«Зеленая палочка» счастья

Летоисчисление Ясной Поляны как фамильного гнезда Волконских-Толстых ведется с 1763 г. Прадед писателя, генерал-майор Сергей Волконский поэтапно скупал здешние земли у потомков «засечного головы» Степана Карцева. В 1799 г его младший сын, Николай, генерал от инфантерии, блестящий екатерининский вельможа вышел в отставку и, сменив придворную жизнь на усадебную, поселился в Ясной Поляне. Поступок имел основания: за дерзкий отказ жениться на Варваре Энгельгардт, племяннице всесильного Потемкина, князь впал в немилость. На двадцать лет поместье становится строительной площадкой: в сложный рельеф хозяин «изящно, не пошло и капитально» вписывал ансамбль усадьбы, взамен изгороди обнося её канавой, шутливо названной «ах-ах». Вдоль въездной аллеи – прямого, точно выверенного по линейке «Прешпекта», сажал стройные березы и устраивал каскад прудов.

В наследство от прежних хозяев Волконскому достался парк Клины, чей план восходил к традициям голландских барочных садов. Прямоугольник, перерезанный диагональными лучами, образовывал клинья, отсюда и название. Князь в гордом одиночестве совершал здесь ежедневный моцион, превращенный в ритуал.

Дочь его, княжна Мария Волконская считалась богатой невестой. Год спустя после кончины отца, она вышла за графа Николая Толстого красавца подполковника Павлоградского гусарского полка с весьма расстроенным состоянием. Брак, вроде бы заключенный по расчету, оказался счастливым и длился восемь лет. Лето и зиму Толстые проводили в Ясной Поляне, не устраивая роскошных балов, карточных игр и бестолкового мотовства: житье их текло безоблачно, мирно и даже немного старомодно. Николай Ильич на графской конюшне разводил рысаков и ахалтекинцев, Мария Николаевна сажала яблони и заботилась о розах. Один за другим рождались их дети: Николай, Сергей, Дмитрий, Лев и Мария. Когда Льву не было и трех лет, слабая здоровьем графиня скончалась, а через семь лет за ней последовал и граф. Воспитанием детей всецело занялась дальняя родственница Толстых, «тётенька» Татьяна Александровна Ергольская, чьим любимцем стал «милый Левочка». Атмосфера большого яснополянского дома, где он подрастал, с мерцанием огней зажженных лампад, старыми канделябрами, портретами предков в золоченых рамах, тенями от кресел красного дерева, скрипом косых половиц и чудными звуками английского рояля, навсегда осталась для Толстого сладким ядом воспоминаний. Шелест берез и необъятные поля с ароматными травами с разноцветными бабочками, словом природа, на лоне которой росли дети-Толстые, надежно хранила их секреты: «Николенька, когда нам с братьями было мне 5, Митеньке 6, Сереже 7 лет, объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми… все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями... Эта тайна была, как он нам сам говорил, написана им на зеленой палочке, и палочка эта зарыта у дороги, на краю оврага Старого Заказа».

Вопреки старинным обычаям, Ясная Поляна всегда доставалась самому младшему в семье. Так, после раздела отцовского наследства в 1847 г и Лев Николаевич стал хозяином усадьбы вместе с деревнями Грецовка, Городня, Мостовая, Ягодная… всего более тысячи гектар земли. Охваченный желанием сохранить живую память о «корнях», исполненный планов бескорыстного служения народу, Толстой взялся было за обустройство имения. Неудача, однако, довольно скоро охладила пыл, и граф сбежал в Москву, а затем и вовсе «изгнал себя» на Кавказ, в армию. Только в 1856 г, «сняв мундир» в чине поручика артиллерии, Толстой возвратился в Ясную Поляну и вновь принялся за хозяйство: сажал леса, устраивал школу для крестьян, выпускал педагогический журнал и даже в одном из уездов Тульской губернии занимал должность «мирового посредника». Бурная деятельность была совершенно во вкусе подвижной натуры Толстого.

