"Собрался строить в Москве - имей смелость ей подчиниться"

— Вы прославились в 70-х, когда вместе с Ричардом Роджерсом выиграли конкурс на проект центра Помпиду в Париже. Он до сих пор поражает воображение. По всему, Бобур должен быть чужим городу, но врос в него так, что не вырвешь. Он стал одним из символов Парижа, а сколько скандалов в свое время вызвал!
— Когда мы проектировали центр Помпиду, я вспоминал все время, как выглядит большой корабль, входящий в венецианский канал. Корабль — символ современной техники, дома вокруг канала — символ истории, но никакого противоречия между ними нет, одно помогает другому. Так я отвечал тем, кто говорил мне: здание славное, но хорошо бы его построить где-нибудь подальше от центра.
И потом, не забывайте: мы тогда были просто мальчишки. Ричарду было 36, а мне и вовсе 33. Просто пара сумасшедших. Да нет! Мы были сумасшедшими в квадрате, потому что когда столкуются между собой двое безумцев, их безумие надо возводить в квадрат. Считайте, центр Помпиду — это была провокация маловоспитанной молодежи. Но я до сих пор его люблю. Когда меня о нем спрашивают, я отвечаю: "Я думаю, классное здание мы тогда придумали". А чего стесняться?

— После Бобура вам, наверное, оставалось только строить клиентов по росту и повторять: "Вас много, а я один".
— Да нет, мы никогда не гнались за количеством заказов. У меня в мастерской человек сто, не больше. И я всех знаю в лицо. Я всюду сую свой нос, все люблю контролировать. Я иду в ателье макетов, я смотрю, что делают на компьютерах, и у меня есть физические пределы, за которыми я не могу отвечать за вещи — вот я за них и не берусь.

— А не жаль отказываться от проектов?
— Жаль, конечно, но архитектор, у которого слишком большой успех, рискует стать просто одним из тех хозяев больших архитектурных компаний, которые теряют контакт с творчеством. Но я ремесленник, я рожден ремесленником в семье ремесленника, ремесленником и умру. Поэтому берусь только за то, что могу сделать руками и что мне интересно. Лишнего мне не надо. Всех зданий не перестроишь.

— Итальянцу и англичанину доверили спроектировать одно из важнейших парижских зданий. В Москве-то будет потруднее. Здесь архитекторы не любят чужаков. На моей памяти только великому японцу Кензо Танге торжественно вручили лицензию на строительство. Полагая, видимо, что он слишком стар, чтобы составить конкуренцию "Моспроекту". По нашим законам вы не сможете строить без русского партнера...
— Да, знаю. И думаю, что в этом нет ничего страшного, нельзя сделать такой большой проект без помощи русских. Что же касается законов, то однажды это изменится. Я, например, первый европеец, который получил разрешение строить в Японии. У меня лицензия за номером 1.

— Вы готовы к встрече с русской бюрократией?
— Русских бюрократов я пока не встречал, зато вырос с итальянскими бюрократами, а они, знаете ли, точно не подарок. И вообще я не понимаю людей, которые все время жалуются: "Да, получилось плохо, но это все бюрократы".

— Почему вы взялись за московский проект?
— Когда я был студентом, мы внимательно изучали русскую архитектуру, потому что в ней была красивая идея социального равенства. Потом, конечно, понимаешь, что не так все просто, но русская авангардная архитектура — это первая любовь. Я мечтал что-нибудь построить в Москве, но мечтал на расстоянии, потому что был в этом городе только дважды и проездом. Мне предстоит еще как следует подышать Москвой, прежде чем проект будет готов.

— Вы говорили, что для вас более всего важно первое впечатление от места. И каково оно?
— Участок очень интересен. Особенно благодаря реке, этим нельзя не воспользоваться. Нужно сделать очень живое, очень привлекательное место, которое бы имело массу функций. Это не должен быть город контор. Здесь надо смешивать сакральное и обыденное, людей, которые здесь будут работать, с людьми, которые здесь живут, с людьми, которые приезжают развлечься. Если человеку хорошо в городе, это не просто потому, что у него хороший характер. Это потому, что о нем позаботились.

— Города создаются десятилетиями. Нужно время. От вас же, наверное, потребуют мгновенных результатов?
— Нельзя родить ребенка за восемь недель, а не за девять месяцев. Нет, я могу быть быстрым, но когда мы делаем такой большой проект за пять лет, а не за пятьдесят, а еще лучше за сто,— перед нами исключительно сложная задача. И настоящий вызов не в том, чтобы сделать вещь самую большую, самую мощную, самую высокую. Архитектура — это не просто искусство строить, это искусство рассказывать истории. Вы это делаете словами, я — конструкциями, и мое здание должно рассказать историю места и культуры и того города, в котором оно находится.
Люди не любят места без истории, места, которые им навязывают. Так, парижане не полюбили Дефанс, новый район, построенный в 70-х, и что бы ни делали городские власти, он так и не стал популярным. Да, там работают, там живут, спят, это интересное архитектурное решение, но живым он так и не стал. Я бы не хотел, чтобы ваше Сити постигла такая же судьба.

— Вы не боитесь, что район окажется карикатурой на Манхэттен с кустом небоскребов посредине?
— Не думаю. Я повторяю: города прекрасны, потому что они зеркало тысячи и одной истории. Каждое здание рассказывает свою историю. Так вот, истории, которые рассказывают башни, довольно глуповаты. Часто это истории амбиций, силы принуждения, недаром башня — классический пример фаллической формы, и это символ власти, символ агрессии. Башню надо защищать от солнца, появляются затемненные стекла, черные или зеркальные, что еще хуже. Тут же рождается ощущение герметически закрытого таинственного здания. Ну, вроде человека, который не снимает темных очков, чтобы не было видно глаз. В то же время башня способна рассказать историю взлета, историю легкости и прозрачности.
Я еще не начал вплотную работать, но что меня притягивает в этом проекте, так это то, что его масштаб позволит ответить на вопрос, каким город должен стать в будущем. Когда вы смотрите аэрофотосъемку Москвы, вам кажется, что это город природы, вас поражают его холмы, бульвары, излучина реки. Я рожден у моря, и вода для меня главное. Когда мы делали реконструкцию Потсдамерплац в Берлине, которая примерно такого же размера, мы много там чего строили: театр, жилые дома, бюро, банки. Но ничего бы не получилось, если бы мы не привели туда воду.

— Вы хотите повторить этот опыт в Москве?
— Заранее не скажешь. Каждый раз ты как будто высаживаешься на другой планете. Ты собрался строить в Москве — имей смелость ей подчиниться. Волевые решения — это не наше дело, это дело политиков. А нам нельзя отрешиться от реальности. Есть люди, которые приходят к вам со своей архитектурой, как с чемоданчиком. И ставят его то тут, то там. Переставляют с места на место — из Америки в Европу, из Парижа в Мадрид, из Нью-Йорка в Сидней. Я так делать не собираюсь.