Японский городовой

Впервые я увидел Исодзаки три года назад на Венецианской биеннале. В своей неизменной полотняной кепке он, окруженный всеобщим вниманием, гулял по аллеям Джардини и следил, как забинтовывают пальмы и красят белым траву у японского павильона для его инсталляции "город девушек". Сейчас, в Питере, в шеренге видных собой архитектурных генералов, приглашенных на открытие конкурса, маленький японец держался всех незаметнее.

Организаторы конкурса нервничали и путали слова, гости спокойно внимали. Торжественные речи, они, казалось, слушали как молитву перед обедом. Архитектурные звезды, сидевшие в Белом фойе Мариинского театра, слава богу, отлично знают друг друга и собираются вместе всякий раз, когда в мире объявляют большой конкурс. Так гроссмейстеры встречаются на турнирах. Игра повсюду игра. Меняются только города и гостиницы.

Сейчас дочитают речи, потом удивительные вопросы журналистов (Исодзаки спросят, что именно он собирается предложить для реконструкции Мариинки, а Исодзаки ответит, что, конечно, собирается предложить, только должен сначала подумать) потом коктейль, потом Гергиев в их честь продирижирует "Травиатой", потом прием и в "Асторию" спать. Дело привычное.

Слева от Исодзаки гипнотизировал телекамеры возмутитель спокойствия Эрик Мосс, В своем красном свитере на серой водолазке он походил на уважаемого в университете, но диковатого профессора. Справа с видом Державина, слушающего пушкинский экзамен, сидел, наклонившись вперед, грузный седой Ханс Холляйн. Рядом с нервным Моссом откидывал на чуть просвечивающую лысину поэтический зачес Эрик ван Эгераат, в темном костюме с белоснежной рубашкой напоминавший мелодекламатора. Позади всех карбонарием в черном мятом шарфе мелькал Максимилиано Фуксас. Все они имели исключительно важный вид.

Арата Исодзаки никакого специального вида не принимал. Но, самый старший из присутствующих, выглядел как мастер Йода из "Звездных войн". Так и видишь как он наставляет ученика: Во Францию поедешь, черного лысого человека, похожего на Дарта Вейдера, увидишь там, Жан Нувель его зовут... Словом, выглядел так значительно, словно все собрались здесь на его юбилей. И понятно, что ему незачем привлекать ненужное внимание и ходить гоголем под портретом Глинки.

72-летний мастер видел рождение и смерть главных архитектурных теорий ХХ века. Еще в Токийском университете он попал к великому Кензо Танге, в команду заговорщиков. Японские "метаболисты" затеяли переворот, разделив города на постоянные и временные элементы: похожие на пчелиные соты, структуры, куда вставлялись бы потом все новые и новые архитектурные кристаллы.

Исодзаки был одним из самых талантливых учеников Танге и вместе с ним сделал в 1960 ошеломивший мир проект "Большого Токио". Архитекторы вынесли жизнь мегалополиса в Токийский залив на огромный обитаемый мост из сплетенных автострад, над которыми гроздьями висели дома. Это был последний реальный фантастический город ХХ века, равно вдохновленный японским экономическим чудом и идеями Ле Корбюзье. Но проект отвергли, в 1965 утонул Корбюзье и японское чудо оказалось не таким расчудесным. К тому же юный Исодзаки отличился отчаянным нетерпением. И одиннадцати лет не проработал в ателье учителя, а уже завел собственную мастерскую.
— Мне было 13 лет, когда сбросили бомбу на Хиросиму, — говорит он мне, — знаете, как выглядела после войны Япония? Выжженные пустыри вместо улиц, одни телеграфные столбы стоят. Понятно, что в университете я был левым, а Че Гевара был моим героем.

Исодзаки улыбается, но я знаю, что это для него серьезно. Он из тех архитектурных авангардистов 60-х, которые мечтали о градостроительстве и жизнестроительстве и не построили ни того, ни другого. Какие бы мегапроекты ни попадали бы ему теперь в руки — хоть концертный зал в Киото, хоть гигантский стадион в Турине, это все равно меньше, чем то, что он хотел дать людям.

Он явно это переживал, когда, почтительно, но четко защищая от Кензо Танге старого ворчливого Райта, говорил, что, тот, может, и не был великим теоретиком, но построил побольше других "так называемых великих архитекторов". Отныне в архитектуре Исодзаки более всего ценит иронию — последнее спасение битых жизнью романтиков. Ирония позволяет делать все что угодно — например добавить зданию компании Диснея глаза Микки-Мауса или спроектировать гомерическую виллу в 20 000 кв м для шейха Катара. Шейх заказал, Исодзаки спроектировал, а еще с десяток знаменитых мастеров, тоже, наверно, левых убеждений, сделали интерьеры. Рон Арад — гостиную, Этторе Сотсас — домашний зоопарк,Том Диксон – спальню, Джон Поусон — ванную и так далее. Да, а Ричард Серра — сад.

