Евроремонт андеграунда. Идеология интерьера в новом клубе О.Г.И.

Место культовым не задумывается. Парижская богема чахла в мансардах исключительно по бедности. Под дырявыми крышами Парижа рай был только для туберкулезных палочек. Монмартрские обитатели бежали оттуда в убогие кафе - подсушиться и отогреться. Кто дожил до денег - перебирался в квартиры получше и ел в ресторанах.

У нынешних завсегдатаев заведений "О.Г.И." своих кафе в непризнанной юности не было. Они дети андеграунда - советского подполья. Они или работали сторожами и в котельных, или не работали в котельных, но все равно подвал для них - родина, пусть метафорическая. И они не хотят оттуда эмигрировать.

Люди, числящие себя творческими, суеверны и лелеют старые привычки. Настоящий бунтарь даже при деньгах бороды не сбреет и джинсов не снимет - продолжает протест. Барды будут петь у костра даже согбенные старческим радикулитом. Вчерашний хипарь не наденет галстук - удавка не даст подступить кому к горлу при виде буржуазных мерзостей. Доизменяешься себе в мелочах - усугубишь творческую импотенцию. Рожденный в андеграунде из подвала на белый свет не выйдет. Боится испортиться.

"Саша, почему подвал? Какое отношение ты имеешь к котельной?"- спрашиваю у архитектора Бродского, превратившего вместе с Ярославом Ковальчуком банальный подвал в эстетское подземелье. В ответ Бродский грубит: "Мама меня там родила".

Сын художника, выпускник Московского архитектурного института, со студенчества привыкший получать на пару с Ильей Уткиным тысячедолларовые призы японских архитектурных журналов за изящные безделицы, что теперь величают "бумажной архитектурой", Бродский в котельных не жил. Зато сделал вместе с тем же Уткиным один из первых частных ресторанов. "Атриум" - единственный подлинно постмодернистский интерьер в Москве - добавил авторам славы. Потом они поставили городскую скульптуру в Голландии. Потом уже один Бродский делал очень красивые выставки в Москве и в Америке. Из ржавого железа, из писсуара сталинской архитектуры, украшенного перламутром рыбьих очисток, из пыли и мусора, из мазута, детских воспоминаний, из тоски по недостижимому классическому идеалу и печали по времени, которому нет возврата.

Вот этот самый Бродский, чтимый в художественной среде как хороший человек и скромный, цены своей не знающий гений, взялся за "Улицу О.Г.И". Виртуозно превратил подвал в памятник Подвалу. И словно следуя лужковскому завету, сделал памятник этот пригодным для нужд взыскательных современников.

"Улица О.Г.И." хранит все родовые признаки вынужденно обжитой котельной: неровную кирпичную кладку стен, грубые потолочные балки, крылечко, подпертое кирпичами, барную стойку из ящиков, металлические столы, висящие электропровода, лампочки в абажурчиках-жестянках, нелепые и неудобные лестницы на маленькие балкончики. Но все чисто, светло и свежо. Нигде не протекает и не должно протечь. За железными дверями туалетов - комфортное саноборудование. Все неровности и шероховатости стерильно обработаны. Очень много изящных прикольчиков вроде накрепко приклеенных и тщательно прокрашенных лепестков когда-то облупившейся побелки. Получилось нечто вроде фирменных джинсов с готовыми дырками, края которых обработаны для крепости лазером.

В новом клубе "О.Г.И." не закусывают - а кормят. За деньги средние - по общим понятиям и большие - по огишным привычкам. На вернисаж первой выставки набилась вся нормальная Москва ("Нормальное место для нормальных людей" - девиз О.Г.И.). Большинство клялось, что есть-пить здесь не будут - дорого. Поэты, писатели и художники не должны быть при деньгах, даже если имеют хорошую редакционную должность, получают заморские гранты и работают на политические партии. Пусть говорят, но куда они денутся - не с банковскими же в ресторане им вечера коротать. Остались, правда, два других клуба "О.Г.И." - по-прежнему дешевые, без интерьера. Но хорошо поесть среди своих, в приличной обстановке все же тянет.