть ли какие-нибудь независимые исследовательские центры, с которыми вы поддерживаете отношения?

К. Б.: — Конечно. Обычно это технические университеты. Кстати, мы и сами профессора.

Можно ли ожидать что-то кардинально нового в строительной инженерии? Дайте небольшой прогноз на будущее...

К. Б.: — В строительной индустрии многое продолжают делать так же, как 50 и даже 100 лет назад. Однако в других производствах, например в автомобилестроении, прогресс намного ощутимее, и мы следим за ним. Сейчас многое зависит от стоимости производства — в частности, хай-тек-материалы стоят очень дорого. Снижение их стоимости сильно повлияет на нашу деятельность.

Вы — ведущее инженерное бюро Европы, работающее со знаменитыми архитекторами. Значит ли это, что вы занимаетесь только очень дорогими заказами?

К. Б.: — Ничего подобного, мы работаем и с небольшими бюджетами, которые тем не менее позволяют достигнуть высокого качества строительства.

М. Г.: — Мы не хотим, чтобы о нас думали, будто мы работаем только с теми, у кого много денег.

Как вы делаете смету?

К. Б.: — Обычно клиент устанавливает бюджет, который и определяет дальнейшую работу.

На лекции вы заявили, что бюджет строительства кинотеатра UFA в Дрездене по проекту “Куп Химмельблау” не превысил бюджета обыкновенного кинотеатра. Неужели это так, ведь здание такое необычное?

М. Г.: — Я не лукавлю. Компания UFA в 90-е годы построила множество кинозалов в разных городах Германии, и бюджет каждого из них был связан лишь с размерами самого зала, количеством кресел. То есть существовала фиксированная ставка каждого места. Бюджет используют по-разному. Можно потратить деньги на декорирование или уделить больше внимания конструктивной схеме — так мы и поступили в Дрездене. Всегда выбираешь, скажем, использовать ли дорогое изогнутое стекло на фасаде или сделать разумное инженерное решение, которое с точки зрения архитектуры выглядеть будет не менее интересно, а обойдется дешевле.

Бывали ли случаи, когда клиенты приходили к вам, минуя архитекторов? Ведь у вас есть опыт, потрясающая фантазия, вы знаете все о конструкциях…

М. Г.: — Я бы сказал, что это бывает, но не так часто, как хотелось бы.

К. Б.: — Все-таки мы представляем другую профессию, и подобных амбиций у нас нет.

М. Г.: — Хотя мы можем предложить клиенту нескольких архитекторов, которые, на наш взгляд, смогут достойно выполнить заказ.

Насколько увеличиваются сроки реализации проекта, если он подразумевает разработку и создание нестандартной конструктивной схемы? Каковы фазы разработки проекта?

К. Б.: — Чаще всего сроки не отличаются от обычных.

М. Г.: — Стараемся начинать с концепции: определить форму, материал и составить первую смету. Следующая стадия — проектирование — очень детальная фаза, в конце которой мы готовим тендерные документы. И последняя — рабочие чертежи.

Как много времени вы проводите с архитектором за весь период работы над проектом?

К. Б.: — Сложно ответить. Я бы сказал, сто процентов. Это постоянный контакт — встречи, телефонные разговоры, общение по электронной почте.
Как организована работа вашего бюро?

М. Г.: — Обычно обсуждение проекта с клиентом начинаю я или Клаус, а также один из наших ГИПов. Мы активно участвуем в разработке концепции. Потом формируем команду под этот заказ, состав которой зависит от масштабов проекта и стадии, в которой он находится. Например, над проектом офиса BMW в Мюнхене бюро “Куп Химмельблау”, в котором предполагалось сделать крышу длиной 180 метров сложной формы, работали десять наших инженеров. Всего же у нас в штате около 35 инженеров.

Есть ли у вашего бюро любимый материал, своего рода специализация?

К. Б.: — Нет, мы не можем себе позволить иметь специализацию, так как подбираем материал под конкретную задачу.

Я задал этот вопрос, так как был поражен деревянными перекрытиями в вашем выставочном павильоне в Ганновере. Они напомнили мне знаменитые деревянные фермы Бетанкура, использованные при сооружении московского Манежа. Есть ли у вас еще примеры подобной работы с деревом?

К. Б.: — Нам нравится работать с возобновляемыми материалами. И дерево появляется в наших проектах все чаще.