Низкопоклонничая и наливая Исодзаки чай (кто я, а кто он — генерал, японский бог), я задал ему главный вопрос — верит ли он, что иностранцу дадут выиграть конкурс в России.

Я напомнил ему, как итальянец Ренцо Пьяно выиграл в Японии важный конкурс на аэропорт Кансаи — ведь это он, Исодзаки, был одним из тех, кто дал ему эту премию.

— Да, я был в том жюри, — отвечает Исодзаки. — Но вот вам другая история. В Иокогаме в 1995 объявили конкурс на морской вокзал. Выиграли молодые британские архитекторы из FOA. Но город не захотел работать с иностранцами. Мэр так мне и сказал: "Вы — жюри, вы — ответственны за это решение, вот и сделайте что-нибудь". В итоге работа едва не пошла насмарку. Так что везде одно и то же. Не думайте, что Россия в этом смысле исключение.

Это он намекает на скандал, с которого начался конкурс на Мариинку. Год назад Эрик Мосс привез по приглашению Гергиева свой проект реконструкции. Петербургские власти едва не разорвали Мосса на куски, и он потом долго клял на Западе русское архитектурное лобби, которое расправляется с конкурентами. Но я знаю, как близка и болезненна история отверженных иностранцев для самого Исодзаки. В 1998 он выиграл конкурс на восстановление Уфицци во Флоренции. Критики набросились на него так, как будто бы это он в июне 1993 подговорил мафиози подогнать к музею машину со взрывчаткой. А режиссер Франко Дзеффирели на первой полосе Corriere della Sera объявил проект Исодзаки "оскорблением для всего цивилизованного мира". Так что японец знает, что говорит, Россия не исключение. Исодзаки явно не хочет вспоминать о Флоренции, и на вопрос, где же тогда работать, отвечает:

— Везде. Повсюду в мире. У меня сейчас два проекта в Соединенных Штатах, два в Испании, еще в Китае...

Я в очередной поражаюсь интернациональным архитекторам, у которых, как у матросов, в любом порту по объекту.

— А ваш дом? Где вы его себе построили?

— Настоящий дом архитектора? Как у Аалто, у Райта, у Танге? Нигде не построил, — отвечает Исодзаки, — Мне этого не нужно. Я снимаю в Токио квартиру, а выходные провожу в горах в своей маленькой мастерской.

— Семья живет с вами?

— Ну, я женат. У меня двое детей. От первой жены. Они уже очень взрослые. И не архитекторы. Один занимается политикой, другой — компьютерами.

Трудно сказать, велики ли на нынешнем соревновании шансы Исодзаки. Мариинский конкурс — чрезвычайно запущенный случай, но японских архитекторов как раз и зовут, как зовут шаманов, когда не помогают врачи. Зато свою первую победу в России он одержал еще в январе.

На следующий день после объявления конкурса, архитекторам раздали папки с готовой схемой решения. Консультанты Мариинского театра решили застолбить свои права заранее. И долго потом архитекторы пытались объяснить Валерию Гергиеву, что, если все предрешено — не нужен конкурс. Если зовут архитектурных звезд, зачем ставить им бессмысленно жесткие рамки.

Гергиев, опасаясь подвоха, не отвечал ни да, ни нет. И тогда Исодзаки, поднявшись с места, простер к дирижеру руки и спросил, что важнее для маэстро — схема или архитектура? То есть, что главнее для него — партитура или музыка? Гергиев посмотрел на него с удивлением, как на человека, способного повторить его, гергиевский, коронный номер. Придет Гергиев в помещение, хлопнет в ладоши, послушает эхо и скажет: "Здесь я играть не буду". Ясно было, что Исодзаки сейчас хлопнул в ладоши и прислушивается к Гергиеву, можно ли с ним играть или нельзя. А то, что звука никто не услышал, так это был знаменитый дзенский хлопок одной ладонью.

Гергиев проникся и сказал свое "да". А уставший Исодзаки вернулся в "Асторию" и долго отвечал на мои вопросы, прежде чем задать свой.

— Смысл "да" и "нет" совсем разный на Западе и на Востоке. Англичанин скажет: "Нет, я так не думаю". А японец скажет: "Да, я так не думаю". И я еще плохо понимаю, каковы у вас в России "да" и "нет". Мне говорили: что у вас "да" иногда означает "нет". Вы с этим согласны?

— Нет, я с этим вполне согласен.