Крыша

Вращение от редуктора на колеса передается цепной передачей. Валы колес установлены на подшипниках. Подшипники смазаны литолом". (Из инструкции по эксплуатации художественно-декоративной композиции на балконе фасада корпуса "С" здания ТКЦ имени В.Э.Мейерхольда).

Эту композицию архитектор Владилен Красильников сочинил по мотивам декорации Любови Поповой к мейерхольдовскому спектаклю "Великодушный рогоносец". Ну, то, что крылья мельницы превратились в лесенки, а мельничные круги в колеса - это понятно. Образ собирательный, метафора театра Мейерхольда, где все крутится и вертится, а главное - видно, как и почему оно крутится. Правда, висит все это на уровне шестого этажа, да еще скрыто выступом здания, так что с улицы видно будет плохо, но когда композицию подсветят прожекторы, станет ясно: "И все-таки оно вертится".

Но эта кинетическая скульптура - единственное, из чего прохожий сможет сделать вывод о том, что перед ним театр, да к тому же - пропагандирующий идеи Мейерхольда. В принципе здание можно принять за банк или офис, гостиницу или торговый центр. Да так оно и есть: во дворовой башне будет гостиница, основная масса этажей будет сдана под офисы, в первом этаже разместится магазин, во втором - ресторан. Главный режиссер, собственно, так и хотел: чтоб в здании театра можно было и покушать, и переночевать, и прибарахлиться, и деньги поменять. Но его понятное желание совпало с известной болезнью современной московской архитектуры. Здесь сейчас в принципе не строят дома с выраженной функцией. Строят - "многофункциональные комплексы". Почему - понятно. Банк обязательно лопнет, магазин прогорит, театр разделится надвое. Поэтому лучше строить так, чтоб в доме можно было поселить все что угодно.

Поэтому внешний облик дома не должен ни о чем свидетельствовать. Точнее - он должен свидетельствовать обо всем сразу. Для этого у наших зодчих есть проверенный стиль по имени "постмодернизм". А это значит - всем сестрам по серьгам. В основе - коробка, но по краям она творчески разработана. Нижний этаж облицован мрамором - потому что так полагается на главных улицах нашего города. Угловая башня сплошь облицована стеклом - потому что живем все-таки в XXI веке. Стоит эта башня на хрупеньких колоннах - потому что постмодерну свойственна ирония, отрицающая тектонику. Гостиничная башня сдвинута во двор - чтоб, с одной стороны, не нарушать масштаб улицы, а с другой стороны - дать городу высотную доминанту. Та часть, которая собственно и является театральным центром, явственно отделена ото всего остального: она набрана из разнообразных форм, словно бы с неба сыпался какой-то тетрис, и зашита в зеленый мрамор. Ну и круглые окошечки - в память о любимой фигуре русского авангарда.

Все это было бы грустно, но нельзя не увидеть здесь исторической метафоры. Ведь ГосТИМ, который строили в начале 30-х Мейерхольд, Михаил Бархин и Сергей Вахтангов, тоже был сначала эффектным конструктивистским зданием. Эллипс основной его части отражал внутреннюю планировку - знаменитую мейерхольдовскую сцену, эдаким "языком" вливавшуюся в зал; ступени фасада повторяли крутой обрыв амфитеатра; стеклянные стены символизировали открытость и прозрачность сценического действа. Но потом, как известно, Мейерхольда стали топить, а следом начал изменяться и облик его театра: он становился все классичнее и в конце концов превратился в хорошо известный нам концертный зал имени Чайковского. Где от начального замысла остался только овал зрительного зала, а все остальное стало банальной коробкой, декорированной в псевдоклассических формах. Бетонный колодец для вращающихся механизмов занял буфет, световая галерея превратилась в балкон, стены обили синей тканью, расставили белую мебель.

Так что судьбу нынешнего Центра можно было бы трактовать так же: все, мол, повторяется. Тем более, что история его строительства не менее драматична. Сначала его проектированием занимался президент Союза архитекторов Юрий Гнедовский (совместно с Владиленом Красильниковым и Галиной Савченко). Затем их вытеснила знаменитая фирма Skidmore, Owings and Merrill. Затем проект попал к другому русскому архитектору - Андрею Меерсону, наконец, к работе вернулись те, кто начинал. Но все это время - как это ни смешно - Центр продолжал строиться, поэтому и получилась такая каша. Другое дело, что ни один из существовавших проектов не был особенно хорош и в подметки проекту Мейерхольда-Бархина-Вахтангова не годился совершенно. Да и режиссера Фокина, слава богу, на Лубянку не таскали и спектаклей не закрывали. И в лагерь не отправили. Так что история повторилась, как водится, фарсом.

Но зато внутри все вышло хорошо. Громадный черный куб - где сцена и зал - пусть и не мейерхольдовский овал, но уж точно квадрат Малевича. Причем, квадрат этот повторяется всюду - в полу, в стенах, в потолке, в квадратиках сцены, которые могут подниматься на метр, или уезжать вниз. У Мейерхольда, правда, были не квадраты, а барабаны, но их было всего два, а тут - 72. Сцена и зал - как и полагается - являются единым пространством, не разделенным ни оркестровой ямой, ни рампой, ни порталом. Все это - тоже заветы Мейерхольда, реализованные, правда, уже не одним поколением режиссеров, но, как правило, в полукухонных условиях. Здесь же гибкость и подвижность структуры зала заданы изначально - поэтому зрителей можно рассадить как угодно.

Как и Мейерхольд, строители Центра мечтали о раздвигающемся потолке, но в московских условиях это крайне непрактичная вещь, поэтому ограничились световым фонарем. Он, правда, не в потолке, а в стене, так что эффект от него будет, может быть, и невелик, зато вся остальная светоаппаратура - суперсовременная, от американской фирмы ETC. Звуковое обеспечение - тоже на должном уровне, пульт - от Allen & Heath, две кабины для синхроперевода. Кроме того, у всех ведущих спектакль есть собственные видеомониторы, а четыре камеры будут гонять вдоль сцены, обеспечивая полное видение. Стоило бы упомянуть и оригинальную систему монорельсов вдоль и поперек сцены, но это уж совсем специальная история.

Собственно зал находится на шестом этаже, что несколько непривычно, но зато движение зрителя к нему превращается в отдельный спектакль. То есть, можно, конечно, подняться и на лифте, но лучше это сделать пешком - по мраморной лестнице, украшенной театральными светильниками PAR, цепляясь взглядом за брутальные неоштукатуренные стены, где будут висеть старые мейерхольдовские афиши. Все это придумал главный художник Центра Александр Боровский.

На четвертом этаже - два репетиционных зала: черный и белый, с окнами во всю стену. На пятом - гримерки и фойе, по стенам - фотографии Мейерхольда: от детских до лагерных. С пятого на шестой, к залу, поднимается лестница, больше похожая на корабельный трап. Впрочем, есть здесь, как и полагается в "цивилизованном мире", пандусы и туалеты для инвалидов. А лифт для декораций, кстати, сделан по спецзаказу техдиректора Центра Сергея Даниленко - в шесть метров высотой. Он, правда, говорит, что места все равно маловато - тем более для грядущей театральной Олимпиады, одной из главных площадок которой и станет Центр, но зато - есть. Стоит. Колесики крутятся.