М. Г.: — Это очень эффективный материал, особенно если учитывать его конструктивную жесткость, которая, фактически, как у металла. При этом металл существенно тяжелее и требует больших энергозатрат для производства.

Вы часто разрабатываете новые элементы зданий, позволяющие сохранять энергию?

М. Г.: — Да, стараемся использовать самые разные технологии, которые дают возможность это делать. В Европе нет столько нефти и газа, как в России, потому нам приходится этим заниматься. Со временем такой вопрос станет актуальным и у вас.

Обычно об этом просит клиент или инициатива исходит от вас?

М. Г.: — Мы всегда что-то предлагаем клиенту. Ведь немного увеличив бюджет строительства, потом можно серьезно сэкономить на его эксплуатации.

Что или кто вас вдохновляет?

М. Г.: — Шухов! Я в восторге от его башни. И, конечно, русский конструктивизм. То, что мы сейчас видим в Москве, очень угнетает: жаль, что памятники 20–30-х годов прошлого века постепенно исчезают, а ведь ими восхищаются во всем мире.

К. Б.: — Меня увлекает идея легкости здания, хочется сделать его невесомым. Конечно, мы имеем дело с гравитацией. Но легкая, парящая структура интригует зрителя — он не может понять, откуда берется это ощущение полета. Меня вдохновляют и некоторые шедевры модернизма, в частности, работы Ле Корбюзье.

Недавно английский инженер Тим Макфарлейн из бюро Dewhurst MacFarlane and Partners рассказал, что на сегодняшний день степень прозрачности стекла составляет 95%, но через пару лет она достигнет 98%. На ваш взгляд, стекло сможет стать конструктивным элементом здания?

К. Б.: — Несомненно. Уже сейчас реализуется ряд таких проектов. Проблема лишь в строительных нормах, ведь необходимо, чтобы подобная конструкция сохраняла устойчивость, даже если один из ее стеклянных элементов разобьется. Предел прочности на сжатие стекла сравним с характеристиками стали, однако оно может расколоться, скажем, от внешнего воздействия. Но здание должно устоять. Это также одна из важных современных тенденций в строительной инженерии — использование стекла для новых функций.

Сейчас в Москве реализуется программа, предусматривающая строительство 200 высотных объектов, для которых разрабатываются новые строительные нормы. На ваш взгляд, что наиболее важно при строительстве подобных сооружений?

М. Г.: — Прежде всего, необходимы правильно спланированные пути эвакуации. Новые европейские нормы учитывают так называемый progressive collapse prevention — надо быть уверенным, что, например, слом колонны не приведет к крушению всего здания.

Есть ли у вас свое мнение по поводу трагедии Всемирного торгового центра? Были ли ошибки в инженерных расчетах “близнецов”? Говорят, что если бы их сделали не из стали, а из железобетона, то они простояли бы дольше…

М. Г.: — Никаких ошибок не было. Это чудо, что здания смогли простоять так долго и тысячам людей удалось спастись. Их инженерные характеристики были просто великолепными, и выбор материала — сталь или железобетон — в данном случае не имеет никакого значения.

На вопросы инженеры отвечают совсем не так, как архитекторы. В их ответах все четко и ясно, они великолепно видят свою цель и знают, какими средствами можно ее достигнуть. И тем не менее они уже переросли себя — им явно тесно в строгих костюмах технических специалистов. Так в свое время было тесно и Владимиру Шухову, и Сантьяго Калатраве. Они мечтают о легкости, хотят преодолеть гравитацию, построить полностью прозрачное здание. В то время как архитекторы соревнуются друг с другом в создании вычурных и сложных форм, эти “серые кардиналы” уже рассчитали, что и когда они смогут измерить, применить, внедрить и осуществить. Лекция, с которой профессор Громанн выступает перед студентами, называется “Создавая свободные формы” — он словно бросает вызов архитекторам, предлагая спроектировать что-то, что они не смогут построить. И эта творческая дуэль будет продолжаться еще очень долго.

Кажется, в силу нордического склада характера и более словоохотливый Громанн, и сдержанный Боллингер чего-то не договаривают. Однако чувствуешь, что их внутренней уверенности нет границ — словно они все знают. В частности, то, что именно им принадлежит будущее — понятное, легко достижимое, четко математически сформулированное и совершенное.