Новая страница яснополянской жизни открылась в 1862 г, когда после венчания в кремлевской церкви Рождества Пресвятой Богородицы Толстой привез в поместье молодую жену, восемнадцатилетнюю Софью Берс. Молодые поселились в двухэтажном флигеле без малейших следов роскоши, с простой, жесткой мебелью. Подобные привычки, разумеется, неприятно удивили Софью Андреевну: «Пока не привезли моего приданого серебра, ели простыми железными вилками... Спал Лев Николаевич на грязной сафьяновой подушки, без наволоки. И это я изгнала». В саду не было заметно ни единого цветка, дорожки никто не расчищал, а вокруг дома – блаженствовали лопухи. Надев с гордостью кружевной чепец с малиновыми лентами, молодая графиня с первых дней принялась играть в солидную хозяйку. «И ничего! – отмечал Толстой - похоже и отлично».

Трудно представить себе ту полноту уединения, в котором проходили первые года жизни молодой семьи. Железной дороги Москва-Киев в ту пору не было, из-за ужасных проезжих дорог гости случались редко. Софья Андреевна мужественно переносила замкнутую деревенскую жизнь. А Толстой всецело отдавался творчеству. И как бы не была утомлена Софья Андреевна, вечерами она брала черновики, созданные мужем за день, и переписывала их начисто. Почерк у Толстого был малопонятным с путаницей условных знаков и добавлений, но невозможно сосчитать, сколько раз его жена переписала «Войну и мир».

«Она мне сериозный помощник», - признавался писатель в письмах друзьям, что было истиной правдой. Жена всей душой помогала мужу вести большое хозяйство, сидела в конторе, носила ему за две версты завтрак в пчельник, когда граф увлекался разведением пчел, участвовала в охоте и рыбной ловле, пыталась даже присутствовать на скотном дворе во время дойки коров. Много шила, вязала, рисовала, фотографировала, сама проявляла и печатала снимки; лечила больных крестьян, даже стихи и рассказы сочиняла. Но, в конце концов, дети, число которых с годами увеличивалось, целиком приковали ее внимание. Софья Андреевна замечает в дневнике: « Описание моей жизни делается все менее и менее интересно, так сводится все к одному и тому же: роды, беременность, кормление, дети…». Всего у Толстых было тринадцать детей, четверо умерло в младенчестве. Первым в 1863 году родился Сережа, а последним, в 1888 г, Ваня.

По мере роста семьи, рос и дом Толстых - к флигелю делались все новые и новые пристройки. Прибавлялись не только хлопоты, но и веселье - а в Ясной Поляне умели счастливо жить: к Рождеству украшали елку, на святки катались на лошадях, летом купались в реке Воронке, играли в гигантские шаги, лаун-теннис, крокет и городки, ставили домашние спектакли. Теперь приезжало много гостей, которых нужно было разместить на ночь.

По обыкновению до трех часов дня в доме поддерживалась полнейшая тишина: «Лев Николаевич занимается!». Софья Андреевна сидела с шитьем для малышей. Толстой выходил из кабинета, и отправлялся гулять - верхом или пешком. В пять звонил колокол, и все собирались к обеду. Чай пили обычно на веранде, густо заросшей диким виноградом. Вечером Лев Николаевич садился к роялю, и Софья Андреевна, играя с ним в четыре руки, старалась не потерять темпа. «Моя жизнь все та же, т.е лучше не могу желать»- писал Толстой в 1872 г.

Тут бы и прервать повествование, потому что вскоре отношение писателя жизни резко меняется. Окруженный большой семьей он стал чувствовать себя глубоко одиноким. Религиозные искания сменились мучительным душевным кризисом и полным отвержением учения церкви. Толстой все больше отдалялся от родных. Постепенно он отказался от прислуги, сам топил печи в доме, носил воду из колодца, косил траву, изучал сапожное дело, затем письменно отступился от платы за свои сочинения. «Всякое величайшее дело делается в условиях незаметности, скромности, простоты: ни пахать, ни пасти скотину, ни мыслить даже нельзя при громе и блеске».

28 октября 1910 г 82-летний Толстой, оставив жене письмо: «Отъезд мой огорчит тебя, сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе …» пешком ушел из дома. В ночь. И через неделю умер в пути, на полустанке Рязано-Уральской железной дороги.

Похоронили Толстого там, где он завещал: в родной Ясной Поляне, у дороги, на краю оврага Старого Заказа. Там, где зарыта «зеленая палочка» счастья, которую он так искал всю жизнь.

А по весне в яснополянском яблоневом саду, как и прежде, беспечно резвятся ахалтекинские жеребята.